васильковых глазах.
— Даже… не знаю, — озабоченно ответил Гальский.
— Это замечательно с вашей стороны, пани, что вы меня навестили, — повторил больной.
Его угнетала одна-единственная мысль, которую он наконец высказал с болью, надеждой и горечью:
— Как вы меня здесь нашли?
— Перевернула вверх дном всю Варшаву, — тихо, но взволнованно ответила Олимпия. — Нашла даже частного детектива. Правда, он обманул меня, оказался никаким не детективом, а обычным администратором. Но у него были многочисленные знакомства в организациях, ведающих учётом населения, и ему казалось, что у него что-то получится. Я действовала также с помощью прессы и радио.
Наконец мне удалось узнать фамилию и адрес блондинки, с которой вы были в «Камеральной». Витольд, вы себе не представляете, каких нервных усилий и напряжения потребовал от меня визит к ней. Какой это был ужасный разговор! Но мне пришлось на него решиться, и теперь уже всё позади. Эта минута — моя награда! Я была вчера у панны Маевской. Она сказала, где ты, и добавила, что сегодня, то есть в четверг, — приёмный день в больнице. Я с самого утра стою у ворот…
«Значит, она знала, — Гальский застонал, зажмурив глаза. — Знает, где я сейчас». Он почувствовал себя вдруг очень больным, несчастным и ещё более одиноким. Забинтованная голова заболела сильнее, исчезло радостное ощущение выздоровления, которым он жил уже несколько дней.
Гальский открыл глаза и увидел лицо Олимпии совсем близко от своего. Она показалась ему красивой, доброй, словно он давно о ней мечтал и ждал её.
— Какие чудесные цветы… — проговорил он тихо. — Спасибо вам! — В его голосе была искренняя благодарность.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
— Только не таким тоном, хорошо, Роберт?
— Пан председатель, прошу прощения… Но пусть пан председатель на меня не сердится. Я даже не знаю, как это сделать. Не имею ни малейшего представления. Поймите меня, пан председатель!
— Что же тут понимать! Начальник Крушина не может справиться со своим подчинённым! Инженер, вы видели что-нибудь подобное? Начальник не знает, где искать своего подчинённого и как с ним разговаривать.
Вильга повернул от окна обрюзгшее бесцветное лицо.
— В самом деле, — слабо усмехнулся он, — это забавно.
Крушина вытер лицо ладонью.
— Единственное, что сейчас пришло мне в голову: кажется, этот паскудник знает буфетчицу бара «Наслаждение», Гавайку. Пойду выясню, пан председатель, но если и это не сработает, тогда я действительно не знаю…
— Иди, сынок, — сказал с ухмылкой Меринос, — и не возвращайся без этого фраера, слышишь? Но быстро, у меня есть для тебя новая работа. Устроим банкет.
Вильга закурил сигарету.
— Интересно, — заметил он. — Наконец немного светской жизни в своём кругу, в соответствующей форме и приличных рамках.
— Именно, — одобрительно проговорил Меринос, — я об этом и хотел поговорить с вами, пан инженер. Роберт, прощай!
Крушина хмуро поклонился и вышел из комнаты. Вильга удобнее устроился в кресле и положил ногу на ногу, выравнивая безукоризненную складку на брюках над синими фильдекосовыми носками.
— Пан Альберт, — приветливо спросил Меринос, — в какой вы сейчас форме?
— В прекрасной, — равнодушно ответил Вильга. — Работа и автомобильный спорт — вот то, что заполняет мою жизнь.
— Это хорошо. Есть необходимость устроить одной особе испытание водкой.
Вильга высунул язык и внимательно рассмотрел его в маленьком зеркальце, которое вытащил из кармана. Потом встал, наклонился вперёд и слегка ударил себя несколько раз ребром ладони по пояснице. Выпрямился и сильно, обеими руками надавил на живот с правой стороны — там, где расположена печень. Эта проверка, видимо, дала хорошие результаты, так как инженер Вильга сел, снова заботливо поправил безупречную складку тёмных брюк и заявил: «Всё в порядке».
— Очень рад, — серьёзно ответил Меринос, — потому что парень, которого надо прощупать, — продукт варшавской помойки, в полном смысле этого слова. Ему лет двадцать. Наверное, вы представляете, пан инженер, какой моторчик сидит в таком двадцатилетнем подонке? Молотком такого не пришибёшь! Почки, как новенький трубопровод, жёлчный пузырь, как чистенький мешочек, сердце и лёгкие — только что с фабрики. Тридцать лет преимущества перед вами, пан инженер, — немалая фора при хорошей тренировке. Справитесь с ним?
— Попытаюсь, — холодно и осторожно ответил Вильга.
Едва заметная усмешка скривила его узкие бескровные губы. Такая осторожность и холодность внушали доверие; к тому же Меринос знал невероятные способности инженера Вильги по части алкоголя. Сам он был свидетелем событий, казалось бы, невозможных, и уже не раз пользовался этим незаурядным талантом. В определённых кругах Варшавы рассказывали фантастические истории о стойкости этой лысой головы к огненной водичке. Поговаривали даже, что Альберт Вильга был перед войной агентом военной разведки по особым поручениям, то есть его использовали в тех случаях, когда нужно было получить информацию с помощью водки. Это были, однако, — легенды, эфемерные и непроверенные, причём люди знающие добавляли, что, вероятно, в мире не существует разведки, которая выдержала бы деятельность таких дорогих агентов и столь своеобразные методы работы.
— Этого фраера, — проговорил Меринос, поправляя свой китайский галстук из тяжёлого шёлка, — зовут Пегусом, и он знает, кто убил Мехцинского. Надо, чтобы и мы узнали, а также заодно выяснили, откуда этому фраеру всё известно.
Двери бара «Наслаждение» были уже настежь открыты: первые дни мая дохнули на Варшаву настоящей летней жарой. Крушина не торопясь зашёл внутрь. В это время бар производил впечатление дешёвой столовой: немногочисленные, тяжело склонившиеся над столами посетители в рабочих спецовках и грязных велосипедных шапочках разворачивали жирную бумагу, вынимали хлеб с колбасой и поспешно проглатывали свой завтрак, запивая его пивом или чаем. Тут и там тяжело дышали вспотевшие командированные, нагружённые фанерными чемоданами и обязательными портфелями с ремёнными застёжками. Они обливались потом в своих тёплых зимних пальто и жадно хлебали подкрашенный лимонад.
За буфетом хлопотала Гавайка в подвязанном грязной тряпкой фартуке. Крушина подошёл к буфету.
— Слушай, Гавайка…
Гавайка подняла раскрасневшееся от работы лицо, мелкие капельки пота поблёскивали на её верхней губе.
— Гавайка, — повторил Крушина. — У меня есть к тебе… дело.
Он провёл ладонью от лба по всему лицу; это был жест, выражавший сильную озабоченность, безграничное беспокойство и полную беспомощность.
— Слушаю вас, пан Крушина, — отозвалась Гавайка без улыбки.
— Слушай, Гавайка, — мялся Крушина. — Ты знаешь такого невысокого парня с веснушками, правда?
