Кругом бежит и суетится народ, но на них никто не обращает внимания. И они идут по темным коридорам, где свет так слабо виден, как на картинах голландских мастеров…
Наденька вздрогнула, проснулась и осмотрелась.
Под большой сосной сидел Куку, перелистывал книгу.
Свистонов, прислонившись к дереву, стоял и смотрел на нее. Ей стало неприятно.
Паша лежал согнув колени, и ему казалось, что он летит в пропасть, что в пропасти у него распухает большой палец на ноге, что появляется нарыв, превращается в глаз. Это было противно, и он проснулся. Протерев кулаками глаза, дотронулся до ноги. Зевнул.
– Я видел глупый сон,- сказал Паша,- что на но- ге у меня вырос глаз. Говорят, Иван Иванович, что вы знаток снов.
– А, вы умеете толковать сны? – оживилась Наденька.
«Вот и тема для разговора»,- подумал Куку и солидно ответил: – В древности снам приписывали огромное значение. Существовала даже целая наука, если можно это назвать наукой, онейрокритика. Античный мир никогда не сомневался, что сны вызываются в душе божественной силой.- Куку, довольный своими познаниями, посмотрел на всех, слушают ли все и как слушают.- Поэтому, с этой точки зрения,- продолжал он,- сон есть знамение; но если обратить внимание на час, когда вы видели сон, и на то, что мы перед тем плотно покушали, то сон ваш, Наденька, не совсем надежен.
И победоносно Куку обвел глазами слушающих, и, чтобы внушить еще больше уважения к себе Наденьки, он решил вспомнить Апулея.
– По мнению Апулея, последствием обильной еды бывают мрачные и гибельные сновидения,- произнес он с пафосом.- Кроме того, онейрокритики утверждают, что винные пары даже утром мешают видеть во сне истину. Но я отнюдь этого не думаю, Наденька, хотя и не знаю вашего сна,- развел он руками.
– Не раскажете ли вы нам, что вы видели во сне? Это очень интересно, я же вспомню сны великих людей, и в воспоминаниях мы проведем время до заката. Я расскажу вам сны великих людей… Теперь только я вижу, как здесь красиво, кругом холмы…
И забыв, что Наденька еще не рассказала своего сна, Куку, задумавшись, начал: – Прежде всего следует вспомнить…
Ия и Паша подошли поближе и остановились. Но Наденьке было грустно, и она невнимательно слушала. Ей неинтересны были сны великих людей. Хотя ее сон кончился вполне благополучно, но все же ей казалось, что все стало темно вокруг, даже как-то прохладно. Да и действительно, небо за время послеобеденного отдыха сплошь затянулось тучами Вдали прогрохотало.
Бросились собирать вещи и переносить к стволу сосны. Свистонов, с помощью брата и сестры, расставил палатку. Сейчас все забрались в нее, перенесли вещи от сосны.
– Ну что ж, дождь не идет,- пошутил Иван Иванович.
– Подождите, Иван Иванович,- прервала Ия.- Я веду в «Красной газете» уголок природы. Я спец по погоде.
В палатке было темно. Свистонов закурил.
71 – Андрей Николаевич, не курите,- сказала неприязненно Наденька.- Здесь душно.
Свистонов бросил папироску.
Паша, не смейте, отойдите,- приказала Наденька.
Наденька,- произнес Куку.- Время самое подходящее. Темно, бушует буря. Мы все обещаем внимательно вас слушать.
Гроза отошла.
Один, держась за ствол сосны, курил Паша. Он размышлял о поцелуе Наденьки. Братский это был поцелуй или не братский? Пожалуй что только братский. Слишком легок, слишком воздушен. «Не любит она меня,- подумал он,- и не может полюбить. Чтобы любили, надо быть разговорчивым, и потом, у меня нет никакой будущности. Кончу институт, стану географию преподавать,- рассмеялся он,- Пусть будет так, а в газетах работать не буду. Пусть Ия зарабатывает. Но Надень› ка любит театр, сладкое, кинематограф…» – Мечтаете? – спросила Наденька, подходя по тропинке сзади.- Это хорошо – мечтать. Я сяду, а вы положите свою голову мне на колени и продолжайте мечтать. Я буду думать, что я героиня фильма, хорошо пожившая женщина, а вы несчастный молодой влюбленный. Я буду гладить вас по голове Паша покорно лег на траву и положил голову на край платья Наденьки.
– Я люблю,- сказал он тихо,- Я по-настоящему люблю вас.
– Великолепно,- прервала Наденька.- Побольше страдания. Так, так. О, мой дорогой! – Опустила она лицо и приложила руку к сердцу.- Я верю, что вы страдаете! Как грустно, что мы встретились так поздно, когда я люблю уже другого! Пусть ничтожного, пусть развращенного, но с сердцем,- глубоко вздохнула она,- ничего не поделаешь. Вы чистый, вы тонкий, вы только.
– Наденька! – простонал Паша – Целуйте руки и плачьте, встаньте и отойдите к обрыву. Я подойду,- стараясь не разжимать губ, сказала Наденька.
Паша покорно встает, целует руку, медленно подходит к обрыву.
72 Наденька сидит, смотрит, затем бежит и кричит, стараясь бежать красиво: – Арнольд, Арнольд! – Вы душечка, Паша,- говорит она,- дайте я вас поцелую.
Сосны шумели ветвями, на кустах шиповника алели ягоды. Бывший анархист Иванов поднимался. Он был среднего роста, лицом бледен, долгогрив. Он шел, опираясь на палочку. Опустился на скамейку у палисадника.
На даче, недалеко от озера, вышла на веранду Зоя Знобишина, зевнула, заложила руки за шею и, подняв лицо, направила локти вперед и опять зевнула. Села в кресло-качалку и принялась рассматривать свои руки.
Затем повернула голову направо к саду, снова зевнула.
С интересом стала смотреть на кошку, ползком подбиравшуюся к голубю. Прошлась по веранде, сошла в сад, подумала, что солнце печет, что пора одеваться.
В соседней даче на холме многозначительно беседовали мамаши о своих играющих детях. Конечно, их дети будут инженерами, у них уже сейчас необыкновенные способности. Один уже и сейчас гудит, как паровоз. Другой мечтает о подводной лодке.
Зоя Знобишина опять вышла на веранду. Она натянула шаль и опять ее отпустила. Пожевала губами. Теперь все так неинтересно! Она шла, пожевывая губами, делая зигзаги по тропинке. Иванов встал, поклонился.
– Скучаете? – спросила Зоя и села рядом.- Тяжело вам живется,- сообщила Зоя.
– Н-да, не жизнь, а жестяночка,- соединив колени и приподымая их, посмотрела Зоя на Иванова.- Люблю я таких людей, как Свистонов. Веселый он человек.
– Опустошенный.
– Завидуете,- решила Зоя.
– Дался вам Свистонов.
– Вы подождите! Вот подождите, познакомлю я вас с ним, он вас и опишет. Поглядит, подглядит и опишет.
Вы для него подходящий материал. Он любит мертвеньких.
– Я не мертвенький, Зоя Федоровна.
– Врете, мертвенький. Скучно,- пожевала она губами.
Наступил день рождения Зои Федоровны…
Она не скрывала своих лет. Розовая, румяная, с подкрашенными недавно волосами, она ждала гостей.
Должны были приехать Павлуша Уронов, драматический актер, Аллочка Базыкина – птичка, так ее звали в глаза и за глаза, Ваня Галченко – культурный молодой человек, Сеня Ипатов – несбывшийся певец,- всё это были очень интересные люди. По крайней мере такого мнения были они друг о друге.
С утра мороженщику Пете велено было подъехать с тележкой к пяти часам вечера, чтобы сразу же после обеда было мороженое. С утра Зоя Федоровна и прислуга чистили малину. Иванов им помогал. С утра приходили поставщики: кто приносил творог и сметану, кто грибы, кто рыбу.
Первый приехал Ваня Галченко – культурный молодой человек. Он принес купленную на барахолке фантазию XIX века. Фантазия изображала сосуд, по-видимому помпеянский.
– Ах, я не могу, не могу,- замахала руками Зоя Федоровна.- Видите, я малину чищу.
– Ничего,- ответил Ваня и, взяв, поцеловал обнаженный лбкоть.- Поздравляю.- И поставил на комод пакет.
– Вы посидите пока в саду, я скоро кончу.
Ваня сошел в сад и присел на скамейку. Лицо у него было незаметное, с небольшим лбом. У Вани был вид слегка помятого и невыспавшегося человека. У него были очень коротенькие реснички. Он был одет в выцветший синий костюм, и галстук торчал у него горбом из-под жилета. Ваня умел немного играть на рояле, слегка пел, мог потанцевать, любил, после чтения Курбатова, Петербург и его окрестности. От нечего делать посещал с 1918 по 1924 год музеи. Теперь где-то служил.
Ваня, посидев и поскучав, вышел за калитку, спустился на дорогу и, повернувшись лицом по направлению к готическому вокзалу, стал ждать гостей Задымилась пыль по дороге, и показалась голова лошади. Вскарабкалась лошадь на гору и вывезла таратайку с Павлушеи Уроновым и птичкой Подбежал Ваня Галченко, помог -вылезти Аллочке Базыкиной и поздоровался.
– Ну как? Что слышно новенького? – спросил он, не надеясь услышать новенького.
74 Беседуя о погоде и о поезде и о том, что в городе пыльно, проводил Ваня гостей до веранды. Опять вышел на дорогу и снова принялся ходить вдоль канавы, надев вместо шляпы платок, с завязанными в узелки концами.
Дневные гости были почти в сборе… Сидели на скамеечках и на принесенных из комнат буковых стульях, играли в фанты, когда совершенно неожиданно появился Психачев, собиратель гадостей, так он острил сам над собой.
– Вот видите,- приветствовал он рукой и словами вышедшую на веранду Зою Федоровну,- я не забыл, что сегодня день вашего рождения. Хотя и без приглашения, но приехал.
Это был довольно грузный, пожилой человек, желтолицый, с слегка вьющимися седыми волосами, одетый в высшей степени неряшливо. Брюки у него кончались фестонами, жилет был покрыт жирными пятлами.
Поздоровавшись, опять ушла Зоя Федоровна хлопотать по хозяйству.
Гости все время перебрасывали платок и произносили слова, время от времени вставали на колени, стараясь не запачкать платья. Темно-синяя каскетка Вани Галченко, стоявшая на отдельном стуле, постепенно наполнялась. Карандашики, перочинные ножички, брошки, кольца, записная книжечка блестели в ней на солнце.
Прислуга, высунувшись из дверей веранды, радостно смотрела на приехавших повеселиться. Полная, румяная, босая, веселая, она любила гостей Зои Федоровны, всегда вежливых и предупредительных. Сейчас она смотрела, как Павлуше Уронову, солидному и противящемуся, завязывают глаза, как сажают его на табуретку, как лысый Сеня Ипатов держит каскетку, наполненную вещицами, а птичка, став на цыпочки и вынув карандаш в серебряной оправе, тоненьким голосом, задыхаясь от смеха, спрашивает, что этому фанту делать. И Павлик Уронов, подумав, придавая своему голосу замогильный характер, произносит: – Вращаться на одной ножке.
И видит растрепанная прислуга, что там, где стоит металлический розовый шар у клумбочки цветов, Ваня Галченко, подняв ногу и скрестив руки на груди, начинает вращаться.
75 – Еще, еще,- кричат все и аплодируют. И он вращается все быстрее и быстрее. Птичка вынимает записную книжечку из каскетки и опять спрашивает: – А этому фанту что делать? – И задорно смеется.
Опять думает Павел Уронов и, подняв руку вверх, возможно выше, возглашает: – Кормить голубей.
И, вытянув шею, Даша видит, как расставляются стулья в один ряд, как садятся гости и как быстро поворачиваются головы, и видит она, что Наденьку поцеловал Куку.
После обеда стала сходиться вечерняя публика, то есть дачники. Становилось свежо, и Зоя Федоровна раздала гостям свои теплые вещи. Дамы получили платок, жакетку, шарф. Уронову она накинула на плечи малиновую бархатную кофту, предназначенную к перешивке и потому захваченную.
