лишь вернулась. Соображаешь, брат?
– А чего тут соображать? – покривился Шагалан. – Заделали девке очередного ребенка, вот она и бегает, травится.
– Никто ж ее, дуру, не неволил. Ни ноги раздвигать, ни плод изводить. Сама решала.
– Сама! А кто бы отцом стал? Небось и между собой, олухи, не разберетесь. Целым отрядом усыновите?
Рокош изобразил на лице виноватую мину, хотя верилось ему с трудом.
– Полно тебе, брат. Легко рассуждать, когда творишь на воле, что пожелаешь. Мы же пока довольствуемся тем, что есть… Впрочем, вылазки на волю тоже не освобождают от проблем.
– Еще какие-то неприятности?
– Именно. В твое отсутствие заезжал местный крестьянин с родней. Ты его наверняка даже знаешь – Оголей, Ослиным Ухом кличут. Солидный мужик, зажиточный.
– Ну, как не знать? На Буграх самый крепкий хозяин. И за съестным к нему частенько катались, и работу в поле давал.
– Вот-вот, Оголей и вопил тут, мол, уработали наши парни ему поле дальше некуда. Старшая дочка была на выданье, а нынче вроде как на сносях. Долго глотку драл. И про разврат и про позор. Святыми да судейскими стращал, разве что в драку не лез.
– Оголей не дурак здесь кулаками махать, – хмыкнул разведчик. – Да и девка его с сенокоса навряд ли успела бы дозреть. Кого винят?
– Еляна. Девка ревет, дескать, по любви с ним согрешила. Да и он не отпирается, что… было. Снесла, называется, молодка обед косарям. Родичей-то ребята живо выдворили, а с отцом Беронбос до ночи толковал, успокаивал.
– Можешь не продолжать, брат. Чай, не первая история. Опять пиво, песни, серебро и замирение?
– Точно. От спешной женитьбы кое-как отвертелись, но с Еляна взяли обещание – сразу из похода под венец. Даже крест целовать заставили.
Шагалан усмехнулся.
– Крепкого им терпения отныне с этой клятвой. Елян-то сам как? Хочет в справные землепашцы?
– С ним непонятно. Девка вроде по нраву, а вот с родней ее никак не поладит. Мыслю, заберет… если уцелеет, конечно. Так что ты тоже, брат, смотри там, на воле, в оба. Грех, он сладок, да зачастую потом платы требует.
Предостережение не в бровь, а в глаз, и Шагалан поторопился сменить тему.
– Больше ничего нового в лагере не стряслось?
– Ни черта больше нового, – вздохнул Рокош. – Ощущение, точно вокруг все шумит и бушует, только у нас тишь да благодать. Прямо болото. Про каждый день наперед ведомо, чем начнется и как закончится. А будет то же самое, что и вечно было.
– Нам еще суждено с тоской вспоминать об этом спокойном, закрытом мирке, брат. Помяни мое слово. Бойд приехал?
– Второй месяц не показывается. Погряз в своих аферах и интригах, деньги кует. Надеемся, хоть окончательно про нас не забудет. Чего кроме этого? Старик Саткл опять недужит. Смотришь на него и удивляешься – ведь летами древнее мессира Иигуира, хворый, чахлый, на ноги не встает, мучается, еле душа в теле держится. Однако живет и живет, год за годом небо коптит. Да вдобавок ухмыляется, перечник, мол, не уйдет, покуда родной земли не почувствует. Вот уж кого, верно, обрадует весть о скором походе… Кто это нас там встречает?
У крайнего из домиков действительно колебалась в дождевом мареве какая-то фигурка.
– Ты, брат, вот что, – замедлил ход Шагалан. – Зря не трезвонь, о чем я сказал. Приспеет время, и все всё узнают.
– Они и сами все узнают. – Рокош пожал плечами. – Не от вас, так от местных. В деревнях уже с год о близкой войне шушукаются. Да мало ли путей? Оголея, вон, убеждали на днях чуток погодить, и жизнь переменится…
– Вот пускай такие мысли витают пока исключительно в виде слухов, ладно?
– Договорились, – хмыкнул Рокош. – Это, кстати, несомненно, тебя дожидаются.
Их встречала Ринара. Смущаясь, неловко пряча за спиной руки, она выступила вперед.
– Здравствуй, – выдохнула девушка, даже не замечая, похоже, присутствия третьего.
Рокош, давя улыбку, кивнул на прощание и быстро отправился восвояси.
– Здравствуй, – отозвался Шагалан.
– Я… Тебя долго не было… – слово за словом выдавливала из себя Ринара. – Дольше, чем всегда… Разное гадали… И страшное… Я… рада, что ты вернулся… Тревожилась…
Вместо ответа юноша коснулся ее мокрой щеки тыльной стороной ладони. Девушка вздрогнула, перехватила руку, отстранила, но и не отдала. В карих глазах блеснула нешуточная мольба.
– Мне… Прости меня… тот случай… на берегу. Наболтала там много… не в себе, наверное… Сама после переживала… Нельзя так…
Он мягко привлек ее, поцеловал в промокшие волосы.
– Все уже минуло, все позади. Никаких обид и ничьей вины.
– Ты меня простил? – шмыгнула девушка носом, не поднимая головы. В рукава рубахи скитальца она вцепилась весьма крепко.
– Мне не за что тебя прощать.
– А как же мои… слова? И вообще… испугалась тогда… как дура…
– Значит, ты всего лишь не была в тот момент готова. А я настаивал на том, чего тебе не хотелось.
– Вовсе нет… Ой! Опять несу, что попало… – Она помолчала, будто утонув в смущении, потом вдруг резко вскинула глаза: – Поцелуй меня, пожалуйста, – тотчас зажмурилась от собственной смелости, но не уклонилась.
Шагалан секунду разглядывал милое юное личико, прекрасное в своем вдохновенном порыве. Затем, точно боясь спугнуть нежданное счастье, ласково тронул губами лоб, соскользнул на нос, прошелся по щеке. Здесь отыскался не только дождь, соли тоже имелось изрядно. Мягкие девичьи губки встретили неумело и нетерпеливо. Когда соприкоснулись, Ринара подалась вперед, прильнула доверчиво всем телом. Множество завораживающих подробностей прижались к юноше. Так и стояли, упиваясь мигом согласия, не ощущая ни окружающего мира, ни непогоды, ни времени. Оборвалось все так же внезапно, как и началось. Где-то поодаль хлопнула дверь, девушка, очнувшись, отстранилась.
– Все. Довольно! – Пальцы еще продолжали цепляться за плечи Шагалана, а губы уже сомкнулись в жесткую полоску. – Хватит на этом. Хватит же!
Юноша нехотя отпустил. Она отскочила, старательно разгладила невидимые складки на платье, глянула с неодобрением.
– Все-таки нельзя нам с тобой, Шагалан… Ванг… встречаться… слишком тесно. Прямо чувствую, как искушает лукавый, толкает на путь греха. Теперь отмаливать слабость придется.
– Чтоб и впредь не позволил Творец оступиться? – грустно усмехнулся Шагалан. – Уберег преданную Свою дщерь от соблазнов бесовских?
– Правильные слова произносишь, – Ринара нахмурилась, – вот только сам в них ни капельки не веришь. Зачем тогда насмешничать?
– По-моему, ты чересчур увлекаешься в последнее время служением Всевышнему. Я еще могу понять твою мать, которая никак не оправится от потери сына. Однако не стоило втягивать в это исступление молодую, красивую девушку.
– Что ты понимаешь? – искренне возмутилась Ринара. – Что вы вообще способны в этом понимать! Великому Творцу нельзя служить чересчур много, да здесь любого подвижничества не хватит! Чего уж говорить про меня, слабую духом грешницу, гнущуюся под напором искусов?.. Но я хотя бы вижу светлый путь, знаю, на кого уповать, на чью волю полагаться. А вы Бога не ведаете! Точнее, вы неплохо изучили наши каноны, знакомы с историей Церкви и разбираетесь в тонкостях Писания, наверное, лучше меня. В том огромная заслуга покойного мессира Иигуира, который, несомненно, надеялся приобщить вас тем самым к Истинной Вере. И тем больше вина ваша, его воспитанников, отвергнувших в гордыне своей веру отцов и не желающих даже задумываться о ней! Считаете, предки были глупее вас? Или ваших заморских учителей? С
