Корпус быстрого реагирования при различных - повторяю, различных
- авариях должен был иметь четкую стратегию, обученный персонал, технику, чтобы реагировать на все глобальные и локальные катастрофы в любой точке земного шара. Разве это не великая гуманная идея, укладывающаяся в рамки нового мышления?! На любые аварии: ядерные, химические, промышленные. Примерно так, как горно-спасательная служба - только у них узко направленная деятельность, но у них есть техника, есть устав, есть возможности быстрого реагирования. Ничего до сих пор не создано, наоборот: до сих пор обсуждается вопрос - кому же это должно принадлежать? Минатомэнерго не хочет на себя брать, потому что это ему экономически невыгодно. Для них главное - выкачивать деньги от строительства и эксплуатации этих станций, а все остальное - хоть трава не расти. Каждый высокопоставленный чиновник понимает: за его бытность авария может не произойти, следующая будет через 20 лет, когда его уже не будет. Но ведь она может произойти и завтра!
И такие ситуации после Чернобыля уже были. Но такие по масштабам, как Чернобыль, но были… Я уже не могу молчать, нет сил больше!
- Но ведь нельзя строить объекты и сразу же ожидать аварии. Лучше тогда их вовсе не строить.
- Но мы вопрос не так ставим. Мы должны сейчас, на пороге XXI века, строить объекты, которые нас не уничтожат. А мы начинаем строить объекты, которые нас МОГУТ уничтожить. Вот это основная проблема. Об этом мы должны задуматься. 'Корпус быстрого реагирования' может аварию локализовать - и он очень нужен, - но он не может предупредить аварии.
- Есть силы - и сейчас, после Чернобыля, они очень активизировались не только на Западе, но и у нас в Киеве, на Украине, - которые выступают вообще против атомной энергетики. Может, они правы?
- Вот я бы не ставил так вопрос, Юрий Николаевич. Сколько человечество существует, столько идет борьба: изобретали нож - выступали против, потом против паровой машины, и так далее. Я думаю, что это люди, которые пытаются остаться в каменном веке, не понимая, на чем основано сегодня существование человечества. Вы знаете, я когда-то бродил по тайге, и там мне пришла в голову такая мысль: чем мы лучше живем, тем короче. Мы попадаем в петлю комфорта. Получаем больше света, больше энергии, но и вредных влияний возникает больше. Диалектика.
Я думаю, вам должно быть интересно услышать точку зрения человека, который работал в Чернобыле. И реакцию людей, бывших там. Вот я назову вам состояние, в котором мы тогда находились: состояние беспамятства. Обстановка была столь критична, она требовала такой максимальной мобилизации сил, что, честно говоря, мы жили одним: если бы нужно было, мы бы эти твэлы таскали вручную и бросали бы в четвертый блок. Потому что сил не хватало на него смотреть. Такая реакция у всех была. Причем надо сказать, что в те дни в Чернобыле собрались лучшие люди со всей страны, которые не думали ни о чем - ни о материальных благах, ни о последствиях. Это фантастическая ситуация. Я лишний раз вспоминал - те, кто идет вперед, погибают. Это была наглядная картина тогда.
Блок манил к себе… я не знаю, как сказать… Меня трудно было оттащить от блока. Я понимал, какова опасность, но меня тянуло туда. Я занимался некогда философией, пытался понять, как мозг работает, как он продуцирует идеи, и, копаясь в своем мозге в те дни, не мог понять - что же меня туда тянет? Тянет, как острая рана, которую нужно прикрыть. Она кровоточит, она сочится, и это не дает тебе жить.
Такое сознание, наверно, и заставляло ребят двадцать раз выскакивать, чтобы померить поля - там была чудовищная радиация. Ну мыслимо ли сейчас - думаю я, сидя в кабинете, - заставить человека пойти на это?!
Сейчас я бы никогда не пошел туда. И никого бы не заставил. У меня бы духу не хватило сказать это. А тогда казалось: он не выйдет - я пойду. Я не заставляю его идти на смерть, а просто - эту рану надо прикрыть, что-то сделать.
Но это же подвижничество, с другой стороны, оборачивается трагедией.
Оно ломает характеры, психику. Я думаю, что ребята из Афганистана с такой же психикой возвращаются. Потому, что это надрыв, это предел, выше которого уже не поднимешься.
Я думаю, что после Чернобыля многие чернобыльцы не могут себе найти места. Пример тому - моя поездка в декабре 1987 года в Чернобыль. Что я вижу? Те, кто жив, кто не валяется по больницам в очередной раз, - они все там. Я спрашиваю: 'Что вас сюда привело?' - 'Да вот, вы знаете, все ребята здесь собрались, нас сюда тянет…' Их тянет в Чернобыль.
Может быть, это нечто нам неведомое. Может, это синдром, возникающий после битвы. Я не хочу высоким слогом говорить, но думаю, что человек, выбравшись, допустим, с Бородинского сражения, возвращается снова и снова на поле боя. Боевое братство, что ли…
Мне кажется, что большинство людей нескоро отойдет от этой ситуации. Образовался какой-то психологический надрыв, какая-то ущербность. Люди, вернувшиеся оттуда, не могут влиться в 'гражданскую', обыденную жизнь. Они сталкиваются с дикой ситуацией. Люди полярно разделились: одни считают чернобыльцев героями, другие - проходимцами, третьи - 'заробитчанами', как говорят на Украине - теми, кто гонится за длинным рублем. Я изнемогаю от звонков, от приездов и исповедей ребят, которые плачут, рассказывая, как им непросто на 'гражданке'. Я не знаю ни одной судьбы тех, которые буквально бросались на четвертый блок и на кого бы не писали гнусных бумаг, кого бы в чем-то не обвинили. Дикость какая-то…
Самая пронзительная и страшная для меня ситуация в Зоне - когда надо было беззащитных ребят посылать в поля высокой радиации. А они шли добровольно и сознательно. У меня в голове не укладывалась ситуация, при которой ничего не оказалось - ни специальных костюмов, ни специальных механизмов, ни подходов аварийных.
Если бы у нас была правильная концепция, мы бы могли закрыть блок еще в мае, чтобы он не дымил на Киев. Но, к сожалению, закрытая Зона оказалась в полной мере закрытой и для людей, которые могли бы что-то сделать. Принимались в закрытой Зоне закрытые решения, хотя, казалось бы, в этой ситуации должна была сработать демократия.
Чернобыль - трагедия, которую, я думаю, нам повторно не пережить.
И вот по какой причине: во-первых, чисто катастрофически, если что-то подобное случится еще с одной станцией.
Последствия. Люди трепещут от одной мысли, что нечто подобное может произойти. Можно пережить одну, другую трагедию. Но переживать глобальные трагедии - мозг не выдерживает. Точно так же, как при землетрясении человеческий мозг не выдерживает потрясения. Когда под ногами земля шатается. Вот это ситуация Чернобыля.
Но самое страшное: ничего не изменилось. Потому что опять позволительно этим людям из Минатомэнерго выказывать равнодушие к нуждам людей, к их тревогам, демонстрировать совершеннейший однозначный взгляд, что вот мы, мол, решаем, это наше дело, а вы некомпетентны и не можете этого понять.
Ситуация с АЭС на грани непонимания того, что мы творим. Некто, к примеру, создает что-то. Конструкцию такого реактора. Некто другой, обеспокоенный за свою отрасль, воплощает это в металл. Но остается только одна организация, которая могла бы воспринимать происходящие события правильно: это - люди. Им наплевать на отрасль, наплевать на монополию какой-то группы ученых, у них есть боль за то, что может произойти. Но, к сожалению, эту организацию никто не слушает.
Чернобыльская катастрофа, по моему убеждению, была неизбежна, неминуема. Она могла бы произойти не сейчас, а через год. Но все равно бы произошла.
Но есть вещи пострашнее: мы стоим на пороге создания монстров, которые будут контролировать нашу жизнь. Взорвутся они - и мы будем бессильны что-то сделать. Мы - заложники у этих 'четвертых' блоков. Это страшно.
Это боль моя. Мне кажется, что мы сейчас говорим о демократии не для того, чтобы кого-то из могилы выбросить - Сталина или Троцкого, - не это нас волнует при слове демократия. Нас волнует возможность вторгнуться в какую-то закрытую отрасль, для которой что регион Украины, что Белоруссия, что Куба - без разницы. Ты только прикажи, в каком регионе строить и работать. И больше никаких нравственных начал. Неконтролируемость отрасли приводит к таким последствиям. А это катастрофа, могущая перерасти в самоуничтожение. Поэтому даже те трагедии, что были в нашем государстве до этого - даже политические процессы 1937 года, сталинские репрессии, - они меркнут перед этим, поскольку здесь речь идет о полном самоуничтожении.
Демократию я понимаю не только как право нагрубить какому то начальнику или возможность выбрать очередного руководителя, а потом его снять - мы через такую демократию, наверное, еще в гражданскую войну проходили, когда выбирали разные комитеты. Глядя на все через призму чернобыльских событий, я понимаю обеспокоенность миллионов людей, живущих в нашем регионе, за судьбы необратимых последствий, к которым может привести одно неосторожно принятое и выполненное решение. Сейчас мы сталкиваемся с такими проблемами, которые могут быть катастрофичны в целом. Поэтому демократия сегодня - не от политики идет, а идти должна от сути жизни. От научного подхода, от восприятия действительности, от взгляда на экологию, на окружающую среду, на технические решения.
Я бы поставил это вне политики, потому что какая же может быть политика, когда человек обеспокоен самыми фундаментальными вещами: он хочет, чтобы жил его ребенок, ваш ребенок, их ребенок.
И потому решения, затрагивающие жизнь и существование огромного количества людей, целой нации, они должны быть демократичны. С момента их создания - до их внедрения. Надо решать самые коренные вопросы жизни, бытия народа.
Вот много разговоров идет сейчас о персонале Чернобыльской АЭС. Я за время пребывания в Зоне был много наслышан о 'героически пострадавшем персонале ЧАЭС', и было так много грязи вылито, и славных слов сказано… Но спустя два года я понимаю: был бы этот персонал или другой - все равно, сути дела это не меняет. Грустный вывод. Коль скоро мы везде потеряли бдительность, то мы ее потеряли и в Чернобыле, и на других АЭС. Всюду потеряли. Мы потеряли боязнь за свое существование. А это гораздо страшнее, чем бдительность только на одном четвертом блоке. Аппараты становятся нам неподвластны.
А мы до сих пор этого не понимаем. Это какая-то тупая установка неграмотных людей, самоуверенных людей, считающих, что мы можем творить черт знает что - вмешиваться в природу, изменять ее, не думая о последствиях. На самом деле природа этого не прощает.
Ситуация в Чернобыле показала, что мы уже дня не можем жить с такой психологией. Не имеем права.
Нужно менять взгляд на то, что мы творим. А нужно ли, скажем, ставить такой-то блок, если он технически несовершенен? А может быть, лучше ЛЭП протащить от Ледовитого океана сюда? Да я бы отдал свою зарплату, чтобы это сделать. И миллионы людей бы отдали.
Перед нами стоит дилемма: либо мы меняем всю свою идеологию, включаем демократические механизмы и прислушиваемся не только к мнению группы людей - конструкторов, строителей, - а всего народа, либо мы погибнем.
В свое время я учился в Харьковском авиационном институте. У нас тогда разрабатывалась безумная идея: создать самолеты с атомным двигателем. Возить над головами людей всю эту гадость - реакторы, топливо. К счастью, идею зарубили. Но я запомнил это сумасшествие. А потом учился на ядерном отделении физфака Харьковского университета, сейчас занимаюсь теорией плазмы.
Если честно сказать, то теперь, после Чернобыля, я бы не хотел создать плазменную энергетическую установку. Мы, физики, почему-то мало внимания обращали на окружающий мир. Слепота какая-то. Нам нужны были ежеминутная выгода и немедленный результат. Как объегорить природу? А природу объегоривать не нужно. Она нам все подарила. Мы стонем, что нам не хватает энергии. Так нет же на самом деле! Природа о нас позаботилась. Если бы эти миллиарды рублей да направить на поиски экологически чистых источников энергии… Достаточно вывести десяток спутников на геостационарные орбиты - и мы могли бы обеспечить энергией себя на десять тысяч лет вперед. Спутники бы транспортировали солнечную энергию на землю. И пока бы существовало солнце, мы бы тоже существовали…
Так зачем же нам надо с таким тупым упорством развивать опасные для жизни человечества источники энергии? Ведь Чернобыль - первый звонок.
Второго не будет'.
Недавно сталкер Ю. Андреев привез мне чернобыльский сувенир: зеленую квадратную кнопку с надписью 2АР2. Кнопка из БЩУ-4.
Одна из роковых кнопок, которые нажимались в ночь на 26 апреля 1986 года незадолго до взрыва четвертого реактора.
Так поселилась в моем доме микроскопическая частица того чудовища, что вошло в сознание человечества под именем 'Чернобыль'. Будущим историкам, уверен, еще предстоит оценить работы Чернобыля в пробуждении нашего народа, освобождении его от сталинского страха, вколоченного в наши души сызмальства, от брежневской спячки, равнодушия, примирения со всем неправедным и неправдивым.
Из понятия физического, технического, географического Чернобыль стал категорией нравственной, он навсегда вошел в души людей. Подобно замедленной цепной реакции, он распространяется в умах и сердцах человеческих, заставляет людей - может быть, впервые - ставить не боясь самые острые вопросы нашей жизни.
