«Мужик, иди спать!» – баба из окна кричала.
И вправду – ночь, как будто мать, деревню ветерком качала.
«Так! – сказал пастух лениво,- вон – средь кладбища могил 137! их душа плывет красиво, описать же нету сил.
Петух, сидя на березе, у/к двенадцать раз пропел.
Свои ножки отморозя, он вспорхнул и улетел.
А душа пресветлой ручкой машет нам издалека, ее тело словно тучка, платье вроде как река Своими нежными глазами все глядит она, глядит, а тело, съедено червями, в черном домике лежит.
„Люди! – плачет – Что вы, люди! Я такая же, как вы, только меньше стали груди да венок у головы.
Меня, милую, берите – скучно мне лежать одной Хоть со мной поговорите, поговорите хоть со мной!'» «Это бесконечно печально! – сказал старик, закуривая трубку. И я встречал ее случайно – нашу милую голубку.
Она как столбичек плыла с могилки прямо на меня и – верю! – на тот свет звала, тонкой ручкою маня Только я вскакал во двор, она на столбик налетела и сгинула. Такое дело1» 138 «Ах, вот о чем разговор! – воскликнул радостно солдат.- Тут суевериям большой простор, но ты, старик, возьми назад свои слова. Послушайте, крестьяне, мое простое объясненье Вы знаете, я был на поле брани, носился лих под пули пенье Теперь же я скажу иначе, предмета нашего касаясь: частицы фосфора маячат, из могилы испаряясь.
Влекомый воздуха теченьем, столбик фосфора несется повсюду, но, за исключеньем того случая, когда о твердое разобьется.
Видите, как все это просто?» Крестьяне сумрачно замолкли, подбородки стали круче, скворешниц розовых оглобли поднялись над ними тучей.
Догорали ночники, в школе спали ученики.
Одна учительница тихо смотрела в глубь седых полей, где ночь плясала, как шутиха, где мерк неясный Водолей, где смутные тела животных сидели, наполняя хлев, и разговор вели свободный, душой природы овладев.
2. СТРАДАНИЯ ЖИВОТНЫХ Смутные тела животных сидели, наполняя хлев, и разговор вели свободный, душой природы овладев.
Ночь на крыше, как шутиха, пугала взоры богомолов, и Водолей катился тихо, лия струю прозрачных олов на подоконник этот белый.
Животных тесная толпа, расправив выпуклое тело, сидела мрачна и тупа.
«Едва могу себя понять,- сказал бык, смотря в окно,- на мне сознанья есть печать, но сердцем я старик давно.
Как понять мое сомненье? 139 Как унять мою тревогу? Кажется, без потрясенья день прошел – и слава богу! Однако тут не все так просто, на мне печаль – как бы хомут.
На дно коровьего погоста, как видно, скоро повезут.
О стон гробовый' Вопль унылый! Там даже не построены могилы: корова мертвая наброшена на кости рваные овечек, подале, осердясь на коршуна, собака чей-то труп калечит.
Кой-где копыто, дотлевая, дает питание растенью, и череп сорванный седлает червяк, сопутствуя гниенью.
Частицы шкурки и состав орбиты тут же все лежат-лежат, лишь капельки росы налиты на них сияют и дрожат!» Ответил конь: «Смерти бледная подкова просвещенным не страшна, жизни горькая основа смертным более нужна.
В моем черепе продолговатом мозг лежит, как длинный студень, в своем домике покатом он совсем не жалкий трутень.
Люди! Вы напрасно думаете, что я мыслить не умею, если палкой меня дуете, нацепив шлею на шею.
Мужик, меня ногами обхватив, скачет, страшно дерясь кнутом, и я скачу, хоть некрасив, хватая воздух впалым ртом.
Кругом природа погибает, мир качается, убог, цветы, плача, умирают, сметены ударом ног.
Иной, почувствовав ушиб.
закроет глазки и приляжет, а на спине моей мужик, как страшный бог, руками и ногами машет! Когда же,
в стойло заключен, стою устал и удручен, сознанья бледное окно мне открывается давно И вот, от боли раскорячен, я слышу – воют небеса: то зверь трепещет, предназначен вращать систему колеса! Молю – откройте, откройте, друзья, ужели все люди над нами князья?» Конь стихнул Все окаменело, охвачено сознаньем грубым.
Животных составное тело имело сходство с бедным трупом.
Фонарь, наполнен керосином, качал страдальческим огнем, таким дрожащим и старинным, что все сливал с небытием.
Как дети хмурые страданья, толпой теснилися воспоминанья в мозгах настойчивых животных.
Казалось – прорван мир двойной и за обломком тканей плотных простор открылся голубой.
«Вижу я погост унылый,- сказал бык, сияя взором,- там на дне сырой могилы кто-то спит за косогором.
Кто он жалкий, весь в коростах, полусъеденный, забытый, житель бедного погоста, грязным венчиком покрытый? Вкруг него томятся ночи, руки бледные закинув, вкруг нею цветы бормочут в погребальных паутинах.
Вкруг него, невидны людям, но нетленны как дубы, 140 141 возвышаются умные свидетели его жизни Доски Судьбы ' И все читают стройными глазами домыслы странного трупа, и мир животный с небесами тут примирен прекрасно-глупо.
И сотни, сотни лет пройдут, и внуки наши будут хилы, но и они покой найдут на берегах такой могилы Так человек, отпав от века, зарытый в новгородский ил, прекрасный образ человека в душе природы заронил!» Не в силах верить, все молчали, конь грезил, выпятив губу, и ночь плясала, как вначале, шутихой с крыши на трубу, и вдруг упала. Грянул свет, и шар поднялся величавый, и птицы пели над дубравой – ночных свидетели бесед.
3. ИЗГНАННИК Птицы пели над дубравой – ночных свидетели бесед,- и Водолей сиял, на травы лия первоначальный свет, и над высокою деревней, еще превратна и темна, окружена сияньем древним, вставала русская луна.
Изба стояла словно крепость внутри разрушенной природы, открыв хозяину нелепость труда, колхоза и свободы.
' «Д о с к и С у д ь б ы» – произведение В Хлебникова Могила поэта в Новгородской губернии (Примеч автора) В 60 х годах прах Хлебникова перенесен на Новодевичье кладбище в Москве.- Сост 142 Кулак был слеп как феодал, избу владеньем называл, говорил: «Это моя изба», или: «Это моя новая амбарушка», а сам, пожалуй, ночь не спал, но только псов ворчанье слушал.
Монеты с головами королей храня в тяжелых сундуках, он был изгнанник средь людей, и рядом с ним гнездился страх.
И рядом с ним гнездились боги в своих задумчивых божницах; лохматы, немощны, двуноги, в коронах, латах, власяницах, с большими необыкновенными бородами они глядели из-за стекол, а там кулак, крестясь руками, поклоны медленные кокал.
Кулак моленью предается, пес лает, Парка сторожит, а время кое-как несется и вниз по берегу бежит.
Природа жалкий сок пускает^ растенья полны тишиной, лениво злак произрастает – короткий, немощный, слепой.
Земля, нуждаясь в крепкой соли, кричит ему: «Кулак, доколе?» Но чем земля ни угрожай – кулак загубит урожай.
Ему приятно истребленье того, что будущего знаки.
Итак, предавшись утомленью, едва стоят, скучая, злаки.
Кулак – владыка батраков – сидел, богатством возвеличен, и мир его, эгоцентричен, был выше многих облаков! А ночь, руками шевеля, как ведьма, бегает по крыше, 143 то ветер пустит на поля, то притаится и не дышит, то, ставню выдернув из окон, кричит: «Вставай, проклятый ворон, идет над миром ураган, держи его, хватай руками, расставляй проволочные загражденья, иначе вместе с сундуками умрешь и будешь без движенья! Сквозь битвы, громы и труды я вижу ток большой воды – Днепр виден мне, в бетон зашитый, огнями залитый Кавказ, железный конь привозит жито, чугунный вол привозит квас.
Рычаг плугов и копья борон вздымают почву сотен лет, и ты пред нею, старый ворон, отныне призван на ответ!» Кулак ревет, на лавке сидя, скребет ногтями толстый бок, и лает пес, беду предвидя, перед толпою многих ног И слышен голос был солдата, и скрип дверей, и через час одна фигура, виновата, уже отъехала от нас.
Изгнанник мира и скупец сидел и слушал бубенец, с избою мысленно прощался, как пьяный на возу качался.
И ночь – строительница дня – уже решительно и смело как ведьма с крыши полетела, телегу в пропасть наклоня.
4. БИТВА С ПРЕДКАМИ Ночь гремела в бочки, в банки, в дупла сосен, в дудки бури, ночь под маской истуканки выжгла ляписом лазури, 144 ночь гремела самодуркой, все к чертям летело, к черту, волк, ударен штукатуркой, несся плача, пряча морду.
Вепрь, муха, все собранье птиц повыдернуто с сосен, «Ах,- кричало,- наказанье, этот ветер нам несносен!» В это время, грустно воя, шел медведь, слезой накапав, он лицо свое больное нес на вытянутых лапах.
«Ночь! – кричал.- Иди ты к шуту, отвяжись, Веельзевулша!» Ночь кричала: «Буду! Буду!» Ну, и ветер тоже дул же – так, скажу, проклятый ветер дул, как будто рвался порох! Вот каков был русский север, где деревья без подпорок.
Солдат Слышу бури страшный шум, слышу ветра дикий вой, но привычный знает ум: тут не черт, не домовой, тут не демон, не русалка, не бирюк, не лешачиха, но простых деревьев свалка.
После бури будет тихо.
Предки Это вовсе неизвестно, хотя мысль твоя понятна, посмотри: под нами бездна, облаков несутся пятна.
Только ты – дитя рассудка – от рожденья нездоров, полагаешь – это шутка столкновения ветров.
Солдат Предки страшные, отстаньте! Вы – проклятые кроты – землю трогать перестаньте, открывая ваши рты.
Непонятным наказаньем вы готовы мне грозить, объяснитесь на прощанье – что желаете просить? Предки Предки мы, и предки вам, тем, которым столько дел, мы столетье пополам рассекаем и предел представляем вашим бредням, предпочтенье даем средним – тем, которые рожают, тем, которые поют, никому не угрожают, ничего не создают.
Солдат Предки, как же? Ваша глупость невозможна! Хуже смерти! Ваша правда обернулась в косных неучей усердье! Ночью, лежа на кровати, вижу голую жену, вот она сидит без платья, поднимаясь в вышину.
Вся пропахла молоком…
Предки, разве правда в этом? Нет, клянуся молотком, я желаю быть одетым! Предки Ты – дурак, жена – не дура, но природы лишь сосуд, велика ее фигура, два младенца грудь сосут.
Одного под зад ладонью держит крепко, а другой, наполняя воздух вонью, на груди лежит дугой.
Солдат Хорошо, но как понять – чем приятна эта мать? 146 Предки Объясняем: женщин брюхо, очень сложное на взгляд, состоит жилищем духа девять месяцев подряд Там младенец в позе Будды получает форму тела, голова его раздута, чтобы мысль в ней кипела, чтобы пуповины провод, крепко вставленный в пупок, словно вытянутый хобот, не мешал развитью ног.
Солдат Предки, все это понятно, но, однако, важно знать – не пойдем ли мы обратно, если будем лишь рожать? Предки Сволочь, дылда, старый мерин, недоносок рыжей клячи, твой рассудок непомерен, верно, выдуман иначе! Ветры, бейте в крепкий молот, сосны, бейте прямо в печень, чтобы, надвое расколот, был бродяга изувечен1 Солдат Прочь! Молчать! Довольно! Или расстреляю всех на месте! Мертвецам – лежать в могиле, марш в могилу и не лезьте! Пусть попы над вами стонут, пусть над вами воют черти, я же, предками не тронут, буду жить до самой смерти! В это время дуб, встревожен, раскололся. В это время волк пронесся, огорошен, 147 защищая лапой темя.
Вепрь, муха, целый храмик ч муравьев, большая выдра – все летело вверх ногами, о деревья шкуру выдрав.
Лишь солдат, закрытый шлемом, застегнув свою шинель, возвышался словно демон невоспитанных земель.
