Слово против иудеев[616]
...Другая, еще более тяжкая болезнь вызывает язык наш к ее врачеванию — болезнь, поразившая тело Церкви. Ее-то и должно прежде всего искоренить, а потом уж позаботиться и о внешних; должно прежде излечить своих, а потом заняться и чужими. Какая же это болезнь? У жалких и несчастных иудеев наступает непрерывный ряд праздников: трубы, кущи, посты; а многие из тех, которые считаются нашими и говорят о себе, будто веруют по-нашему, одни ходят смотреть на эти праздники, а другие даже участвуют в праздниках и постах иудейских. Этот-то злой обычай я и хочу теперь изгнать из Церкви. Против аномеев можно поговорить и в другое время, и от замедления в этом не будет никакого вреда, но если зараженных иудейством не уврачуем теперь, когда праздники иудеев близко и у дверей, то боюсь, чтобы некоторые из христиан по неудержимой привычке и великому невежеству не приняли участия в этом нечестии; тогда напрасны уже были бы и наши слова об этом. Ибо если они, ничего не услышав от нас сегодня, будут поститься с иудеями, то, после того как грех уже будет сделан, напрасно станем мы прилагать и врачество. Поэтому-то я и спешу предупредить зло. Так поступают и врачи: они прежде всего употребляют средства против сильных и самых острых болезней. Притом же настоящее слово против иудеев сродно с прежним против аномеев, как сродно нечестие аномеев и иудеев, так и настоящие состязания наши сродны с прежними. Аномеи ставят в вину И. Христу то же самое, за что обвинили Его иудеи. За что же обвинили они? За то, что Иисус Христос называл Бога Своим Отцом, делая Себя равным Богу (Ин. 5, 18). За это же обвиняют Его и аномеи, или, вернее сказать, не обвиняют, но даже совсем изглаждают самые слова Иисуса Христа (Ин. 5, 17) и смысл их если не руками, так мыслию.
Не удивляйтесь, что иудеев я назвал жалкими. Истинно жалки и несчастны они, намеренно отринувшие и бросившие столько благ, с неба пришедших в их руки. Воссияло им утреннее Солнце правды: они отвергли свет Его и сидят во тьме, а мы, жившие во тьме, привлекли к себе свет и избавились от мрака заблуждения. Они были ветвями святого корня, но отломились; мы не принадлежали к корню — и принесли плод благочестия. Они с малолетства читали пророков и распяли Того, о Ком возвещали пророки; мы не слышали Божественных глаголов и Тому, о Ком предсказано в них, воздали поклонение. Вот почему жалки они, ибо тогда как другие восхищали и усвояли себе блага, им (иудеям) ниспосланные, сами они отвергли их. Они, призванные к усыновлению, ниспали до сродства с псами, а мы, будучи раньше псами, возмогли по благодати Божией отложить прежнюю неразумность и возвыситься до почести сынов Божиих. Из чего это видно? “Несть добро отъяти хлеба чадом, и поврещи псом” (Мф. 15, 26) — так сказал Христос хананейской жене, называя чадами иудеев, а псами язычников. Но смотри, как после изменился порядок: те (иудеи) сделались псами, а мы — чадами. “Блюдитеся от псов, — говорит о них Павел, — блюдитеся от злых делателей, блюдитеся от сечения. Мы бо есмы обрезание” (Флп. 3, 2-3). Видишь, как бывшие прежде чадами сделались псами? Хочешь узнать, как мы, бывшие прежде псами, сделались чадами? “Елицы же прияша Его, — говорит евангелист, — даде им область чадом Божиим быти” (Ин. 1, 12). Нет ничего жалче иудеев: они всегда идут против собственного спасения. Когда надлежало соблюдать закон, они попрали его, а теперь, когда закон перестал действовать, они упорствуют в том, чтобы соблюдать его. Что может быть жалче тех людей, которые раздражают Бога не только преступлением закона, но и соблюдением его? Поэтому, говорит Св. Стефан, “жестоковыйнии и необрезаннии сердцы и ушесы, вы присно Духу Святому противитеся” (Деян. 7, 51) не только нарушением закона, но и неблаговременным желанием соблюдать его. И справедливо он назвал их жестоковыйными, потому что они не понесли ига Христова, хотя оно было благо и не заключало в себе ничего тяжкого и изнурительного. Научитеся, говорит Иисус Христос, от “Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем”; и еще: “Возьмите иго Мое на себе: иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть” (Мф. 11, 29-30). Однако же они не понесли этого ига по своей жестоковыйности, и не только не понесли, но сокрушили и расторгли его. “Понеже от века, сказано, сокрушил еси иго твое, разтерзал еси узы твоя” (Иер. 2, 20; 5, 5; Пс. 2, 3). Не Павел говорит это, но пророк вопиет, разумея под игом и узами символы власти Христовой, ибо иудеи отвергли владычество Христа, когда говорили: “Не имамы царя, токмо кесаря” (Ин. 19, 15). Ты, иудей, сокрушил иго, разорвал узы, отторгся от Царства Небесного и подчинился человеческим властям! А ты, слушатель, смотри, как точно пророк обозначил необузданность иудеев; он не сказал: ты отверг иго, но — “сокрушил иго”, а это порок животных рьяных, необузданных, не терпящих власти. Но от чего произошла эта жестоковыйность? От пресыщения и пьянства. Кто говорит об этом? Сам Моисей: “Яде Иаков, и насытися, и отвержеся возлюбленный” (Втор. 32, 15). Как животные, когда пользуются обильным кормом, разжирев, делаются буйными и неукротимыми, не допускают к себе ни ярма, ни узды, ни руки возничего, так и иудейский народ, от опьянения и пресыщения низвергшись в крайнее нечестие, заскакал, не взял на себя ига Христова и не повлек плуга евангельского учения. На это указывая, и другой пророк говорил: “Якоже юница стрекалом стречема, разсвирепе Израиль” (Ос. 4, 16); а другой называет народ иудейский “телцем ненаученным” (Иер. 31, 18). А такие животные, будучи негодны для работы, годны бывают для заклания. Это случилось и с иудеями: сделав себя негодными для работы, они стали годными только для заклания. Поэтому и Христос сказал: “Враги Моя оны, иже не восхотеша Мя, да царь был бых над ними, приведите семо, и изсецыте предо Мною” (Лк. 19, 27). Поститься тебе, иудей, надлежало тогда, когда пьянство причиняло тебе столько бедствий, когда пресыщение порождало нечестие, тогда, а не теперь, потому что теперь пост неуместен и мерзок. Кто говорит это? Сам Исаия, громко взывающий: “Не сицевого поста Аз избрах” (Ис. 58, 5). Почему? “Потому что в судех и сварех поститеся, и биете пястми смиренного” (Ис. 58, 4). Если же твой пост был мерзок, когда ты бил подобных тебе рабов, то приятен ли он будет тогда, как ты убил Владыку? Как же так? Постящемуся должно быть кротким, сокрушенным, смиренным и не опьянять себя гневом, а ты бьешь подобных себе рабов? Тогда иудеи постились “в судех и сварех”, а теперь постятся в неумеренности и крайней невоздержанности, пляша босыми ногами на площади; по намерению они постящиеся, а по виду пьянствующие! Послушай, как пророк повелевает поститься: освятите, говорит, пост; не сказал: шумно празднуйте пост; “проповеди цельбу, соберите старейшины” (Иоил. 1, 14). А они, собрав толпы изнеженных людей и скопище распутных женщин, весь этот театр и актеров увлекают в синагогу, ибо между театром и синагогою нет никакого различия.
Знаю, что некоторые сочтут меня дерзким за то, что я сказал, нет никакого различия между театром и синагогою; а я считаю их дерзкими, если думают иначе. Если я решаю так сам собою, вини меня; но, если говорю слова пророка, прими решение. Знаю, что многие уважают иудеев и нынешние обряды их считают священными, потому спешу исторгнуть с корнем это гибельное мнение. Я сказал, что синагога нисколько не лучше театра, и приведу на это свидетельство из пророка; иудеи, конечно, не больше пророков заслуживают вероятия. Так что же говорит пророк? “Но у тебя был лоб блудницы, — ты отбросила стыд” (Иер. 3, 3). А где блудница предается блудодеянию, то место и есть непотребный Дом. А лучше сказать: синагога есть не только непотребный дом и театр, но и вертеп разбойников и логовище зверей. Не вертеп ли гиенин (гиены), говорится, достояние мое мне (ср.: Иер. 2, 7; 7, 11), — вертеп не просто зверя, но зверя нечистого. И еще: “Оставих дом Мой, оставих достояние Мое” (Иер. 12, 7); а когда Бог оставит, то какая уже надежда на спасение? Когда оставит Бог, тогда место то делается жилищем демонов. Конечно, иудеи скажут, что и они поклоняются Богу. Но этого сказать нельзя: никто из иудеев не поклоняется Богу. Кто говорит это? Сын Божий. “Аще Отца Моего бысте ведали, — говорит Он, — и Мене не ведали бысте: ни Мене весте, ни Отца Моего” (Ин. 8, 19). Какое еще можно привести мне свидетельство, достовернее этого? Итак, если они не знают Отца, распяли Сына, отвергли помощь Духа, то кто не может смело сказать, что место то (синагога) есть жилище демонов? Там не поклоняются Богу, нет — там место идолослужения. А между тем некоторые из христиан обращаются к этим местам как к священным; и это говорю не по догадкам, но по указанию самого опыта. Ибо за три дня пред этим — поверьте, не лгу — я видел, что какой-то негодяй и безумец, выдающий себя за христианина (не могу назвать истинным христианином отважившегося на такой поступок) принуждал одну почтенную, благородную, скромную и верную женщину войти в синагогу еврейскую и там поклясться по спорному между ним и ею делу. Так как эта женщина взывала о помощи и просила остановить такое беззаконное насилие, говоря, что ей, причастнице Божественных Тайн, не подобает идти в такое место, то я, возгорев и воспламенясь ревностию, встал и не дозволил влечь ее на такое преступное дело, но освободил от этого нечестивого принуждения. Потом я спросил влекшего, христианин ли он? И, когда он признал себя таким, я строго выговаривал ему, порицая его за бесчувственность и крайнее бессмыслие, и говорил, что он ничем не лучше осла, если, говоря о себе, что поклоняется Христу, в то же время влечет кого-нибудь в вертепы иудеев, распявших Его. И долго говорил я ему, во-первых, на основании Божественных Евангелий, что вовсе не должно ни самому клясться, ни другого принуждать к клятвам; потом что не должно принуждать к клятве не только верную и посвященную (в Таинства христианские), но и никого из непосвященных. Когда же, поговорив много и долго, изгнал я из души его ложную мысль (важности синагоги), то спросил его и о причине, по которой он, оставя церковь, влек эту женщину в еврейское сборище. Он отвечал, что многие сказывали ему, будто клятвы, там даваемые, особенно страшны. При этих словах я застенал, воспламенился гневом и потом засмеялся. Видя коварство диавола и то, к чему успел он склонить людей, я стенал; размышляя о беспечности обольщаемых, я воспламенился гневом; а смотря опять на то, каково и как велико неразумие обольщенных, я смеялся. Об этом я рассказал и сообщил вам потому, что вы бесчувственны и несострадательны к тем (из христиан), которые и сами делают и другим позволяют делать с собою такие вещи. Видя, что кто-нибудь из ваших братии впадает в подобные беззакония, вы считаете это чужой бедой, а не вашею, и думаете оправдаться пред обличающими вас, говоря: “А мне какая забота? что у меня общего с ним?” — слова, выказывающие крайнее бесчеловечие и сатанинское жестокосердие! Что говоришь ты? Будучи человеком, имея одну и ту же природу или даже, если уже говорить об общности природы, имея одну главу — Христа, ты осмеливаешься сказать, что у тебя ничего нет общего с твоими членами? Как же ты исповедуешь, что Христос есть глава Церкви? Глава естественно соединяет все члены, с точностью направляет их друг к другу и связывает между собою. Если (на самом деле) у тебя ничего нет общего с твоими членами, то ничего нет у тебя общего и с твоим братом и Христос не глава тебе. Иудеи пугают вас, как малых детей, а вы не чувствуете этого. Как негодные слуги, показывая детям страшные и смешные личины (сами то по себе они не страшны, но только представляются такими по слабости детского ума), возбуждают большой смех, так и нуден пугают только слабых христиан своими личинами. Могут ли в самом деле устрашать обряды их, срамные и постыдные, — обряды людей, прогневавших Бога, подпавших бесчестию и осуждению?
Не таковы наши церкви; нет, они истинно страшны и ужасны. Ибо, где Бог, имеющий власть над жизнию и смертию, где так много говорят о вечных муках, об огненных реках, о ядовитом черве, о несокрушимых узах, о тьме кромешной, — то место страшно. А иудеи ничего этого и во сне не видят, так как живут для чрева, прилепились к настоящему и по своей похотливости и чрезмерной жадности нисколько не лучше свиней и козлов, только и знают, что есть да пить, драться из-за плясунов, резаться из-за наездников. Это ли, скажи мне, заслуживает почтения и страха? Кто может утверждать это? Отчего же нам представляется это страшным? Разве уже кто скажет, что и опозорившиеся слуги, не смеющие вымолвить слова и выгнанные из господского дома, страшны для (слуг) почетных и пользующихся свободою? Но это не так, нет. Корчемницы отнюдь не почетнее царских палат, а синагога бесчестнее и всякой корчемницы, потому что служит убежищем не просто для разбойников и торгашей, но для демонов; а вернее сказать, не синагоги только (служат таким убежищем), но и самые души иудеев, что постараюсь доказать в конце слова. Итак, прошу вас помнить особенно эту беседу, потому что мы говорим теперь не для того, чтобы показать себя и вызвать рукоплескания, но чтобы уврачевать ваши души. Ибо какое остается еще нам извинение, когда при таком множестве врачей есть между нами больные? Апостолов было (только) двенадцать — и они привлекли всю Вселенную; (а у нас) большая часть города состоит из христиан, и, однако ж, есть еще больные иудейством. Какое же оправдание нам — здоровым? Конечно, и они, больные, достойны осуждения но и мы не свободны от него, когда небрежем о них в болезни; нельзя было бы им долго оставаться в недуге, если бы они пользовались особенною попечительностию с нашей стороны. Поэтому увещеваю вас теперь, чтобы каждый из вас привлек брата, хотя бы для этого нужно было сделать принуждение, употребить силу, причинить неприятность или вступить в спор, — все сделай, только бы исхитить его из сети диавола и исторгнуть из общества христоубийц. Если бы ты увидел на площади, что кого-нибудь, осужденного по справедливому приговору, ведут на смерть, и имел бы власть вырвать его из рук палача, скажи мне, не употребил ли бы ты всех средств для освобождения его? А теперь видишь своего брата, беззаконно и неправедно влекомого в пропасть погибели, не палачем, а диаволом, и не хочешь вступить в борьбу, чтобы избавить его от такого злодейства? Получишь ли же какое снисхождение? Но он, скажешь, сильнее и могущественнее тебя? Покажи его мне: скорее решусь сложить свою голову, нежели дозволю ему вступить в это священное преддверие, если он будет упорствовать и оставаться при том же. Что у тебя (скажу ему) общего с свободной, с вышним Иерусалимом? Ты избрал нижний (Иерусалим) — с ним и работай, ибо и он, по слову апостола, “работает с чады своими” (Гал. 4, 25). Ты постишься с иудеями? Так сними вместе с ними и обувь, ходи по площади босыми ногами и будь сообщником их позора и срама. Но ты на это не можешь решиться: тебе стыдно и позорно. Так, иметь одинаковую с ними внешность ты стыдишься, а участвовать в их нечестии не стыдишься? Какого же можешь ожидать себе снисхождения, когда ты христианин только наполовину? Поверьте, скорее сложу свою голову, нежели оставлю без внимания кого-нибудь из таких больных, если только увижу; если же не буду знать, то Бог, конечно, простит. Об этом пусть поразмыслит и каждый из вас самих, и никто пусть не считает этого дела маловажным. Разве вы не знаете, что диакон постоянно возглашает во время совершения Таинств: “Познавайте друг друга”? Как он этим обязывает вас к строгому наблюдению за вашими братьями! Так поступай и по отношению к этим людям: когда узнаешь, что кто-нибудь иудействует, останови, объяви о нем, чтобы и тебе самому не подвергнуться вместе с ним опасности. И в воинских лагерях, если кто из среды воинов обличен будет в преданности варварам и единомыслии с персами, не только сам он подвергается опасности, но и всякий из знавших об этом, но не объявивших вождю. А как и вы составляете войско Христово, то тщательно разыскивайте и разузнавайте, не вмешался ли между вами кто-нибудь из иноплеменников, и объявляйте о нем не для того, чтобы мы, подобно тем (вождям), убили его или истязали и наказали, но для того, чтобы нам избавить его от заблуждения и нечестия и свое дело исполнить во всей точности. Если же не хотите этого и, зная (виновного), станете скрывать, то будьте уверены, что подвергнетесь одинаковому с ним наказанию. И Павел подвергает наказанию не только творящих зло, но и соизволящих им
