слушаю.
— Если можно, посидим на скамеечке во дворе, — попросил я, заприметив через окно небольшой дворик с фонтаном посредине, над которым нависали сочнозеленые ивы.
— Хорошо, если вас больше устраивает. Мы расположились на скамейке, я закурил, не зная с чего начать, чтобы не показаться сумасшедшим перед специалистом по восточному искусству Дуровым. Если я неожиданно безо всякого вступления бухну про Будду, обвинив его в смерти нескольких человек, Дуров попросту не захочет со мной разговаривать.
— Ну, — поторопил меня Петр Григорьевич, — что же вы замолчали? Ваш визит касается какого- нибудь произведения, да? Живопись, прикладное искусство?
— Понимаете, — пробормотал я невнятно, — это произведение, но вокруг него столько мистического, что я не знаю, с чего начать, чтобы не показаться сумасшедшим.
— Напрасно вы переживаете, начинайте прямо, тем более, что я большой поклонник мистического. За мистикой всегда стоят самые интересные реальные, да-да, реальные события. Итак, что это за произведение?
— Это Будда.
— Будда? Чрезвычайно интересно. С тех пор, как мы приобрели коллекцию Корсакова, где были удивительные Будды разных стран, нам больше ничего не попадалось. Не несут, вероятно, находятся покупатели более обеспеченные, нежели музей. Это ваш Будда?
— Нет, он из коллекции покойного Веретенникова.
— Виктора Николаевича? Слышал, что он умер совсем недавно. Я хорошо знал и Виктора Николаевича и его коллекцию, там есть уникальные миниатюры русских художников восемнадцатого, начала девятнадцатого века, бывал
— А вы знаете, как умер Веретенников? — не отвечая на вопрос, в свою очередь спросил я.
— Вроде сердце подвело, — неуверенна произнес Дуров. — А что, вы знаете другое?
— Он умер от страха, обыкновенного человеческого страха.
— И что же? При чем здесь Будда?
— У этого Будды во лбу огромный глаз, то есть не глаз, а, какой-то камень, может полудрагоценный, и он очень похож на глаз.
— И как вы связываете наличие этого глаза со смертью Веретенникова?
— Самым прямым образом: вечером он позвонил мне, говорил о разном, пытался казаться беззаботным, потом сказал, что если с ним что-нибудь произойдет, значит у Гаутамы засветился глаз. Как вы знаете, Гаутама и Будда, одно и то же лицо.
— Может, он шутил?
— Послушайте, — почти закричал я, вскакивая со скамейки, — я вам кажусь сумасшедшим, да? Я преподаватель физики и не стал бы приходить морочить вам голову только потому, что какой-то Виктор мне сказал про глаз Гаутамы. Но то же самое говорили все бывшие владельцы Будды: они боялись, что у него засветится глаз, и все они, понимаете — все, покончили с собой. Никого нет в живых…
Дуров на моих глазах медленно стал сереть: начиная со лба и заканчивая кончиком носа.
— Погодите, — сказал он почему-то шопотом, — вы это знаете наверное, или это ваши предположения?
— Вот, — я протянул Дурову листок с фамилиями и пометками около них.
— Их что, этих людей уже нет? — тихо спросил Дуров.
— Все они покончили с собой. Не умерли своей смертью или в результате катастроф, а покончили!
— Рачкова я тоже знал, но не удосужился спросить, отчего он умер. Это произошло недавно. Он, как и Веретенников, был собирателем. Оба были большими эрудитами… Что я говорю, при чем здесь эрудиция… Кто это нарисовал кресты и Будду?
— Веретенников в день смерти или на день раньше.
— Выходит, он чувствовал, что обречен?
— Выходит так.
— Но вопрос после его фамилии, это что — знак сомнения?
— Вероятно.
— Откуда вам известно про светящийся глаз, помимо слов Beретенникова?
— Сегодня я обошел квартиры, где проживали эти люди. Их жены или вдовы незнакомы друг с другом, и все говорили об одном и том же.
— Это уже серьезно, — заметил Дуров, задумавшись, — это очень серьезно, — повторил он. — Идемте, посмотрим на этого безмолвного убийцу. Я только предупрежу, что сегодня уже не приду.
Мы шли по улице молча, предаваясь своим мыслям. Дуров несколько раз хотел меня о чем-то спросить, но тут же раздумывал. Я тоже не пытался завязать разговор. Зайдя в кабинет Виктора, Дуров охнул и сразу же почти упал в кресло. Я подумал даже, что его мгновенно сразил взгляд Будды и едва не упал рядом. Но Дуров смотрел широко раскрытыми глазами и шевелил ртом, как рыба, которая задохнулась без привычной ей глубины.
— Что с вами, Петр Григорьевич? — наконец, не выдержав, спросил я.
— Мне, вероятно, все снится. Такого я не мог представить, — выдохнул Дуров, — это божественный Будда, я никогда ничего подобного не видел. Какое литье… — он поднялся, взял бережно Будду в руки и подошел к окну. — Нет, это сон: Будда, изготовленный на Тибете не позднее четырнадцатого века. Какое мастерство, какая работа, какой точный резец у гравировщика! А эти камни… Но это же рубин…
— А глаз? — не удержался и спросил я.
— Глаз? — как во сне, произнес Дуров, как-будто не слыша меня. — Золотое покрытие более позднее, пожалуй, восемнадцатого века. А глаз — алмаз с лимонным оттенком, огромной стоимости. Этот Будда достоин самого лучшего музея мира. Он изготовлен для высших жрецов буддизма и изображает собой никого другого, как самого Сиддахартха Гаутаму, основателя всего буддизма. Этот Будда действительно может свести с ума, ничего удивительного в этом нет…
Я боялся за Дурова, у него был сомнамбулический вид и слова он произносил с трудом. — Он должен занять место в самом крупном музее. Его нельзя держать в квартире, нельзя…
— Хорошо, я сегодня же позвоню жене Веретенникова, спрошу ее мнение по этому поводу. Если она согласна, я немедленно отвезу его в Москву, и пусть она сама покажет его специалистам музея. Но что вы можете сказать о причине смерти владельца этого Будды? При чем светящийся глаз?
— Это тоже объяснимо. Это огромный алмаз, его еще называют лунным камнем. Он набирает силу во время полнолуния и гипнотически действует на нервные клетки человеческого мозга. Недаром его вставили в скульптурное изображение Будды — это знак высшей власти над человеком. Лунный камень еще называли возбудителем человеческой души. Человек, подверженный сомнениям в правильности своего бытия или чувствующий вину перед кем-то за свои поступки, особенно восприимчив к свечению лунного камня.
— Значит, он все-таки светится?
— Говорят, что — да. Он как бы исторгает из себя свет, который набрал во время полнолуния. Когда умер Виктор Николаевич?
— Седьмого числа.
— Все сходится, это как раз пик полнолуния. Теперь камень, наверное, потерял временно свою силу и безопасен для восприимчивого человека. Понимаете, маленький алмаз не обладает такими свойствами, но такой огромный, как этот… Представляете, как он может подействовать на психику, когда неожиданно загорится в ночи, а потом вспыхнет желтым пламенем. Не хотел бы я испытать силу его воздействия, хотя у меня, как мне кажется, почти нет грехов. Но ведь это кажется только мне самому, может кто-то другого мнения…
— Что же происходит во время этого свечения, почему люди стараются уйти из жизни любым путем, хотя за день до этого и не помышляли о самоубийстве?
— Что происходит? На это вам лучше ответил бы психиатр. Что-то ломается в человеческой психике, ослабевает чувство самосохранения, на первый план выступает в болезненной форме чувство вины… Наступает временное затмение или помешательство, если хотите, и видится единственный выход: уйти
