то время когда христианин освободил себя от этого ограничения». «Израильтянин возводит свои племенные нужды в мировой закон, в то время как христианин абсолютизирует общечеловеческие чувства».
Иудаист, писал Фейербах, ощущает мир, исходя из практических соображений. Из природы он делает «презренного вассала своего эгоистичного интереса, своего практичного эгоизма». Еврей поддерживает связь с природой через свой пищеварительный тракт, У него чисто «пищевое восприятие теологии», а принятие пищи — «наиболее торжественный акт посвящения в свою религию». Бог евреев — это эгоизм, который «укрепляет сцепление между ними, заставляет человека концентрировать внимание на самом себе, добавляет жизненную силу». Но с теоретических позиций иудаист «узок и слаб», поскольку безразлично относится ко всему, что не входит в сферу его узкокорыстных интересов.
Но наиболее радикальной критике иудаизм подвергался со стороны младогегельянца Б. Бауэра. Он сумел доказать несовместимость иудаизма и Христианства в государстве, большинство населения которого ни душой, ни телом не желало воспринимать человеконенавистническую религию с ее ритуальными отправлениями. Бауэр доказал, что еврейство противостоит подлинному прогрессу, тормозит ход истории.
Э. Кант видел в иудаизме не религию, а скорее общность родственных индивидов, сходных групп, объединенных религиозными законами. Отсутствие в законах Моисея каких-либо ссылок на бессмертие души, их общая подчиненность политическим задачам и целям отнюдь не свидетельствовали о их религиозности. Политизированным произведением представлялся Канту и Талмуд, который толковал часто с противоположных позиций Пятикнижие. В связи с этим решение «еврейского вопроса» философ видел в отказе от этих законов, создании еврейской церкви в полном соответствии с заповедями Евангелия. Только в этом случае «жестоковыйный», «буйный», «необузданный» народ может эмансипироваться и влиться в семью цивилизованных народов. «Легкое удушение иудаизма» — вот рациональное решение «еврейского вопроса».
Наиболее последовательным и глубоким критиком иудаизма был К. Маркс. По его мнению, иудаизм носит тотально негативный характер. Если Христианство возвышает каждого человека до «высшего существа», то иудаизм унижает и принижает его. Еврейство отмечено отчетливыми антиобщественными характеристиками. Что до христиан, то они, напротив, излишне великодушны, чересчур много уделяют времени духовному совершенству, которого вряд ли можно достичь без устранения всех грубостей и жестокостей, которые порождает мир практицизма, эгоизма, своекорыстия. Живучесть еврея не в его религии, а в его эгоизме и практицизме. Еврей, таким образом, является следствием исторического развития, к которому, однако, в его позитивных аспектах он не причастен. Расположившись на обочине истории, он был всегда готов поживиться за счет других народов. Даже в своем собственном продвижении вперед он зависим от доброй воли неевреев. «Еврейство не могло создать никакого нового мира, оно могло вовлекать в круг своей деятельности новые, образующие миры и мировые отношения, потому что практическая потребность, сутью которой является своекорыстие, ведет себя пассивно и не может произвольно расширяться; она расширяется лишь в результате дальнейшего развития общественных условий». Еврейству тем не менее с помощью своего «мирского бога» удалось не только вклиниться в ход истории, но и сыграть в ней роковую роль.
Социальная роль еврея, отмечал К. Маркс, концентрация эгоистичного, рвущегося к деньгам человека. Вне этого он обречен на забвение. Как только будут упразднены предпосылки торгашества, еврей перестал бы существовать, «его религиозное сознание рассеялось бы в воздухе, как унылый туман». Как только еврей признает эту свою практическую сущность ничтожной и будет стараться ее упразднить — тогда он освободится из рамок своего прежнего развития.
В еврействе Маркс особо выделяет проявление крайнего антиобщественного элемента, доведенного до нынешней своей ступени историческим развитием, в котором евреи приняли в этом дурном направлении ревностное участие; этот элемент достиг такой высокой ступени развития, которая должна привести его к распаду. В странах Европы понятие «еврей» было тождественно словам «мошенник», «ростовщик», «стяжатель», «лихоимец».
Еврей освобождал себя только тем, что присваивал себе денежную власть. Через него деньги становились мировой властью, а практический дух еврейства захлестнул христианские народы. Евреи настолько эмансипировались, насколько христиане стали евреями.
Решение еврейского вопроса, по мнению Маркса, может быть достигнуто по формуле: «Общественная эмансипация еврея есть эмансипация общества от еврейства».
XIX век окончательно изменил внутреннее положение Европы. Главной политической, экономической и идеологической силой в ней стали иудеи, поддерживаемые целой армией близких к ним по духу вольных каменщиков, охвативших своими ложами весь Земной шар. Как писал известный исследователь еврейства X. Чамберлэн, «наше правительство и наши законы, наша наука и наша торговля стали более или менее добровольными рабами евреев и влачат кандалы если еще не на двух, то по крайней мере на одной ноге... Прямое влияние иудаизма на наш XIX век стало жгучей проблемой нашей жизни. Мы имеем здесь дело с вопросом не только настоящего, но и будущего всего мира...» И предупреждал: «Если еврейское влияние одержит в Европе победу в сферах интеллекта и культуры, мы будем вновь противостоять отрицательной, разрушительной силе»[298].
Глава 32
В декларации Кремье, которую я уже приводил в предыдущей главе, достаточно ясно было сказано, что в середине XIX века иудейские организации чувствовали себя настолько окрепшими, что открыто объявляли о своей цели основать новое «иудейское всемирное царство», пользуясь денежным могуществом соплеменников.
К этому времени еврейскими банкирами, ростовщиками и предпринимателями были накоплены огромные по тем временам суммы, позволявшие сконцентрировать в их руках серьезную экономическую власть. Источники этих капиталов носили преимущественно преступный характер и считались недопустимыми с точки зрения христианской этики.
Работорговля и эксплуатация рабов, ростовщичество под залог и большие проценты, производство спирта и торговля спиртными напитками, жульническая торговля с народами колониальных территорий, финансовые махинации (вроде аферы Ло) — вот главные элементы, составившие экономическое могущество еврейских капиталистов.
Крупнейшие еврейские банкиры — Ротшильды сколотили свое состояние на ростовщичестве под залог, работорговле и финансовых операциях с колониальными территориями, а также путем махинаций со средствами госбюджета Пруссии, а затем и других западноевропейских государств.
Главным экономическим «вкладом» евреев в хозяйственную жизнь Европы, своего рода экономической революцией стало, по словам Зомбарта, ее «обиржевление», т.е. подчинение власти биржи. Если до этой революции ведущая экономическая роль принадлежала товаропроизводителю и рынку, то примерно с XIX века она переходит к бирже,[299] где все основные хозяйственные ориентиры и пропорции устанавливают владельцы крупнейших капиталов. Главным действующим лицом становятся банкир (торговец деньгами) и посредник. Преимущественно он определяет, что делать товаропроизводителю. Так или иначе, но биржи начинают диктовать цены на ресурсы, товары, соотношение валют и уровни прибыли. Спекуляция ценными бумагами становится выгоднейшим бизнесом. Путем жульнических по своей сути операций банкиры, не участвуя в производстве товаров, становились обладателями огромных материальных средств. Паразитическо-ростовщический принцип старой иудейской экономики умножается здесь в тысячи раз. Пропуская через биржи большую часть денежных и материальных ресурсов, банкиры берут как бы дань с каждого товаропроизводителя в стране.
Сколотив свои капиталы преступным и неправедным, с точки зрения христианина, путем, еврейские финансисты становятся своего рода монополистами на владение деньгами, собирающими дань с тех, кто ими не владеет, а значит, и «королями биржи», первым из которых в XIX веке был Ротшильд. Как справедливо отмечал Зомбарт, «не только в количественном, но и в качественном отношении современная биржа есть ротшильдовская, то есть еврейская»[300].
Важно признание Зомбарта и других еврейских экономистов, что биржа является детищем иудейской экономической мысли и практики не только по национальности ее «короля» в XIX веке, а, главное, потому, что она создавалась «всей совокупностью еврейства». «Расширение фондового рынка от 1800 до 1850-х годов, — писал Зомбарт, — означает распространение фирмы Ротшильда и всего того, что с ней связано. Ибо имя Ротшильда означает больше, чем одна фирма. Оно означает всю совокупность еврейства, поскольку оно действовало на биржи. Только с помощью еврейства Ротшильды могли завоевать себе то могущественное положение, то почти нераздельное господство на фондовой бирже, которым они пользовались в течение полувека. Едва ли можно считать преувеличением, когда говорили, что министр финансов, почему-либо утративший благосклонное расположение этой мировой фирмы и не желающий входить с ней в соглашение, вынужден прямо закрыть свою канцелярию»[301].
Подобную мысль подтверждает и другой еврейский деятель — А. Вайль: «Существует только одна великая держава в Европе — это Ротшильд; его телохранителями служат десятки других банкирских домов; его солдатами, его оруженосцами — все честные купцы и рабочие, а его мечом — спекуляция»[302].
Во второй половине XIX века Ротшильды стали богатейшими людьми на Земле, личное состояние которых превышало государственный бюджет многих европейских стран. Вот данные на 1887 год[303]:
• Барон Альфонс Ротшильд, глава банкирского дома в Париже, владел состоянием в 850 млн. франков;
• барон Густав Ротшильд — в 600 млн. франков;
• барон Эдмонд Ротшильд — в 600 млн. франков;
• барон Артур Ротшильд — в 560 млн. франков;
• вдова и дочь барона Соломона Ротшильда — в 450 млн. франков.
• Всего — 3060 млн. франков.
Став «королями биржи», Ротшильды не ограничивались биржевыми спекуляциями, но захватили в свои хищные руки многие отрасли торговли и промышленности. В 1890 году, например, лондонский дом Ротшильда монополизировал в своих руках всю торговлю бриллиантами и поднял на них цену[304].
В 80-х годах XIX века Ротшильды захватили примерно половину нефтяной промышленности России. Операция эта была осуществлена следующим образом. В 1886 году Альфонс Ротшильд купил за 60 тыс. руб. заложенные у него акции (стоимостью 4 млн. руб.) Каспийско-Черноморского общества, организованного для продажи русского керосина за границу, и предложил преимущественно мелким заводчикам продавать ему в Баку или в Батуме весь изготовляемый керосин с выдачей вперед части цены за него, но под условием долгосрочных контрактов. Многие мелкие заводчики приняли это предложение, соблазнившись получением вперед денег от Ротшильда, и попали к нему в кабалу. За 10 месяцев 1888 года эти заводчики получили от Ротшильда по 127 руб. за вагон керосина в Баку, другие заводчики, сбывавшие свой керосин также за границу, получили за то же время по 233 руб., или комиссионерство Ротшильда обходилось первым в 106 руб. за вагон*[305] За 1889 год законтрактованные Ротшильдом заводчики получили в среднем по 5 коп. за пуд меньше заводчиков, которые продавали керосин сами. Весь вывоз керосина на внутренние рынки и за границу в 1889 году исчислялся 32 млн. пудов, из которых 17,1 млн. пудов приходилось уже на долю Ротшильда, т.е. более половины всего изготовляемого керосина[306].
В 1891 году А. Ротшильд участвовал также в попытке экономического давления на Россию путем заключения с русским правительством договора о выпуске трехпроцентного займа. Подписав этот договор, Ротшильд пытался заставить русского Царя предоставить евреям в нашей стране особые льготы и привилегии. Получив отказ, он начал экономическую войну против России, организовав еврейских банкиров в преступный синдикат по понижению российских ценных бумаг, вызвав серьезные трудности и разорение ряда русских предпринимателей.
Впрочем, подобные операции экономической войны против России еврейские банкиры предпринимали и раньше. В 1877-1878 годах дома Ротшильдов по соглашению с Дизраэли сначала скупили, а потом выбросили на рынок в Берлине большое количество русских ценных бумаг, вызвав резкое падение их курса.[307]
Биржевик-банкир был заинтересован в постоянном росте производства и более быстром обороте капитала. С каждой единицы товара он получал свою долю, а точнее, как я уже сказал, «дань». Банкира мало интересовало, что будет производиться — нужные людям вещи или излишние, или даже вредные для них.
Став с помощью биржи королями всей экономики, еврейские финансисты уже во второй половине XIX века закладывают в экономику механизм расточительного потребительства,
