Мыс Раманон

— Ой, мир-рово! Я подумал... Честное слово, подумал, что, может, в мореходку поступаешь?

Русик прокричал это громко, сидевшие и лежавшие ря­дом курортники повернули к ним лица и с особенным инте­ресом посмотрели на Витьку, что очень понравилось ему, и он, слегка зардев щеками, небрежно вынул сигареты «Опал», сунул одну в губы, прикурил турецкой зажи­галкой.

— Ну, чем занимаешься, малец? — спросил, выпустив изо рта дым и прижмурив длинные ресницы.

— Бычков ловлю... Краба, смотри, какого подцепил!

— Примитивное занятие.

— Да, противное,— согласился Русик,— ничего инте­ресного.

И вдруг он вспомнил, да он и подумал сразу, как толь­ко увидел Витьку-дурохода, но позабыл об этом за разгово­ром: надо попросить, чтобы помог Витька встретиться ему с отцом. Он ведь каждый день бывает в порту, знает наи­зусть все торговые пароходы.

— Вить, — тихо выговорил Русик. — Вить... ты не ви­дел — танкер «Орел» пришел из загранки?

— Зачем тебе?

— Папка у меня там...

— Так бы и калякал. Повидаться хочешь?

— Очень надо.

— А он тебя примет на высоком уровне?

— Ну да. Он же отец!

— Понятно, — кивнул Витька, задумчиво покурил, гля­дя в гладкое и теплое сияние моря. — Кажется, стоял вчера на рейде. Точно, «Орел». Такая ржавая посудина?

— Наверно.

— Так, помыслим. Тебе, значит, надо? А что я буду иметь с этого?

Русик схватил брюки, сунул руку в карман и протянул на ладошке три рубля металлическими монетами.

— И еще, — зашептал он, придвинувшись к Витьке. — Страхпом бочку с дерьмом возле дыры вкопал. Я проверил. Для тебя слазию, фруктов нагребу. И... и верный буду.

— Трояк... — размышлял Витька, будто не слыша горя­чих слов Русика. — До порта нам двадцать монет, оттуда двадцать... Закусить, то да се... Ладно, — шлепнул он по голому плечу Русика. — Свой рупь добавлю, поехали!

Русик мгновенно оделся, они зашагали в гору, съели из клеенчатой сумки бутерброды с сыром, выпили бутылку кваса, а сумку и удочку спрятали в пещеру на обрыве.

Решили ехать автобусом («Трамвай, — сказал Вить­ка, — транспорт пенсионеров»). Ждали недолго, с полчаса, зато влезли первыми и места заняли впереди — чтобы обзор был, как из ходовой рубки корабля.

Справа замелькали кирпичные, решетчатые, беленые изгороди и арки санаториев, пионерских лагерей, турист­ских баз, тесно занявших весь берег Большого Фонтана; слева — домишки частников, которые еще недавно были деревенскими, виноградники, огороды, во дворах — при­стройки, надстройки, крашеные вагончики для приезжа­ющих без путевок. А потом, за Шестнадцатой станцией, начался город: стеклянные магазины, киоски, белые высо­кие дома, праздничный народ, словно всегда тот же, без­ заботный, живущий на асфальтовых улицах, среди чи­стеньких бульваров, кафе, ресторанов, кинотеатров.

— Знаешь, — заговорил Русик, чтобы скрыть свое сму­щение перед городом: он ведь редко выезжал со своей окра­ины, — я познакомился с вундеркиндом. Из тундры приехал, в Будынке живет.

— Это которые всё знают? Киберы?

— Ага. Такой умный и бледный.

— А ты спроси — откуда он взялся? Скажет, в капусте мама нашла. Дохляки. У них весь ум из книжек.

— Не-е, он ничего. Мы с ним у Страхпома персики во­ровали. Правда, трусил немножко. Ты помни: Страх бочку вкопал.

— Ха! Спасибо за информацию. Я ему в эту бочку дохлую собаку бросил. Не вытерпит. Свой запах терпит, этот — не сможет!

Русик засмеялся, понимая, как здорово придумал Вить­ка: в такую бочку да еще собаку! Надо не забыть рассказать Юлию, ничего подобного он наверняка не знает и не слы­шал. Вундеркинду не придумать!

За домами и парками открылся темно-синий, мерца­ющий солнцем клин моря с парусниками и белым теплохо­дом. Витька вгляделся, вздохнул чуть расстроенно:

— «Молдавия». Позавчера на трехчасовую прогулку ходил в открытое море. Билет два шестьдесят. Шик паро­ходик! Ресторан первого класса, бар-алле, музыкальный салон — седой дядька на пианино шпарит, оркестр и тан­цы на верхней палубе. Коктейль «Южная ночь» выку­шал: виски, коньяк, шампанское, сок манговый. Воображаешь?

— Не-е.

Витька сидел, широко расставив ноги в джинсах и положив локти на спинку кресла, сдвинул к затылку мичманку, из-под которой выпала, полуприкрыв глаза, русая прядь нестриженых волос, и поглядывал пренебрежительно на остро сверкающие автобусные стекла. Город он знал отлич­но. Чтобы не скучать, объявлял Русику, как экскурсовод:

— Пятая станция — овощной рынок, санаторий «Арка­дия» — лучший пляж в стране, киностудия наша — здесь снимался Высоцкий, вокзал, центральный рынок «При­воз» — все идет, что привез!

На площади Мартыновского они пересели в другой ав­тобус и вышли у ворот торгового порта. Здесь Русик никог­да не бывал и удивился и растерялся: пассажирский порт со стеклянным морским вокзалом, высокими причалами, асфальтовой площадью, въездами для машин красив, прост и понятен, а этот, торговый... да тут заблудиться в два сче­та можно! Пирсы, затоны, волнорезы, всюду ползающие, размахивающие стрелами краны, катера-буксиры, мачты, трубы огромных кораблей, ржавые борта, белые рубки, за­граничные флаги, грохот, дым, пар. Люди маленькие, едва заметные, даже автомобили ползают, как растерянные глу­пые жуки. И вода у пирсов темная, густая, будто в ней раз­бавили асфальт, с фиолетовыми мазутными озерами. Русик слепо нащупал руку Витьки, чуть потянул к себе:

— Вить, может, не надо?..

— Чего? — не понял он, зорко глядя в провал ворот, у левого края которых, рядом с желтой будкой, стоял воору­женный вахтер — проверял бумаги у въезжавших в порт и выезжавших шоферов. — Главное, туда попасть, — шеп­нул он и указал на грохочущий причал за воротами: — Следи, делай, как я, по- моряцки. Вон видишь грузовик? Как загородит рылом ворота — прыгаем в кузов. — Он от­толкнул дрогнувшую руку Русика. — Ну, не трусь. Порт не страшнее Страхпома.

Машина поравнялась с ними, затем немного прошла вперед, притормаживая перед вахтером, и они вскарабка­лись в кузов. Борта были высокие, но Витька поднял край брезента, комканно лежавшего у кабины, скомандовал взмахом руки: «Лезь сюда!» Они слышали голоса охран­ника и шофера, вахтер осматривал кузов, став ногой на баллон, и наконец машина качнулась, пошла, потом мягко зашуршала по ровному бетону пирса.

Выпрыгнули под стрелой крана, уже державшего на тросах контейнер, юркнули к навесу цинкового пакгауза и не спеша зашагали в конец причала, где между пирсом и волнорезом густо набились самые разные суда.

— Вон он, твой «Орел», — сказал Витька. — Пришвар­товался вторым бортом, любуйся и радуйся!

Да, вторым от причала, за таким же ржавым, огромным, с высокой рубкой в самой корме танкером, стоял «Орел». Название было написано еще по-иностранному. И на каж­дом спасательном круге, даже на палубных ведрах выведе­но белой краской: «Орел». Русик впервые видел так близко танкеры и удивился их громоздкости и неуклюжести. Ка­залось, они вовсе и не корабли — какие-то железные, не­понятной формы плавающие понтоны, а ведь издали, когда смотришь с берега, танкер похож на длинную торпеду, чет­кий, разумный весь, с мощным буруном перед носом.