«Извини, Галя».
«Знаешь, ты сейчас назвал меня Галей. Случайно или думаешь о ней? Конечно, она моложе и красивая к тому же. Но я не могу представить, Саша…».
«И не представляй, не надо».
«Как представлю, так, кажется, исколотила бы ее! Хотя она такая здоровая! Видел, какие у нее руки — как у молотобойца! А у меня видишь какие ручки, слабые-преслабые! Но нежные, правда? Ласковые, да? Что? Уже уходишь?»
«Пора. Извини».
«А когда ждать, Саша? Ты знаешь, я теперь ожиданием живу. Говорят, ждать трудно, но, по-моему, это вранье. Я ж с радостью. Вот-вот придет. Смотрю — идешь».
«Смотрю, появляешься на горизонте! Ага, не выдержал Санечка! Вот погоди, еще привяжешься ко мне, как я к тебе!». «Будь осторожен, Саша». «Смотри, Санечка, не замерзни!» Но так не может продолжаться вечно, даже если он использует для своих визитов темные, студеные ночи. Фактория маленькая, но глазастая, тем более что Чернышева еще видят на почте, куда он заходит смело днем, иногда подолгу распивая чаи, иногда даже дремля с книгой в руках на хозяйкиной кровати, пока сама хозяйка обслуживает за стенкой немногих посетителей. И в мужской домашней помощи он не отказывает Слинкиной, как прежде. Шефство же взял, надо понимать! Тоня и Галочка знают об этих посещениях и прощают их — не ревновать же его к дурнушке и простушке Слинкиной!
И все-таки настает день, когда Чернышеву приходится выбирать. Галочка Терехова, сама того не зная, добилась многого: он бывает у нее намного чаще, чем в медпункте, и она вырывает у него обещания, не свойственные ему: например, приютить ее на первых порах в Т., когда приедет туда. Это уступка темпераменту, с которым воспитательница тормошит и теребит измочаленного беднягу охотника. Шесть соболей за полтора месяца, а сколько, черт возьми, исхожено по заснеженной тайге! «Помолчи, Христа ради. Дай отдохнуть, полежи спокойно. Я уже знаю, что ты меня любишь. Не обязательно доказывать это каждую минуту, понимаешь? Да, я красивый, да, бородка у меня шелковистая — давай это установим раз и навсегда. И ты красивая, согласен. Оба мы красивые. Созданы друг для друга, согласен. Руки у тебя нежные, согласен. Да, ноги длинные, фигура стройная, согласен. Не говорю „люблю“, потому что это слово — атавизм. Могла бы знать, что такое атавизм, все-таки окончила училище! Это слово не из моего лексикона. Что такое лексикон, надеюсь, знаешь? Нет, не злюсь. Просто хочу полежать спокойно, послушать музыку. Убери ногу, мешает. Стройная нога, стройная, но мешает, понимаешь! И не вздумай сказать, что я тебя заколебал — уйду сию секунду».
Ясные предупреждения даже для токующей в самозабвении Галочки. Чувства осведомляют ее лучше факторских сплетников, что происходит что-то неладное. Но совладать с ними она уже не может. Ей кажется, что она недостаточно активна, что необходим новый всплеск драматических страстей. Для нее это значит не дать любимому пикнуть, затопить своей нежностью, поразить ненасытностью. Но вот странное дело: вчера он обещал зайти и не пришел, сегодня встретился в магазине, отговорился, обещал зайти, но опять его нет. Что с ним? Где он пропадает? Нет у Егора Чирончина. Нет в холодном доме Елдогиров, хотя вся походная одежда на месте. Господи, неужели?! Нет, не может быть! Не может быть. Не может быть.
Стучит она в дверь медпункта сильно, обоими кулаками. В окне загорается лампа, Камышан в нижней рубашке открывает дверь. Мало ли что может случиться на фактории, вот совсем недавно прорубил колуном ногу пожилой дизелист Старшинов… Галочка Терехова отталкивает ее и вбегает прямо в жилую половину дома.
Ага, вот он, голубчик! Вот он где, Санечка любимый! Она ждет, она мечется по фактории, а он преспокойно лежит в тепленькой постели с сигаретой в зубах! Отдыхает! Кейфует! Набирается сил для новых охотничьих подвигов! Щурит глаза! Безбоязненно усмехается! И, конечно, одетый, как тогда в избушке? Прочь одеяло! Вот ты какой! А ты успела накинуть рубашку, дорогуша! Ну, держись!
Драка. Не хочу описывать.
Бросается она все-таки не на Чернышева, а на свою бывшую подругу. Но Камышан на полголовы выше ее, крупней и сильней. Она скручивает Галочку и держит, но рот ей закрыть не может. Чернышев одевается. Он не напуган — возможно, уже бывал в таких переделках, но все-таки маленькое удовольствие, скажу я вам, друзья-москвичи, быть свидетелем таких провинциальных сцен, когда какая-то глупая куропаточка поливает тебя грязью как хочет! Все ведь подробности выкладывает, надо же! не стесняется! А та, другая (ее фамилия Камышан для справки) так поражена, что даже ослабила хватку — и пожалуйста, вмиг заработала кровавые царапины на щеке! Ну, со мной это не пройдет, Галина как вас по батюшке! Мы давно установили, что ручки у тебя слабые-преслабые, поэтому не надо ими махать. Вообще, спокойно, хватит воплей, всю факторию поднимете на ноги! Что нового вы открыли для себя, что? Я же давно предлагал вам поговорить друг с другом. Вот сядьте, выпейте валерьянки и поговорите.
«Это правда, Саша? Все правда, что она говорит?»
«Все правда. И ты ей скажи правду. Побеседуйте. Ночи вам хватит».
Впервые они видят его злым, взбешенным. Он выходит из медпункта, шваркнув дверью. Пустой дом Елдогиров встречает его холодом и запустеньем. А, к черту, пойду к Егору, все-таки живая душа! Но живая душа опять где-то сумела набраться браги, дрыхнет дружище прямо в парке, свистит носом. Здесь от перегара задохнешься к чертям! Есть еще один дом, где чисто и тепло, где он еще не ночевал, но где его наверняка встретят не криком, не пьяным бормотаньем, а с удивленной, робкой радостью. Да, решено!
И по темной факторской улице быстрым шагом он идет на почту. Прерываюсь, Наташа. Не потому, что поддерживаю интригу — меньше всего забочусь об этом. Только что пришел человек из КПЗ. Со мной просит свидания Антонина Камышан.
ТЕЛЕГРАММА. Улетаю неделю командировку Караганду Целую Наташа.
С приездом, Наташа!
Но сначала надо поздороваться, обняться и поцеловаться. Здороваюсь. Обнимаю. Целую. Долго не отпускаю.
Как съездила? Наверно, много впечатлений. У кого брала интервью? Какие темы освещала? Имеет ли отношение к поездке Влиятельное Лицо?
Жду быстрого ответа. Вообще, твои письма должны быть длиннее моих. Кто из нас, в конце концов, получает журналистский диплом — ты или я?
Время идет к полной весне. На небе уже появились легкомысленные облачки — курчавые такие, знаешь! — и в самый бы раз сейчас прогуливаться под ручку с тобой около заборов и поленниц, раскланиваясь со знакомыми собаками. Но тебя нет; сослуживцы в основном семейные и многодетные, а Никиту на улицу не вытянешь: боится свежего воздуха, аллергия, видишь ли, у него, чих нападает на улице. «Узюм», кстати, уже весь слопал.
Недавно у нас с ним состоялся небольшой диспут. Я вслух размечтался: вот, дескать, просыпаюсь утром, открываю глаза и вижу: сидит на стуле рядом моя улыбающаяся жена. Может такое быть, Никита, или не может?
«Никак не могит», — категорически отвечает.
«Почему? Не веришь в чудеса?»
«Сколько лет живу, всего нагляделся, а чудес как не было, так и нет. Глупости неумные!»
«А вдруг? Вдруг сядет на самолет, ничего не сообщив, и прилетит на пару дней? Такое может быть?»
«Не могит».
«Почему, черт тебя дери?!»
«Черта не поминай. Боюсь. А уж этих женщин, худо-бедно, знаю. Все про деньги думают. Денег у них, видишь, никогда нету».
«Деньги вышлю».
