Принцип марксистского сенсуализма, как методологический ключ, позволяет раскрыть многие «тайны» морали, причем такие, которые иначе раскрыть нельзя. Здесь чувства – не только единственный непосредственный канал получения информации о ценностях жизни и культуры, сложный инструмент улавливания этих ценностей и ориентации в их «пульсирующем» мире, но и сама внутри-субъективная заинтересованность, содержание которой составляет нравственный смысл психических процессов жизни личности. Это сложный, многоступенчатый, проникновенно глубокий нравственно-психологический механизм, через который проявляется и моральная активность, и этическое саморазвитие человека. «В мире чувств ничего не происходит само собой: это не менее сложная и трудоемкая работа сердца, мозга, души, чем учение или любая другая работа»1
1 Азаров 10. П. Педагогика семейных отношений. М., 1977, с. 79.
,- справедливо отмечает советский педагог Ю. П. Азаров, И не случайно, что дети, лишенные в детстве эмоционально-нравственного тепла, вырастают, как правило, черствыми, равнодушными, пустоватыми в моральном отношении. Вообще потеря «эмоциональной наполненности» восприятия внешнего мира или собственного «Я» (при сохранении рациональных, когнитивных моментов) есть тяжелейшее психическое состояние, ведущее к острым заболеваниям. В одном случае наступает «дереализация» восприятия окружающего мира. Индивид видит его как бы потерявшим какую-то важную значимость, «суть»,- отсюда трудность, даже нежелание «жить в таком мире». В другом случае, это «деперсонализация» индивидуального существования, когда собственное «Я» выглядит чужим, только «внешним» объектом – тогда-то и наступает апатия, равнодушие, воспринимаемые как утеря ценностного смысла собственной жизни. Все это психическая патология, выступающая как расстройство эмоциональных аспектов при сохранении познавательных способностей индивида. Примеры таких расстройств достаточно широко представлены в советской и зарубежной психологической литературе, на них, в частности, ссылался и А. Н. Леонтьев1.
1 Инвалиды, полностью потерявшие зрение и кисти обеих рук, утрачивали не только контроль за предметными ручными движениями, но у них наблюдались горькие жалобы как бы на постепенное «исчезновение» внешнего окружения; и это – при полном сохранении речевого общения и умственных процессов (См.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность, с. 136).
Известно также и то, что при полном отключении сенсорно-эмоциональных механизмов у человека не может работать и разум – он просто «засыпает».
Непонимание роли моральных чувств в жизнедеятельности человека традиционно было основано на однобоком, преувеличенном истолковании интроспекции (саморефлексии). В психологии понадобились века, чтобы избавиться от абсолютизации интроспекции с ее отождествлением психического и сознательного. С еще большим трудом вульгарно-метафизический интроспекционизм преодолевается в обыденном, стихийном сознании. В этом случае мораль и предстает как нечто плоское, одностороннее: это унылая, скучная индивидуальная рефлексия якобы «холодного» рассудка. Впрочем, и теоретик не избавлен от опасности интроспекционизма: пример тому «Этика» В. Вундта. В ней самонаблюдение, моральная рефлексивность отождествлялись с общим процессом нравственного сознания, и затем они же применялись как способ раскрытия содержания этого сознания. И, разумеется, неудача, постигшая
B. Вундта и его последователей на этом пути, не была случайной. Подобный «интеллектуализм», как его насмешливо называли
C. Л. Рубинштейн и А. Н. Леонтьев, особенно нелепо выглядит в этике, образуя «основу той «нравственности, основанной на арифметике» (Герцен), которую «выдумали для себя буржуа»1.
1 См.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность, с. 290.
В этом случае весь моральный выбор субъекта, вся императивность, обязательность регуляции его поведения сводятся к иллюзии примитивной интроспекции: крохотный «моралист», сидящий в голове каждого человека, на «счетах долга» постоянно суммирует свои «личные интересы» с «общественными», подводит все под рубрику «понуждающих» его норм и «затем» производит моральный выбор поступка. Нравственность оказывается уже не достоянием всей психической жизни человека, не выражением творческого, активного начала этой жизни в масштабах социальных, а некоей абстрактной процедурой мифологизированной «способности» к рассудочному самоосознанию. При этом, разумеется, сама эта «способность» выступает как нечто самоочевидное, не нуждающееся ни в каких объяснениях и в то же время все объясняющая, все определяющая. Нравственные чувства, страсти, экспрессивно-волевые побуждения человека тогда выглядят лишь как некий «шумовой фон» рефлексии, а последней приписывается невиданная, безграничная мощь и роль единственного «дирижера» всей нравственной жизни. Не случайно и сама же рефлексия представляется однобоко, прими-тивно: как абстрактно- арифметическая процедура, которая в своем логически завершенном виде необходимо выступает как утилитарный расчет.
Конечно, роль самоосознания в морали, даже в обыденных формах рассудочной рефлексии, играет важную роль в выборе поступков и всей линии поведения человека. Более того, интроспекция морального сознания не только может раскрывать собственно рациональные аспекты морального выбора личности, но и, в известных пределах, «расшифровывать» его собственные моральные чувства, выступая, таким образом, и как инструмент их воспитания. Возможности индивидуальной саморефлексии здесь достаточно велики1
1 См.: Леонтьев А Н. Деятельность. Сознание. Личность, с 137.
, тем более, что могут они быть развиты не только всем жизненным опытом субъекта, но и специальной тренировкой, т. е. особым «аутотренингом» морального сознания. О полезности, а порою особой необходимости, такой «тренировки» в самовоспитании личности следует сказать в дальнейшем особо. Однако здесь речь идет не о том, чтобы отказаться вообще от саморефлексии или принизить ее, а о том, что все действительное богатство и глубину нравственной жизни человека нельзя обесценивать, упрощать, ограничивая ее теми отблесками в зеркале рефлексии, которые обыденному рассудку кажутся самоочевидным (и «единственным») проявлением морали. Ибо «отождествление психического отражения и сознания, это не более чем иллюзия нашей интроспекции»2.
2 Там же, с. 125.
Особенно важно преодоление таких иллюзий в морали. Именно здесь они наиболее устойчивы и с трудом подвергаются «самокритике». Ведь многие механизмы морального сознания как структурно- функциональной целостности действуют вовсе не на основе отблесков рефлексии, они попадают под контроль самонаблюдения (также несводимого к простой рефлексии) лишь в особых, как правило, конфликтных ситуациях. Да и сама моральная рефлексия не дана индивиду изначально, как некий «благодатный свет», ниспосланный ему мистическими силами «высшей абстракции» (или бога). Интроспекция не есть нечто самоочевидное и непосредственно данное. Моральная рефлексия – исторический продукт развития психики и, разумеется, не единственный продукт ее. Конечно, преувеличение роли моральной рефлексии, характерное для буржуазной этики XVIII – начала XX веков, было вполне объяснимо для своего времени. Однако рецидивы такого преувеличения, особенно их вульгарно- метафизическое «применение» к нравственной жизни,- это явление, мешающее не только правильно понять мораль в теории (этике), но и эффективно наладить дело воспитания и самовоспитания.
