Павловну по лбу, не до смерти, но увесисто.
— Ждите меня! Сейчас буду.
Кабинеты и коридоры редакции были пусты. Сотрудники разошлись по домам, над дверью студии горело табло; там Голубев вещал в эфир.
Еще с улицы я увидел, что Миусова бегает по редакторской комнате из угла в угол. Мой приход нарушил траекторию ее метаний. Она бросилась навстречу.
— Борис Антонович, я очень сожалею, но…
— Где приказ?
Подготовленная папка лежала на столе. На последнем подшитом листке было написано: «Освободить от занимаемой должности Кротова Сергея Леонидовича по собственному желанию, в соответствии с его заявлением».
— Как вы смели это подписать?
Миусова перепугалась. Она редко видела меня таким, а может быть, никогда. Лицо ее плаксиво сморщилось.
— А что я могла поделать, Борис Антонович? Он подал заявление и на следующий день не вышел на работу. Я должна была засчитать прогул или…
— Вы должны были дождаться меня. Вы должны были найти с ним общий язык. Почему вы не сумели его убедить? Почему? Почему он подал заявление? Почему он ушел? Почему, я спрашиваю?
— Яне знаю, право… Возможно, собрание…
— Что? Какое собрание?
— Профсоюзное. Мы хотели обсудить его поведение. Нам стало известно, что он ведет себя аморально. Мы хотели сделать ему предупреждение, повлиять на него.
— Мы? Кто это «мы»? С каких пор у вас появились королевские замашки? Мы, Миусова первая! Ваша инициатива?
— Да, я посчитала необходимым как профорг… Мне стало известно из авторитетных источников, что у него незаконная связь. И это в то время, когда его жена в больнице! Как я должна была поступить? Пройти мимо этого явления? Я не объявила повестки дня, пригласила его на собрание и выложила все начистоту. Я сказала, что его поведение — это позор, аморальность. Я не хотела применять к нему никаких санкций, только пристыдить… А он… — Миусова нервно забарабанила пальцами по столу. — Он заорал, что я людоедка, пещерный человек, и хлопнул дверью перед собранием, представляете? На следующий день он принес заявление.
В упавшей тишине я мысленно считал до десяти. Успокоительная система, кажется, не помогла, потому что Миусова вскрикнула:
— Что вы так смотрите? — И еще раз: — Почему вы так смотрите?
Слова выходили из меня туго:
— И какие же у вас были… авторитетные источники?
— Наша уборщица и сторожиха говорили, что эта девушка засиживалась тут допоздна. Многие видели, я сама видела, как он выходил из ее дома.
— И вы решили устроить общественный суд?
— Борис Антонович, не могла же я спокойно смотреть, как рушится семья? Незаконная связь…
— Связь? А может быть, дружба? Вам это слово известно?
— Дружба? Вы шутите! — И снова: — Что вы на меня так смотрите!
От злости у меня язык заплетался.
— А то я на вас так смотрю… что за восемь лет… не сумел разглядеть вас до конца. Вот почему я на вас так смотрю… людоедка вы и пещерный человек!
— Вы с ума сошли! Вы меня оскорбляете!
Страница приказа затрещала в моих руках. Я скомкал обрывки, швырнул в корзину, промахнулся, распахнул дверь и вылетел из кабинета. Диктор Голубев попался мне в коридоре, куда он вышел перекурить в музыкальную паузу. Двухметровый, приветливый младенец…
— Борис Антонович! Здрасте! С приездом!
— И ты тоже был на собрании, когда разбирали Кротова? И не мог их всех разогнать? И идешь зубы скалишь?
— Дак, Борис Антонович, дак я…
Свежий воздух остудил меня, пока я шагал через весь поселок к больнице. Ее окна уже зажглись, два ряда тусклых квадратных светляков по фасаду длинного здания. На крылечке приемного покоя курило несколько мужчин. В небольшой прихожей было многолюдно: больные в серых халатах, их родственники с авоськами и сумками.
Кротовы сидели на дальнем конце длинной скамейки. На Кате был перехваченный пояском унылый халат, на босых ногах огромные шлепанцы, волосы непривычно заправлены под косынку. Она что-то горячо внушала Кротову. Он слушал, опустив голову, с мрачным видом мял в руках шапку.
Я подошел и поздоровался. Они вскочили было, но я усадил их и сам устроился на скамейке рядышком. Помолчали, разглядывая друг друга. Катя первая неуверенно попыталась завязать разговор:
— Как съездили, Борис Антонович?
— Спасибо. Хорошо. Привет от родителей, Катя. Познакомился с ними без вашего позволения.
Кротов пристально, исподлобья уставился на меня. Катя, как всегда в трудных случаях, закусила губу.
— Что ж вы, Катя, вздумали болеть? Без разрешения начальства… Нехорошо.
Она сразу занервничала, словно я сделал ей официальный выговор.
— Борис Антонович, как я хочу выписаться! Помогите, пожалуйста. У вас главврач знакомый.
— Не вздумайте, — враждебно предупредил Кротов.
— Сережа, как ты можешь! Тебя бы сюда! Мне здесь хуже, чем в тюрьме.
— Ну-ну, не преувеличивайте. Поправляйтесь побыстрей, и заключение ваше окончится. Как сейчас самочувствие?
— Хорошее. Я всем говорю, что хорошее. А они как будто сговорились, никто не верит. Полежи да полежи! Как они не понимают, что мне сейчас не до лечения!
— Полежи, — настойчиво сказал Кротов.
— Вот видите, он тоже заодно с ними. Никто ничего не понимает. Какие-то все тупые! Так бы и взорвала эту больницу! — вспылила она, сжав кулачки, но тут же сникла. — Извините… Я такая раздражительная стала.
— Это в порядке вещей, — попытался я ее ободрить. — Ешьте получше, слушайтесь врачей, и все будет в порядке. Имейте в виду, фонотека без вас скучает, — напомнил я, вставая.
Оба следили, как я застегиваю пальто, надеваю шапку и перчатки. Я медлил. Из больничного коридора в прихожую вышла молоденькая медсестра в белом халате. Я узнал Тоню Салаткину. Увидев меня, девушка замешкалась. На ее миловидном скуластом лице отразилось колебание: подойти или нет? Решительность взяла верх; Салаткина приблизилась к нам.
— Катюша, нельзя сидеть так долго. Здесь сквозняк.
— Сейчас, сейчас… — жалобно-просяще откликнулась Катя.
Тоня осуждающе покачала головой и ушла, четко стуча каблуками.
— Вот еще что, — сказал я небрежным тоном. — Будешь идти домой, Сергей, загляни ко мне.
Он словно ждал этого, весь подобрался.
— Зачем?
— Есть разговор.
— Что за разговор?
— Конфиденциальный, — буркнул я.
Но и это словечко не согнало с его лица застывшего упрямства.
— Если насчет работы, говорите здесь. Катя все знает.
В подтверждение его слов она торопливо кивнула.
