довериться ей, так просто разрешившей эту страшную ситуацию – две женщины подле мужчины… Но эта судьба доверила Вере еще одно – знание об угрозе, подстерегающей Ольгу. И это значит, что судьба Алешиной жены в какой-то мере оказалась в ее, Вериных, руках. Судьба послала ей искушение – думать лишь о себе или… Или стать человеком! Ей дано было познать любовь. А любовь расширяет сердце. Она дает неимоверную силу – силу духа! Именно эта сила, по словам Никиты, способна победить дракона – все то разрушительное, что таится в душе. В особенности – в душе художника. Но ведь она – художник! Ольга убедила, что у нее настоящий дар! А значит, надо еще стать этого дара достойной… Быть не просто женщиной, пекущейся о своем маленьком счастье, но суметь подняться над ним. Хотя что может быть для женщины милее и важней этого маленького простого семейного счастья?! Для обычной женщины – да! Но не для той, которая выбрала себе самый тяжкий, самый загадочный и упоительный путь – творчество! Выходит, теперь она не имеет права на счастье? Имеет – пришел мгновенный ответ. Но при этом она не имеет права быть обывателем. И печься лишь о своем…
Вера глубоко и прерывисто вздохнула. Может быть, все обойдется… Они навестят Ольгу и убедятся, что та вне опасности и счастлива со своим господином Веренцем… Которого она называла «мой дракон»…
«Боже мой, одни драконы кругом! – мысленно воскликнула Вера. – Не нужны мне никакие драконы, я домой хочу! Взять бы вот сейчас чемодан в охапку, Алешку поднять – и бегом в аэропорт… Дурочка! – улыбнулась она сквозь слезы. – Какая же ты, в сущности, девчонка! Ничего, мы все выдержим! Правда, Алешка? – Она наклонилась над ним и дотронулась легонько до пряди волос у него на виске. Волос, начавших седеть… – Клянусь тебе, милый, это последнее испытание! Больше я ни во что тебя втравливать не буду… Я покой твой хранить должна. А я что? Ох-хо-хо… – покачала она головой. – Ну ладно, раз уж выбрал такую дуреху – теперь терпи!» Она снова склонилась над ним и нежно поцеловала.
Он пробормотал что-то сквозь сон, и губы его чуть раздвинулись в легкой улыбке.
Вера поднялась и направилась в ванную – решила принять душ, пока мужчины спят. Но, проходя мимо двери в комнату Никиты, которая случайно осталась полуоткрытой – обычно он плотно ее закрывал, – увидела, что он не спит. Она невольно приостановилась у двери.
Его комната была совершенно пустой, если не считать некоего подобия низкого ложа на полу, прикрытого широким ковром. Ни стола, ни стула… Только бронзовый резной треножник, на котором курились какие-то благовония. Вера только сейчас поняла, что она все время ощущала сладковатый благоуханный аромат, сидя в своей комнате… Теперь она поняла, откуда он исходил. Треножник стоял на полу, а напротив него на стене висела картина. Единственный предмет в этой комнате, по-видимому, самый важный. Это был женский портрет.
Никита по-турецки сидел на полу перед треножником в позе абсолютного самоотрешения и сосредоточенности… Лицо его напоминало застывшую маску. Но вот кончики пальцев его шевельнулись, в лице что-то дрогнуло, оно прояснилось… И одними губами он прошептал – очень тихо, но Вера все же услышала:
– Неужели это ты…
Она тоже взглянула на портрет. И черты изображенной на нем показались ей знакомыми. Где же она могла видеть это лицо?.. Вере неловко было подглядывать, тень падала на портрет, затеняя его. И только когда Вера заперлась в ванной, она догадалась, что художник изобразил вовсе не женщину, а совсем молоденькую девушку – девочку, можно сказать… А фоном картине служили пылающие, яростные языки огня…
И все-таки где-то она эту девочку видела… Может быть, уже более взрослой? Вера терялась в догадках и не находила ответа…
11
Фридерика стояла у окна и пыталась разглядеть, что делается во дворе, – мир угас, скрытый сплошной пеленой проливного дождя. Взрослые сегодня были какие-то странные – они явно утаивали что- то, а теперь вот, вместо того чтобы спокойно посиживать у камина, мама с папой и господин Веренц вышли в сад – и это при этаком жутком ливне…
Ольга по просьбе Веренца осталась в доме, чтобы присматривать за девочками. Худенькая, прямая, она сидела в своем кресле совершенно неподвижно, глядя на огонь, пылавший в камине, расширенными, ярко блестевшими глазами. Ее покой был лишь видимостью, но только очень внимательный наблюдатель заметил бы ее напряжение. Какая-то неукротимая сила возрастала в ней.
– Фрау Ольга… – решилась нарушить молчание Фридерика, – а что там делают мои родители? У нас… что-то случилось?
– О нет, ничего не случилось. Не беспокойся, детка. Тебе скоро надо бы лечь – в непогоду так хорошо лежать в теплой постельке. Особенно с интересной книжкой. Что ты читаешь?
Фридерика открыла рот, чтобы ответить, но внезапный шум за окном привлек ее внимание.
– Ой, к нам кто-то приехал! Кто это может быть? Ничего не разглядеть – сбегаю посмотрю…
– Нет, детка, – спокойно, но твердо возразила Ольга. Она поднялась и накинула дождевик. – Я пойду. А ты останься в доме.
Ольга секунду помедлила, а потом крепко обняла Фридерику за плечи, прижавшись щекой к ее бледненькой впалой щечке.
– Девочка моя, – прошептала она, – прошу тебя… побудь здесь. Я могу на тебя рассчитывать?
Фридерика молча кивнула, и на глазах у нее выступили слезы – теперь ей не нужны были доказательства, чтобы убедиться – в доме что-то происходит… Ей до слез стало жалко родителей – она чувствовала, что с ними стряслась беда…
Ольга сбежала в крошечный дворик, отделявший дом от старинного сарая, служившего гаражом, и тут же по щиколотку утонула в воде. Так и побрела, нащупывая камни дорожки, чтобы не оступиться – вокруг стояла сплошная стена дождя, скрывавшая от нее очертания предметов.
За сараем, возле въездных ворот, она услышала голоса: Берты, Веренца и… Быть не может! Она задохнулась, и ладони непроизвольно легли на горло. Чей это низкий и чуть хрипловатый мужской голос? Этот, кажется, спрашивает о ней! Не помня себя, Ольга кинулась бегом по дорожке.
Под огромной кроной раскидистого дуба, где стоял маленький незнакомый «фольксваген», можно было хоть что-то разглядеть. Увидев приехавших, Ольга пошатнулась и еле сдержала крик.
Возле машины стояли трое: Алеша, Вера и незнакомец, глядящий на нее расширенными глазами. Казалось, увидев ее, он был потрясен не меньше, чем Ольга при виде мужа и Веры, каким-то чудом оказавшихся здесь…
Берта с Вальтером стояли, прижавшись друг к другу, и что-то говорили приезжим по-английски. На их лицах, скрытых капюшонами дождевиков, читалось чрезвычайное удивление. Веренц стоял чуть поодаль от всех, и на лице его Ольга заметила тень растерянности – маска обычной невозмутимости была сдернута. По-видимому, впервые, по крайней мере за все то время, пока она его знала, он не мог сообразить, как быть и что делать…
Ольга не слышала слов – они тонули в шуме дождя, но поняла по приглашающим жестам хозяев, что они зовут приехавших в дом. Конечно, не оставлять же их на улице под проливным дождем!
– Господи, это чудо! – еле слышно прошептала она. – Благодарю тебя!
Она решительно шагнула вперед – план действий мгновенно созрел в ее голове. Теперь у нее было оружие против Веренца – несокрушимое и самое действенное из всех возможных… Она кошкой прыгнула к Вере и быстро чмокнула ее в щеку, а потом с радостным криком повисла у Алеши на шее…
Веренц механическим движением робота дернулся было к ним, но она заставила его замереть на месте, сказав лишь одно:
– Это мой муж!
За спиной у Алеши стоял долговязый незнакомец с побелевшим лицом, и Ольга, оказавшись на плече у Алеши, встретилась с ним взглядом – глаза в глаза. И услышала тихий сдавленный вздох и шепот:
– Оля!
Он кивнул хозяевам, крикнул на ходу: «Я уехал!» – и мигом скрылся в машине, хлопнув дверцей. Мотор заурчал, колеса, забуксовав на месте, пошли юзом, машина дернулась и тотчас исчезла во мраке дождя.
Ольга так и не сообразила, кто это, да ей сейчас было и не до того. Она продолжала стоять, вцепившись в Алешу, не глядя на Веру, которой, по-видимому, причиняла сейчас сильнейшую боль. Мысль
