— Мам, — сказал Вовка, — отдай ей мою старую рубашку, пусть успокоится.
— Какую рубашку?
— Синюю.
— Разве она старая? Еще поносишь до школы.
— У нее рукав драный.
— Опять?.. Зашьем, — сказала мама.
Рукав она зашила, но Вовка за два дня так истрепал синюю рубашку, что мама только руками развела.
— Ты что, — спросила она, — специально по заборам лазил?
— Нет, — сказал Вовка, — по деревьям.
Он сам отнес рубашку хозяйке. Хозяйка ворчливо проговорила:
— Убить его мало, дармоеда…
Но рубашку взяла.
Пролетело лето. Подрос и еще больше потемнел Кутька. Подрос и загорел Вовка. Похудела и загорела мама. Хозяйка купила телевизор. Вот сколько перемен произошло на даче.
Настал день, когда опять пришла машина, и опять в нее таскали тюки, свертки и сумки.
Таксист сигналил, давал гудок — ждем, мол, поторапливайтесь. Кутька вертелся возле машины.
— Собаку берем? — спросил шофер. — Ваша собака?
— Да нет, — сказала неуверенно мама и взглянула на Вовку, — хозяйская.
— Ишь, какая черная, — проговорил шофер. — Как уголек.
— Славный песик, — согласилась мама. — Вова, тебя дожидаемся.
— Мам…
— Знаю. И не проси даже.
Вовка опустился на корточки возле щенка.
— Кутя, — гладил он собаку. — На тот год мы приедем. Обязательно приедем. Понимаешь?
Кутька вилял хвостом.
— А теперь прощай. Ну, давай лапу. — Голос у Вовки дрогнул. Кутька опрокинулся на спину, стал блаженно щуриться.
— Вова, садись, хватит.
— Домой, — сказал Вовка. — Кутя, домой. — Ему не хотелось, чтобы собака бежала за машиной.
— Садись же. Сколько можно ждать.
…Вовка сел, хлопнул дверцей. Машина тронулась.
«Домой… — думал Вовка. — У него даже конуры нет. А осенью грязь, дожди…»
— Мам… Она его бьет и не кормит.
— Собака хозяйская. Что поделаешь.
— А говорила, славный песик.
— Славный, ну и что? Ведь не наш.
Проехали улицу.
— Постойте, — сказал Вовка шоферу.
— Забыл что? — шофер остановил машину.
— Забыл. — И Вовка помчался назад.
Запыхавшись, он влетел в дом. Хозяйка разжигала печь.
— Марфа Петровна… Отдайте мне Кутьку.
— Пустобреха? — Она прикрыла дверцу.
— Ну, Кутьку… Нашего Кутьку.
— Да берите. Добро какое.
— Марфа Пет… — захлебнулся он от радости.
К машине прибежал со щенком.
— Вот, — выдохнул он. — Нам его подарили. Он теперь наш… Наш!
— Не говори глупостей. Ну куда он нам в городе.
— Я не могу без него.
— Вова, посуди сам, — мама решила поговорить с ним, как со взрослым, — что мы будем делать с собакой в городских условиях?
— Подарим… кому-нибудь. Ее нужно увезти отсюда.
А сам подумал, что скоро у него день рождения, в начале сентября. Неужели забыла?
— Да кто ее возьмет, дворняжку?
— Я возьму, — проговорил он все так же тихо.
— Ну, поедем, что ли? — повернулся шофер.
— Поедем, — вздохнула мама. — Залезайте.
«Вспомнила. Значит, вспомнила!»
Щенок устроился у Вовки в ногах. Зарычал мотор, машина покатилась.
— Кутя, — поглаживал Вовка щенка. — Не бойся, Кутя.
Кутька попробовал перевернуться на спину. Но в машине было тесно. Он положил голову на Вовкины ноги.
— Знаешь, куда мы едем? Домой! У тебя, Кутя, будет дом, понимаешь?
Кутька щурился и тихонько бил хвостом. Он знал, с этим маленьким человеком ему будет хорошо.
«Вызываю вас на дуэль…»
— Давай меняться? — сказал мне Женька Проегоркин.
Он сунул руку в карман и выжидающе смотрел на меня.
— Давай, — ответил я и тоже сунул руку в карман.
— У тебя что? — спросил он, насторожившись.
— А у тебя?..
— Вот, — сказал он и повертел перед моим носом большой старинный пятак. — Екатерининский!.. Видал?
— Видал. — Я стал мучительно думать, что бы предложить Проегоркину. — Во! — сказал я и достал китайскую авторучку, где были внутри два стержня: красный и синий.
— Работает? — спросил Проегоркин.
— Вчера работала, — соврал я: красный стержень почему-то не выдвигался из носика авторучки.
— Понятно, — махнул рукой Женька Проегоркин и хотел уже было уйти.
— Можно починить, — сказал я. — Пара пустяков починить.
Проегоркин переминался с ноги на ногу. А я все смотрел на старинный пятак. Наконец я решился:
— В придачу дам… это… ну-у…
— Что? — не выдержал Проегоркин.
— Мотоциклетную лампочку!
— На что она мне?!
Я подумал.
— Пригодится. Мотоцикл, может, когда купишь.
Мы сменялись.
Весь урок я рассматривал пятак, а Проегоркин чинил авторучку.
На перемене я подозвал Проегоркина и повел его в самый дальний угол коридора.
— Смотри, — сказал я. — Музейная редкость. — И вынул из кармана лорнет.
Одно стекло в нем было разбито, но на ручке кое-где еще блестела позолота.
Я приставил лорнет к глазам, словно какой-нибудь там граф или барон, и гордо посмотрел на Проегоркина.
