платформа держалась вплотную к автобусу.
На углу Желязной и Лешно Генек вынужден был притормозить. Ощутив конвульсивное дрожание затормозившей машины, парень в берете мгновенно впился зубами в руку, державшую его за шею. Рука разжалась, пассажир с бакенбардами вскрикнул и недоуменно посмотрел вокруг, а парень в берете вскочил на ноги и бросился вперёд. В его руке блеснула полная бутылка водки. Изо всей силы он треснул ею по голове Генека и, стремительно рванув передние двери, выскочил на улицу.
Генек почувствовал тупую боль, но сразу же пришёл в себя. Водка, стекая по шапке, обожгла ему глаза и губы, но сила удара была в значительной степени ослаблена замечательно твёрдой шапкой. Слегка пошатываясь, он встал из-под руля и попробовал приподнять пассажира с бакенбардами.
— Вызвать скорую помощь, — спросил Генек, — или милицию? А, может, подвести вас до скорой помощи?
Могучий великан с бакенбардами несколько раз тряхнул головой, как большущий пёс сенбернар, выходящий из воды, и глубоко вздохнул; грудь его вздымалась размеренно, как паровой молот, голубые небольшие глазки смотрели на Генека с нежной признательностью.
— Нет, нет, — проговорил он, — пожалуйста, не волнуйтесь… Со мной всё в порядке. Такие паскудные висельники… — мягко пожаловался он, как добрый беспомощный воспитатель.
— Вы хотите сейчас выйти или, может, подвезти вас ещё немного? Мы едем в парк, — сообщил Генек.
— Я поеду с вами, пан, — неожиданно заявил тот. — Сейчас уже позднее время — могут на вас напасть. Я поеду с вами, так будет вернее.
— Не будьте ребёнком… — начал Генек, — мы же в городе.
— Я поеду с вами, — решительно повторил пассажир с бакенбардами. — Я должен вас отблагодарить. Вы мужественно бросились мне на помощь, и теперь я должен вас защитить, пан…
— Шмигло… — подсказал немного ошарашенный таким старомодным рыцарством Генек. — Евгениуш Шмигло.
— Моя фамилия Компот, а имя — Фридерик, — отрекомендовался пассажир с бакенбардами. — Фридерик Компот. Счастлив познакомиться с вами, пан, при таких необычных обстоятельствах. Верю, что мы будем друзьями. — Он сердечно протянул руку.
Скурчик, не обращая на них внимания, равнодушно пересчитывал деньги, развалившись на сиденье посреди машины; такие сцены и разговоры его не трогали.
Генек сел за руль и прикусил от боли губу, трогаясь с места. Автобус поехал дальше. На подножке всё ещё маячила какая-то призрачная тень. Сзади за автобусом двигалась грузовая платформа. Сидящий среди шести человек с высоко поднятыми воротниками парень в берете говорил:
— Бутылка не разбилась, потому что как только я упал на того здоровенного, шофёр схватил меня за ногу… Ну, мы с ним рассчитаемся… Этот водитель, холера ему в бок, не имеет права жить нигде, кроме как в больнице… Иначе нам нельзя будет показаться на глаза Кудлатому. После такой засыпки можно сразу браться за лопаты и копать себе могилу…
Автобус проехал Лешно и свернул на Новотки; миновав Муранув, он не очень быстро шёл среди новых строений и обгоревших коробок бывшего гетто. На Инфлянтской улице темнел огромный массив автобусного парка.
Генек въехал через широкое отверстие в бетонной ограде, повернул на круге, освещённом десятками мощных ламп, покачивающихся вверху на проводах, и, миновав боксы для переливания лигроина и смазки, подъехал к большому ангару с полукруглой выпуклой крышей.
…Скурчик куда-то исчез, и Генек с Компотом направились к неоштукатуренному дому. Там в просторном зале с широкими окнами стояли столы и личные шкафчики. Зал был пуст. Шмигло вынул из своего шкафчика полотенце и мыло, и проводил Компота в умывальню, а сам пошёл в канцелярию, где сдал рапорт диспетчеру и взял направление к врачу. Боль в ключице становилась всё острее.
— Может, сообщить в милицию? — спросил канцелярист.
— Зачем? — равнодушно отозвался Генек.
— Во всяком случае, вы хорошо сделали, прервав рейс. Разумно, — похвалил тот.
Фридерик Компот ждал Генека, уже умытый и посвежевший. Они вместе вышли из автобусного парка.
«Теперь, — подумал Генек, — что-то может произойти». Он крепче стиснул в руке метровый кусок толстого кабеля в твёрдой изоляции. Генек не ошибся. Не сделали они и нескольких шагов вдоль ограды, как раздался пронзительный свист. Потом снова установилась тишина. Шмигло и Компот молча шли вперёд, в направлении огней на Новотках. Снова прозвучал короткий свист. Они упорно шагали в темноту; только учащённое дыхание выдавало тревогу, сжимавшую их сердца. Оба скорее чувствовали, чем замечали присутствие людей, притаившихся в темноте.
Внезапно семь теней выросли вокруг, семь фигур, словно чёрные сжавшиеся коты, кинулись на них. Генек взмахнул кабелем — и чья-то кость хрустнула под обмотанным изоляцией свинцом. Компот неузнаваемо изменился: мечтательная мягкость превратилась в могучую флегматичную силу чётко работающей машины; он дрался молча, с упрямым сопением, каждое движение его тела заканчивалось стоном кого-то из нападающих в темноте. Генек пригнулся, чтобы нанести новый удар, но почувствовал пронзительную боль в руке. «Кричать! — подсознательно пронеслось в голове. — Возле ворот стоит вооружённый часовой!» Но было поздно, голос его замер в болезненном стоне, и Генек потерял сознание. Компот почувствовал, что его товарищ падает. Он стал отбиваться с удвоенной силой, но тут перед глазами мелькнуло что-то длинное. Прежде чем он успел опомниться, большая усаженная гвоздями доска, вырванная из строительных лесов, с бешеной силой упала ему на шею и плечи. Страшная боль захлестнула Компота; он свалился и, падая, ещё успел увидеть очертания доски, снова поднятой вверх. Прикрыв руками голову, он ждал какую-то секунду, с отчаянием понимая, что его покидают силы. Однако доска не ударила.
Шатаясь как пьяный, Компот разжал руки и посмотрел вокруг. Поблизости лежали на земле три тела: два человека стонали и хрипели, словно умирающие, третий содрогался в конвульсиях.
Третьим был Евгениуш Шмигло. Он лежал в грязи и пыли на мостовой, с окровавленным шарфом на шее, в смятой шапке; левая рука его была неестественно вывернута. Фридерик Компот нагнулся над ним и, как ребёнка, взял на руки. Выпрямившись, он понял, что борьба ещё продолжается, но где-то в отдалении, во тьме окружающей кирпичной пустыни. Кто с кем борется, понять было трудно, однако пронзительные крики из темноты, проклятия и стоны, полные смертельного ужаса, свидетельствовали о том, что где-то рядом происходят жуткие вещи.
Фридерик Компот двинулся вперёд с Генеком на руках. Голова водителя свесилась вниз. Компот в изнеможении пошатывался, спотыкался, натыкался на кирпичные борозды и ямы. Этой грязной Сахаре, казалось, не будет конца. Но вот перед ним замаячили очертания деревянного барака — сбитой из досок будки стрелочника боковой колеи. Ударом ноги Компот распахнул дверь, внёс Генека внутрь и положил на стол.
А за стеной барака шла борьба не на жизнь, а на смерть. Это была уже не драка, и Компот сам не знал, почему его внезапно охватил холодный гнетущий страх. Чей-то голос пронзительно вопил с придыханием смертельно раненного человека:
— О Езу… О Езу… О раны Иисуса!.. О раны…
— Ах, ты ж! — послышался другой, свистящий от усилия голос. И третий, полный нечеловеческого отчаяния:
— Гайками его, Манек! Гайками! Там лежат!.. Гайки… Винты…
По деревянной стене барака загремел град желез которое кто-то неистово швырял.
Компот закрыл лицо руками и перестал вообще понимать, что происходит. Не заметил он даже неожиданно наступившей неестественной тишины.
Он спохватился, услышав скрип двери: кто-то медленно и осторожно её открывал. Компот отскочил назад и схватил стул, треснувший в его руках, словно скомканная бумага.
— Простите, — донёсся из-за двери тихий, звучный, немного суровый голос. — Я хотел узнать, не нужна ли вам помощь.
— Кто вы? — хрипло спросил Фридерик Компот.
