– Выкупил, – подтвердила я.
– Все?
– Все!
– И телеканал?
– И телеканал.
– И журнал?
– И журнал, и газету, – предвосхитила я последующий вопрос.
– И ты теперь…
Шеф не договорил. Я скромно потупилась.
– И я теперь генеральный директор всего этого бардака.
– Ничего, что я сижу? – почтительно спросил шеф.
Я расхохоталась.
Шеф покрутил в пальцах карандаш. На его губах забродила задумчивая улыбка.
– Да-а-а, – протянул он. – Вот мы и конкуренты. Увела у меня лучшего рекламодателя, стерва. Чего хихикаешь?
– Игорь Константинович, давайте дружить, – предложила я.
– Да куда ж теперь денешься от твоей дружбы, – сердито огрызнулся шеф. – Придется дружить, мать! Придется! Соблюдать, так сказать, информационное равновесие!
– Может, я еще и не справлюсь, – проявила я объективность.
– Ну, да! – испугался шеф. – Только попробуй не справиться! Мне все равно придется с кем-то дружить! Лучше уж с тобой!
Он подумал и вдруг ехидно сощурился:
– Слушай, а где твой благоверный взял денег на такой роскошный свадебный подарок? Только не говори, что в своем яхт-клубе! Там столько денег не водится!
– Вы забываете, что у моего благоверного появилась богатая бабушка! – веско напомнила я.
Шеф досадливо хлопнул себя по лбу.
– Ах, да!
С уважением осмотрел меня с головы до ног и сказал:
– Вот ты какой, цветочек аленький!
– Да, – ответила я с несколько натянутой улыбкой. – Я такая ушлая.
Это была чистая правда. Мать покойного Терехина, Наталья Александровна, обрушила на нас такой ливень материальных ценностей, что мы с Лешкой оказались погребенными под ним с головой.
Честно говоря, и его и меня это немного раздражало и страшно смущало.
Мы не хотели выглядеть избалованными благополучными детками, которым жизнь все поднесла на блюдечке. Но растолковать это женщине, которая считала, что осталась одна на свете, а потом неожиданно обрела родного внука, оказалось попросту невозможно.
Она нас не слышала.
Она смотрела на Лешку такими помолодевшими влюбленными глазами, что у него язык не поворачивался заявить бабушке:
– Мне ничего от тебя не нужно!
Сколько же радости было в этом бесконечном процессе заваливания внука подарками! Мы не могли обидеть Наталью Александровну своим бескорыстием.
Поэтому нам пришлось стиснуть зубы до тех пор, пока эйфория немного уляжется. Надеюсь, это произойдет в обозримом будущем.
Компании сына Наталья Александровна выкупила сама. И передала их Лешке в полное и безраздельное владение.
– Это имущество твоего отца, – сказала она твердо. – Значит, твое имущество.
Вот скажите: что можно на это возразить?
Мы с Лешкой до поздней ночи просидели на кухне, обсуждая внезапно свалившееся на нас богатство. Честное слово, оно принесло нам больше проблем, чем радости. В компаниях покойного Терехина работало почти двести человек, если считать внештатников, и всем им нужно было исправно платить зарплату. А если учесть, что после смерти магната дела пришли в некоторый упадок…
Ох!
Мы сидели на кухне и раскладывали ситуацию так и так.
– Я не смогу этим заниматься, – говорил Лешка. – Пресса – это не мое дело. Во-первых, я ничего в этом не понимаю, во-вторых, просто не хочу бросать яхт-клуб! Майка, тебе придется засучить рукава.
– А шеф? – спрашивала я безнадежным голосом. – Мне же придется уволиться! Как я могу его огорчить?
– Предлагаешь огорчить бабушку? – немедленно вскидывался Лешка.
Нет. Огорчить бабушку было невозможно. Бабушка – это святое.
Вот так и получилось, что в неполные двадцать шесть лет я совершила головокружительную карьеру, став генеральным директором группы информационных компаний.
Сказать, что мне было страшно, значит ничего не сказать. Я не привыкла отвечать за судьбы сотен людей. Я по-настоящему не привыкла отвечать даже за одну-единственную судьбу – свою собственную.
На работу я шла каждый день с вибрацией в коленях. И норовила поскорей присесть, чтобы подчиненные не догадались, что у генерального директора дрожат поджилки.
Впрочем, глаза боятся, а руки делают.
Постепенно вокруг меня собралась команда грамотных людей, которые разумно распределили ворох обязанностей. Среди них был мой старый поклонник и однокурсник Вовка Сагалаев.
Впрочем, ничего личного. Вовка отличный специалист с большим опытом работы.
На этом я собиралась закончить свою историю, если бы не одно небольшое происшествие…
Вру.
Это было большое происшествие. Во всяком случае, для меня.
Это случилось ясным июньским утром. Я приехала на телевидение довольно поздно – в одиннадцать. Но не потому, что проспала. Это слово давно и прочно исчезло из моего лексикона. Потому, что рано утром успела заехать в типографию и в редакцию детского журнала.
Телевидение давно стало моим тайно любимым детищем. Мне нравилась суматошная атмосфера, царившая в редакциях. Нравились люди, которые там работали, нравились хохмачи-операторы, вечно разыгрывавшие новичков, нравились традиционные телебайки, которыми меня угощали старожилы.
В общем, на телевидении я прижилась гораздо лучше, чем в редакциях печатных изданий.
Я научилась небрежно произносить словосочетание «снимаем на хромакее», уяснила себе, какие цветовые сочетания «режутся» в кадре, и начала совершенно спокойно воспринимать ведущего новостей, сидящего перед объективом в строгом костюме и мягких домашних тапочках.
В общем, можно сказать, что я стала на студии своим человеком.
Вовка ввалился в мой кабинет еще до того, как я успела накрасить губы.
– Начальству привет! – провозгласил он радостно.
– Привет, Сагалаев, – сказала я. – Подожди минуту, дай дух перевести.
Вовка насмешливо скривил губы.
– «Дух перевести», – передразнил он насмешливо. – Не прибедняйся! Цветешь и пахнешь!
– Спасибо, – ответила я и достала из сумки губную помаду. Мне пришлось встать так рано, что я не успела накраситься.
– Ну, как жизня у вас, у богатых? – продолжал Вовка.
– Нормальная жизня, – сказала я. – Только спать некогда.
– Ну, да! – не поверил Вовка. – Не заливай!
Я сложила помаду и сунула ее в сумку. Поставила локти на стол, уложила подбородок на сплетенные пальцы и посмотрела на Вовку прищуренными глазами.
– Во сколько ты сегодня проснулся? – спросила я.
– В половине восьмого! – ответил Вовка с добродетельным негодованием.
