тайнах…
И Павлику вдруг захотелось рассказать Вике про тополь на огородах, про Аню… Чтобы она могла думать о том же, о чем думали они с Костей, чтобы не чувствовала себя отторгнутой…
– Ты не обижайся на него… – тихо попросил он. – Костя сейчас нервничает… Волнуется, понимаешь?.. – Павлик помедлил. – Ведь тогда, ночью, кто-то стрелял в нас! А еще… – Теперь он заколебался. – Ты Аню знаешь?.. – И что-то в лице его, в голосе было такое, отчего Вика насторожилась.
– С того берега?.. Она к вам ходит. Хорошенькая такая. С косичками!..
– Ходила… – поправил ее Павлик. – Больше не ходит. Потому что… нет больше Ани… Похоронили ее. В речке нашли… Утонула…
Ночью, когда Вика узнала про убийство у калитки Мелентьевых, она почти не взволновалась. Может, оттого, что пострадавший был чужим для нее, незнакомым человеком. А тут вдруг побелела вся. Павлик даже испугался.
– Утонула… – как эхо, повторила Вика, едва шевельнув губами. – Где?.. Когда?
– В полынье… Позавчера ночью… – ответил Павлик. – Шла ко мне и… утонула. – Потом добавил: – Вот… Ты не сердись на Костю…
Вика всхлипнула, потом тихо-тихо заплакала.
– Я не сержусь… – Она прикрыла глаза ладошками, и сквозь пальцы блеснули слезы. – Только ты не говори ему, что я не сержусь… Ничего не говори… Ладно?
– Ладно, – сказал Павлик. – А ты не плачь. Из-за чего ты плачешь?
– Так… Из-за мамы. Где теперь мама?
– Мать в Мурманске! – опять начиная испытывать раздражение, напомнил Павлик.
– Да!.. А у нее денег нет!
Павлик вздохнул, направляясь к выходу.
Еще про нежность
Стук в дверь, как и той, позапрошлой ночью от неожиданности показался громким. Хотя стучали довольно робко.
Павлик замер на лестнице. А Костя тут же вскочил на ноги, показал ему на белый костюмчик возле этажерки, нырнул в кухню и выключил там свет.
– Узнай, кто, Павка! Чужому не открывай!
Стук повторился. Теперь уже громче, настойчивей.
Павлик набросил на Викину одежду старенький плащ Татьяны Владимировны, глянул на вход в мансарду, дверь которой чуть-чуть приоткрылась, и шагнул в сени.
– Кто?
– Письмо возьмите! – голос был женский.
Но Павлик, обретя равновесие, немножко помедлил, прежде чем открыть дверь.
На крыльце, кутаясь в ту же пуховую шаль, стояла Фаина, жена Кузьмича. Протянула ему конверт.
– От матери… Написано: Павлику или Косте какому-то.
Павлик поблагодарил, незаметно глянув по сторонам. Но кроме Фаинки, как называли ее женщины в толпе, близ дома никого не было.
Женщина не ответила на его «спасибо». Усталая и безразличная, пошла назад, к дому.
А Павлик запер дверь на засовы.
– Это от мамы. Письмо, – сообщил он в сторону мансарды. – Соседка принесла…
Письмо обрадовало и напугало одновременно: Павлик боялся тревожных сообщений еще и отсюда…
Подошел и стал заглядывать через его плечо Костя.
«Павлуша! Сыночек мой! – писала Татьяна Владимировна. – Только отъехала – и тяжело-тяжело вдруг стало на сердце. Хотела даже вернуться. Как ты там, родной? Все ли хорошо у вас? А за меня ты, пожалуйста, не волнуйся. Знай, что все у меня будет отлично. И еще знай, что дороже всего на свете у меня ты. Смотри напиши мне, если у тебя что-нибудь не так! Почему у меня тревога на сердце? Я брошу, Павлик, и эти гастроли, и все на свете – я сразу приеду, если даже тебе станет просто грустно. Я сделала бы это уже сегодня, но утешает мысль, что рядом с тобой наш чудной Костя, наша славная Анечка. Ты, Павлик, тоже будь очень внимателен к ним…»
А дальше Татьяна Владимировна, будто чувствуя издалека даже то, о чем они с Костей говорят здесь, писала:
«Нежность, сынок, имеет прекрасное качество: возвращаться удесятеренной. Не жалей ее для других, для близких тебе, для окружающих…»
Он спрятал это письмо рядом с записной книжкой Ани. Теперь у него все самое дорогое, все, что навсегда, на всю жизнь, – будет рядом с этим письмом и этой книжкой.
Тоска
Хорошую, медленную тишину, что вошла в дом после того, как Павлик еще раз перечитал и спрятал письмо, нарушила Вика.
Павлик думал, когда заходил к ней в мансарду, что они хоть чуточку объединятся в доме. Но изменить ему ничего не удалось. И они были опять каждый сам по себе.
Это стало особенно ощутимо, когда спустилась Вика.
В поисках только что полученного письма она скользнула глазами по рукам Кости, Павлика, и уголки ее обиженно припухших губ дрогнули. Мол: «Вам письмо, а мне нет письма. Ну и читайте без меня, раз прочитали. И прячьте…»
А с какой стати они должны были читать письмо Татьяны Владимировны ей, досадливо подумал Павлик. Ведь не для нее оно?.. И даже совсем не для нее.
Наверное, Костя подумал о том же. Ерзнул на табурете. Хотел что-то сказать, но только поморщился, неуверенным движением убрал назад волосы и ничего не сказал.
В натянутом молчании Вика собрала в стопку постельное белье, подушку, на которых спала две прошлых ночи, положила сверху костюмчик, потом взяла все это в охапку и направилась к лестнице.
– Вика! – наконец не выдержал Костя. Она задержалась на нижней ступеньке, но не обернулась. – Что ты выдумываешь?! – Костя даже привстал. – Зачем это?!
– Я буду спать там… – ответила Вика с надрывом в голосе. И пошла наверх.
– Ты уже раз вывела меня из терпения!..
Вика не ответила. И когда закрывала за собой дверь мансарды, лицо у нее было несчастным.
Костя посмотрел на Павлика, словно бы тот мог что-нибудь сделать. А Павлик раньше и думать не думал, что могут складываться такие положения… Одно только появление Вики уже нарушило все привычное, установившееся и потому необходимое, когда человек устраивает свою жизнь не на день или на два, а навсегда. Из-за Вики каждая минута пребывания в доме стала повинностью…
Павлик поднялся, шагнул к лестнице.
– Куда ты, Павка? – остановил Костя. – Зачем?
– Я просто посмотрю, – сказал Павлик.
– Не надо! Пускай она сама. Как хочет!
В голосе его звучала та прежняя решительность, которая всегда нравилась в нем Павлику, – это было приятно. Потому что выбитый из колеи, растерянный Костя вызывал жалость. То есть был совсем-совсем не таким, какого любили Татьяна Владимировна и Павлик. Теперь стало понятно, что Костю просто подвели теории. С каждым может случиться. И, наверное, правила все-таки гораздо сильнее, чем исключения…
– Я только посмотрю, – сказал Павлик. – И вернусь…
Вика лежала на топчане, плакала.
Костину постель она убрала на табурет, расстелила свою. Но лежала поверх одеяла, не раздеваясь, лицом в кулаки…
Павлик переступил с ноги на ногу.
– Хочешь письмо прочитать?.. От мамы…
Она замотала головой и злым, плачущим голосом, будто во всем виноват был один Павлик, ответила:
– Ничего мне не надо!.. Читайте сами!.. Я тут никому не нужна!.. Нигде не нужна!..
