*
— Шалом алейхем, — сказал Лессеру Джекоб Тридцать Два, когда он вернулся к обществу. Мэри пришла первая. Джекоб, мужчина в темно-синем костюме, с глазами-щелками, неотступно следил взглядом за Лессером, но говорил вежливо, как будто его об этом специально попросили.
— Если вы думаете, что вы белый, вы ошибаетесь, — сказал Джекоб. — На самом деле вы негр. Все белые — черные. Только негры — истинные белые.
— Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду.
— Нет, не понимаете. Вы видите нас в ложном свете и самих себя видите в ложном свете. Если бы вы увидели меня в истинном свете, вы бы увидели меня белым в том же смысле, в каком я вижу вас негром. Вы считаете меня черным потому, что ваш внутренний взор застило и вы не способны к истинному восприятию мира.
Лессер молчал.
— Это противостояние один на один силы зла и сосуда добра, — сказал Джекоб Тридцать Два, — и не мне раскрывать вам, что есть что.
*
Мэри заперлась в ванной, и Лессер оказался наедине с толпой молчащих негров. Он догадывался, что Сэм обо всем рассказал им, но эта новость никого не взволновала. Айрин стояла у темного окна мансарды и глядела на улицу, ее лицо призраком отражалось в стекле. Лессер видел там и себя, глядя на нее.
Мы оба напуганы, но чем напугана она?
Билл Спир, раззявив губы, с остекленевшими глазами, пьяный, но твердо стоящий' на ногах, позвал Лессера через всю комнату. Рядом с ним стоял Сэм Клеменс — тучный телец в полосатых расклешенных брюках, далекий и скорбный. Вокруг них сбилась кучка черных с невыразительными лицами.
— Лессер, бледножопик, подойдите сюда.
Сейчас мне будет взбучка, подумал Лессер. Наверное, за то, что я не удовлетворил Мэри. Так, что ли, называется эта игра. Чужак, давший промашку, выходит в тираж. Так исстари отлавливают диких животных, мне не следовало бы вступать в игру. Я слишком молод, чтобы стать жертвой в свалке. Он со страхом представлял себе сломанные пальцы и подбитый глаз.
В воспаленных глазах Билла застыло угрюмое выражение. Из всех присутствующих черных он был самым мрачным.
— Вот что, приятель, — сказал он, постукивая пальцами-обрубками по гулкой груди Лессера, — мы играем в игру, которая называется «дюжины». Играть так, как в нее играют негры, у белых не хватает мозгов, и еще, поскольку один белый не стоит и половины негра, я хочу, чтобы вы играли в полдюжины. Это игра в слова. Я вам говорю что-то, а вы должны мне ответить, и тот, кто первый пускает кровь из носу, теряет голову или кричит «мама», проигрывает, и мы срем на него. Усекли?
— Какой в этом смысл?
— Есть смысл.
— Мне казалось, мы с вами друзья, Билл?
— У вас нет здесь друзей, — сказал Сэм Лессеру.
— А если я откажусь играть?
— Если вы е... черную, вы и лицом почернеете, — сказала светлокожая женщина, подруга Джекоба.
— Хватит с нас всего этого говна, — сказал флейтист с цветами в бороде.
Несколько негров утвердительно кивнули. Лессер почувствовал, как у него подобрались яички.
— Я начну совсем легонько, чтобы дать вам войти во вкус игры, — сказал Билл своим низким, хриплым голосом. — Я не собираюсь спекулировать на вашей матери и сестре, как мы обычно делаем. Ну, лезем прямо в это вонючее дерьмо, оно специально для вас:
Несколько негров захихикали, контрабасист взял смычком высокую ноту.
— Ну, теперь отвечайте мне.
Лессер молчал.
— Если не хотите, можно затеять другую игру.
— Покер? — брякнул писатель, не на шутку испуганный.
— Вы что, мозги растеряли, приятель?
Негры засмеялись.
Лессер подумал, что игра будет длиться до тех пор, пока он будет подыгрывать.
— Вилли, ваш рот — помойная яма.
К его удивлению, это замечание вызвало довольный смешок.
Контрабасист взял низкую ноту.
Билл презрительно сощурился, его опухшие глаза на мгновение стали незрячими.
— Лессер, — сказал он, когда вновь обрел способность сосредоточить взгляд. — Я вижу, вы что-то не в себе. И еще я вижу, что вы поганый хвастун, засранец и нисколько не уважаете самого себя.
— Что толку осыпать друг друга оскорблениями? Это ведет только к вражде.
Замечание вызвало грубый хохот.
— Ну, хватит ему засерать нам мозги, — надменно сказал Сэм.
— Оставьте этого беложопика мне, — сказал Билл. — Он мой гость.
Снова смех.
К ним подошла Айрин, в плаще и шляпе, с кожаной сумкой через плечо. Ее длинные волосы казались еще длиннее.
Лессер подумал, что если бы он не лег в постель с Мэри, он мог бы быть сейчас где-нибудь в городе с Айрин.
— Вилли, мы можем сейчас пойти домой? — спросила она, не глядя на Лессера. — Я устала.
— Ну так иди домой.
— А ты не мог бы пойти со мной?
— Иди к е... матери.
— Если б я пошла, что бы ты делал, когда приспичит?
Женщины взвизгнули от хохота, некоторые из мужчин тоже засмеялись. Контрабасист хлопнул себя по колену. Айрин отступила к окну.
— Лессер, — сказал Билл нетерпеливо и раздраженно, — я назвал вас поганым хвастуном и засранцем. Вас не подмывает ответить мне в том же духе?
— Если вам так уж неймется, почему бы вам не вставить это в книгу? Я считал вас писателем. — Голос у Лессера был хриплый, кальсоны влажные.
— Не говорите мне, что я должен писать, приятель, — сказал Билл, гордо вскинув голову. — Ни к чему мне это, чтобы всякие худосочные беложопики указывали мне, что я должен писать.
— Аминь, — сказал Джекоб Тридцать Два.
Страх Лессера перерастал в злость. — Если вы имеете ко мне претензии, почему бы вам прямо не заявить их? Зачем продолжать эту глупую игру? Если вас подмывает сказать о том, что не вас касается, лучше поручите это Сэму.
— Ведь я просил не приглашать сюда этого рыжего говноеда, — пожаловался Сэм.
Джекоб Тридцать Два утвердительно кивнул.
— Что вы ответите на мое предложение? — раздраженно спросил Билл. — Сколько можно трусить, мать вашу?
— Я бы тоже мог обозвать вас, грязный х..., — парировал Лессер.
Он увидел через комнату, как Айрин сделала знак молчать.
— Беру свои слова обратно.
— Вы ничего не можете взять обратно, — сказал Билл, придвигаясь пылающим лицом к Лессеру. — Таковы гребаные правила игры. Уж не потому ли вы хотите взять свои слова обратно, что они не выражают того, как вы хотели меня обозвать? Может, вы хотели сказать «грязный негритянский х...», только не набрались духу выговорить это? А ну скажите правду, приятель.
— Я скажу правду — я только о ней и думал, потому что знаю: вы хотите слышать ее.
— Чудненько, — сказал Билл. — Ну а я назову вас сраным говноедом, пидером, жидом пархатым, вороватым евреем. — Он раздельно произносил каждое слово и закончил фразу эффектным ударением.
Негры одобрительно зашумели. Тот, что с бонго, отстукал коротенькую дробь. Сэм вытер счастливую слезу из-под очков.
— Принимаю послание, — сказал Лессер, — и сдаю игру. Это мое последнее слово.
Наступило молчание. В комнате пахло потом. Он думал, что его ударят по голове, но никто не двинулся с места. Наблюдавшие эту сцену явно заскучали. Негр в красной феске зевнул. Контрабасист стал укладывать инструмент. Люди расходились. У Билла был довольный вид, Джекоб Тридцать Два с наслаждением затягивался сигарой.
Сорвав с крючка в стене шляпу и пальто, Лессер направился к двери. Айрин, когда он проходил мимо, бросила на него полный горечи взгляд.
Трое негров подскочили к двери, преграждая Лессеру путь, но Билл пронзительно свистнул и сделал знак, чтобы они отошли.
— Пропустите это белое чучело.
Чучело, белее чем когда-либо, униженное до самых пят, но все же сохраняющее присутствие духа, покинуло мансарду в тот момент, когда Мэри выскочила из ванной и бросилась в объятия Айрин.
