наслаждением терзает женщину. И Милке сделалось не по себе при мысли, что однажды неизвестная узнает о его обмане. Увидит когда-нибудь, что предмет ее поклонения жалок – не достойный ни чувств, ни преданности ее… Что ей останется тогда?..
Милка подумала вдруг, что лучше бы не читала писем… Лучше бы не знала о их существовании! Кто и откуда притащил эти листочки?!
На перемене она хотела во что бы то ни стало переговорить со Стаськой Мироновым. Юрка задержал ее.
– Куда ты все бегаешь?
– Так… – Она взглянула на него снизу вверх. – Почему – бегаю?
Он засмеялся.
– Пойдем на «Карамазовых»?
– Не знаю, Юра… – Переступив с ноги на ногу, Милка виновато поежилась, хотела добавить что-нибудь, но промолчала, отводя глаза в сторону.
Класс опустел тем временем. Последней, подчеркивая всем своим видом, что она хорошо разбирается в обстановке, удалилась Лялька Безуглова.
– Ты сегодня какая-то нервная, – опять начал Юрка.
Она хотела соврать, что нет, ничего подобного. Призналась:
– Ты слышал, что случилось?
Юрка кивнул.
– Ну и что?
– Ничего… – сказала Милка. – Это случилось, когда гуляли у нас. И… болтают всякое во дворе!
– Еще чего! – обозлился Юрка. – Внимания не обращай, что там болтают! Пусть друг за другом присматривают. А наши были вместе все время… Кто болтает? – спросил он после паузы.
Милка не ответила.
Он переспросил по поводу «Карамазовых»:
– Так пойдем сегодня?.. Или не хочешь?
– Я не знаю… – повторила Милка. – А ты приходи к нам!
– Одна дома будешь?
– Нет! С мамой. – И Милка неожиданно для себя покраснела, испытующе поглядывая на него.
– Приду, – пообещал Юрка.
Она заволновалась и на всякий случай напомнила:
– Все смотрят на нас… Я побегу. Ладно?
Он кивнул, улыбаясь ее осторожности: пускай смотрят, кому это нравится! Милка и сама накануне рассуждала так, а сегодня ей было немножко неловко. Выскользнула за дверь.
Стаськи в коридоре не было. Поймала его опять на втором этаже. Что приманивало сюда Стаську?
Она поймала его в буквальном смысле: за рукав.
– Мне надо поговорить с тобой!
Он поглядел с неприязнью:.
– О чем?
– Обо всем! – ответила Милка, не отводя от него упрямого взгляда. – О том, например, что ты не имеешь никакого права грубить мне.
– Разве? – усомнился он. – Да я как будто и не трогал тебя.
– Почему не пришел вчера?
– Посчитал, что нечего там делать.
– А я думала, ты будешь.
Стаська провел двумя пальцами по рукаву, за который она только что держалась, будто отряхнул его.
– Зачем я тебе?
– Стаська… – Она приблизилась, чтоб он не мог отвести от нее взгляда. – Я что, другая стала?
А он все-таки посмотрел вниз, на ее ноги. Милка даже подумала: «Смотри!» Ноги у нее были красивые.
– Да, – подняв голову, сказал Стаська.
– Хуже?
Он повел плечами.
– Как рассудить…
– Из-за Юрки? – напрямую уточнила она.
Стаська выжидающе промолчал. Желваки на его скулах дрогнули.
– Друзьями-то мы остались или нет? – спросила Милка.
– Ах, друзьями… – протянул Стаська. – Тебе только это нужно было выяснить?
– Нет, не только.
– А что еще?
– Ты был вчера во дворе?
Стаська помедлил. Слишком долго помедлил, прежде чем ответить.
– Да.
– Зачем?
Он поглядел в сторону. Милка взяла его за плечо и встряхнула.
– Зачем, Стаська?
– Просто так.
– Нет, не просто, – сказала Милка.
И они долго глядели в глаза друг другу. Потом он буквально вырвал из Милкиной руки свое плечо и, не оглядываясь, зашагал вниз по лестнице, на первый этаж.
– Стаська! – позвала Милка. – Слышишь, Стаська? – Она даже притопнула ногой от возмущения. Но Стаська не оглянулся.
Чуть не сбив Милку, пролетела к лестнице знакомая первоклашка и, сверкнув желтыми трусиками, взобралась на перила. Но Милке было не до воспитания.
– Оля! – окликнула она проходившую через коридор дочь директора школы Анатолия Степановича.
Та подошла, остановилась напротив.
– Что?
А Милка и сама не знала, зачем позвала ее.
– Ты помнишь… ну, бал во время зимних каникул?
– Д-да… – слегка удивленная, подтвердила Оля.
– Тебя химички подзывали к себе… Что они тебе говорили?
– Так… Ничего, – ответила Оля, по-отцовски приподняв голову. Темные круги у глаз были едва заметны, и все же они делали ее страже, старше.
– Как ничего? – переспросила Милка.
– Ну… Сказали, что игра в почтальона – немножко глупая игра, – нехотя выдавила из себя Оля.
– И все?
– Сказали, чтоб не забывала, что это всего лишь игра, – сделав строгое лицо, добавила Оля. Вопросы раздражали ее.
– Это я так… – пояснила Милка. – Просто… – Она и сама не знала, зачем ей все это: машинально подозвала Олю, машинально спросила о первом, что пришло в голову.
Оля круто повернулась на каблуках и, ничего не сказав, пошла к классу.
А Милка осталась возле лестницы, уже определенно чувствуя, как что-то нехорошее творится с нею. В душе нарастала злость или взвинченность, раздражение – она не могла понять, что это.
Находка третьего письма никого не удивила. К этому уже начали привыкать. Письмо нашли на перемене, в десятом «б», кто-то из девчонок.
«Ты напрасно мучаешь себя раздумьями, – писала неизвестная. – Напрасно жалеешь меня! Ты, пожалуйста, меня не щади! Потому что делаешь меня этим несчастной.
Думаешь, я не замечаю, как ты стараешься отойти в сторону, стушеваться, когда я знакомлюсь с более
