Стихи

поводок

защелкнется, а там, глядишь, и лето
закончено, а там уже снежок…
Такая вот метафора, дружок.

19

И если нам разлука предстоит…
Да что уж «если»! Предстоит, конечно.
Настанет день – твой папа многогрешный,
неверный муж, озлобленный пиит,

лентяй и врун, низвергнется в Аид.
С Франческой рядом мчась во мгле кромешной,
воспомню я и профиль твой потешный,
и на горшке задумчивый твой вид!

Но я взмолюсь, и Сила Всеблагая
не сможет отказать мне, дорогая,
и стану я являться по ночам

в окровавленном саване, пугая
обидчиков твоих. Сим сволочам
я холоду могильного задам!

20

Я лиру посвятил сюсюканью. Оно
мне кажется единственно возможной
и адекватной (хоть безумно сложной)
методой творческой. И пусть Хайям вино,

пускай Сорокин сперму и говно
поют себе усердно и истошно,
я буду петь в гордыне безнадежной
лишь слезы умиленья все равно.

Не граф Толстой и не маркиз де Сад,
князь Шаликов – вот кто мне сват и брат
(кавказец, кстати, тоже)!.. Голубочек

мой сизенький, мой миленький дружочек,
мой дурачок, Сашочек, ангелочек,
кричи «Ура!» Мы едем в зоосад!

Январь – май 1995

VIII ИСТОРИЯ СЕЛА ПЕРХУРОВА Компиляция

– Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?

Андрий был безответен.

Н. В. Гоголь

Июльский полдень золотой
жужжал в сто тысяч жал.
Не одолев и полпути,
взопрел я и устал.

Натерла сумка мне плечо,
кроссовки ноги жгли,
лицо запорошила пыль
иссушенной земли.

С небес нещадно шпарил зной.
Вострянск навозом пах.
Промчался мимо самосвал,
взметнув дорожный прах.

И было ясно мне вполне,
что зря я пиво пил.
Тяжелый и нечистый хмель
К земле меня клонил.

Ни облачка, одни дымки
химкомбинатских труб.
Ворона нехотя клюет
сухой лягушкин труп.

И в поте своего лица,
в нетрудовом поту
по рытвинам моей страны
я медленно бреду.

Вокруг земля – на сотни верст,
на сотни долгих лет
картошкою покрыта вся.
Чего ты? Дай ответ!

Молчит, ответа не дает
прибитый глинозем.
Проселочный привычный путь
до боли незнаком.

Так был здесь соловьиный сад
или вишневый сад?
Вон бабка роется в земле,
задравши к небу зад.

Терпи, казак, молчи, козел,
мы скоро отдохнем.
Одноколейку перейдя,
в сосновый бор войдем.

Пахуча хвоя и смола,
дремотна тишина,
и даже песня комаров
блаженна и нежна.

И вот перхуровский погост.
Вот тут и прикорнем
под сенью скорбною листвы,
под бузины кустом.

Вот тут они лежат себе,
их много набралось —
кто собирал на монастырь,
кто созидал совхоз.

Вот тут из арматуры крест,
тут – рыжая звезда,
с фаянсовым портретом тут
бетонная плита.

Пластмасса неживых цветов
теряет цвет и вид.
Цветет сорняк, гниет скамья,
стакан в траве блестит.

Там дальше – мрамор и гранит
и об одном крыле
надгробный ангел накренен
к кладбищенской земле.

Развалины часовни там,
там ржавчина и тлен.
Рисунки местных пацанов
куражатся со стен.

Я слышу Клии страшный глас —
невдалеке звучат
людская молвь, стеклянный чок,
ненормативный мат.

Кого-то поминали там,
глотали самогон.
«Ты не стреляй в меня, братан!» —
орал магнитофон.

Дремота сковывала страх,
преображала бред.
Мне в общем-целом все равно
на склоне этих лет.

И стало трудно понимать
усталому уму.
Уснул лирический герой,
и снится сон ему:

Пресветлый Аполлин и вы, парнасски сестры,
Священным жаром днесь возжгите праздный дух!
Да лиры по струнам легко летают персты,
Да мусикийский звон переполняет слух!
Полнощных стран певцу даруйте мощь словесну,
Приятство звучных рифм и выдумку чудесну,
Струи кастальской блеск, прохладу, чистоту.
Избавьте росский штиль от подлых выражений,
Но и превыспренних пустых воскликновений,
Депро и Флакка мне даруйте простоту.

Я днесь потщусь воспеть не ярый огнь Беллоны,
Не гром хотинских стен, не крови смертной ток,
Не ратей росских мощь, презревшу все препоны,
Низринувшу во прах кичливых готфов рог.
Не дмитесь впредь, орды агарян богомерзских,
Вострепещи, сармат безстудный и предерзский,
Петровой дщери меч коварных поразит!
Да воспоет его Пиндар краев славянских!
А мне довлеет петь утех приют селянских,
Натуры мирной сень, как древле Теокрит.

Позорищем каким восхищен дух пиита?
Куда меня влечет звук лирныя струны?
Се кров семейственный героя знаменита,
Почившего от бурь на лоне тишины.

Здесь не прельщают взор ни злато, ни мусия,
Роскошества вельмож, суетствия драгие
Не блещут в очи вам, но друг невинных нег
Обрящет здесь покой от жизни коловратной,
Здесь не Меркурия – Гигею чтут приятну,
Любовь здесь властвует и незлобивый смех.

Воитель Севера, в походах поседелый,
Хозяин встретит вас с почтенною женой,
Вас дочерей его окружит сонм веселый —
О младость резвая, Астреи век златой!
В сем доме не в чести повесы- петиметры,
У коих во главах одни витают ветры,
Афея злобного не встретишь, ни ханжу,
Жеманниц не найдешь и филозофов модных.
Здесь вкуса здравого и чувствий благородных,
Веселостей живых приют я нахожу.

А стол уж полон яств – тут стерлядь золотая,
Пирог румяно-желт, зелены щи, каймак,
Багряна ветчина и щука голубая,
Хвалынская икра, сыр белый, рдяный рак.
Морозом искрятся хрустальные графины,
токай и мозель здесь и лоз кубанских вины,
С гренками пиво тож и добрый русский квас!
Рабы послушливы, хозяйка добронравна,
Беседа без чинов всегда легка, забавна.
Диван пуховый ждет после обеда вас.

Иль библиотека, обитель муз и граций,
Где дремлет сонм творцов, дививших прежде мир —
Анакреонт, Софокл, Ешилл, Лукан, Гораций,
Тибулл, Овидий, Плавт, Терентий и Омир,
Мальгерб и Молиер, Корнелий вдохновенный,
Камоэнс, Шекеспир, хотя непросвещенный —
Для пользы, для забав сии мы книги чтем.
А из гостиной песнь приятна долетает,
Музыкой томною слух нежит, услаждает,
Перстам девическим покорен, тихогром.

Иль выйдем в дивный сад, где естества красоты
Художеством де Лиль усугубить возмог.
Цереры зрим плоды, румяные щедроты,
Там белизну лилей, там пурпурный щипок.
Зефира легкого прохладно повеванье,
Сильфиды пестрых крыл между дерев мельканье
Желанны, сладостны чувствительным сердцам.
Там дальше зелень рощ, там стклянных вод струенье,
Там тучны пажити, там нив златых волненье,
Там пастушка свирель, сыны натуры там

Живут в довольствии, Царю и Богу верны,
Там добродетельми украшен Силин Флор,
И в низком звании мы зрим дела примерны,
А скаредны сердца не скроет злат убор.
Невинность, праведность – вот истинно богатство,
Богобоязненность – вот высший дар небес!
Там девы юные бычка с парнями пляшут,
Лукавый мельник там, колдун, обманщик, сват,
Там на московской славноей на заставе,
там на московской славной на заставушке,
ай на московской славноей на заставе
ай-то стояли святорусские богатыри
еще стояло их двенадцать