хотясам я толком не выбрал еще идеала,перед старым трельяжем вертясь — иль утонченность, бледность, круги под глазами,иль стальной Гойки Митича торс,или хаер хипповский с такими очками,как у Леннона?.. Дамы и герлс,и индейские скво, и портовые шлюхи,и Она… Но из глуби зеркалснова коротко стриженный и близорукийтолстогубый подросток взирал.Но желаннее образов всех оставалсятот портрет над диваном моим.Как старался я, как я безбожно кривлялся,чтоб хоть чуточку сблизиться с ним! Как я втягивал щеки, закусывал губы!Нет! Совсем не похож, хоть убей.И еще этот прыщ на носу этом глупом!Нет, не Блок. Городецкий скорей.Все равно! Совпадений без этого много!Ну, во-первых, родной гарнизонне случайно почти что в имении Блокабыл по воле судеб размещен! Не случайно, я знал, там, за лесом зубчатымкилометрах в пяти- десятиюный Блок любовался зловещим закатомв слуховое окно! И гляди — не случайно такие ж багровые тучитам сияют, в безбрежность маня! Как Л. Д. Менделееву, друг наилучшийне случайно увел у меняСвету К.!.. И она не случайно похожатолщиной на предтечу свою!Не случайно, отбив ее четвертью позже,я в сонетах ее воспою! Воспою я в венках и гирляндах сонетов,вирелэ, виланелей, секстин,и ронделей, и, Боже ты мой, триолетов,и октав, и баллад, и терцин! И добьюсь наконец! Незабвенною ночьюна залитой луной простынеСвета К., словно Вечная Женственность, молча,отбивалась и льнула ко мне! А потом отдалась! Отдавалась грозово!Отдается и ждет, что возьму! Я стараюсь, я пробую снова и снова,я никак не пойму почему! Что же делать? Ворота блаженства замкнуты!Ничего, как об стенку горох.Силюсь вспомнить хоть что-нибудь из «Кама сутры».Смотрит холодно сомовский Блок.Чуть не плачу уже. Час разлуки все ближе.Не выходит. Не входит никак…………………………………..И во сне я шептал: «Подними, подними же! Подними ей коленки, дурак!» —и проснулся на мглистом, холодном рассветебезнадежного зимнего дня.И двойник в зазеркалии кафельном встретилнехорошей ухмылкой меня.За стеной неуемные азербайджанцыпринимались с утра за своеи кричали, смеясь, про какую-то Жанку… Что ж ты морщишься, счастье мое?Душ принять не хватало решимости. Боже!Ну и рожа! Саднило в висках.И несвежее тело с гусиною кожейвызывало брезгливость и страх.И никак не сбривалась седая щетина.В животе поднималась возня.И, смешавшись во рту, никотин с помарином,как два пальца, мутили меня.Видно, вправду пора приниматься за дело,за пустые делишки свои.Оживал коридор. Ретрансляция пелаи хрипела заре о любви.
IV ИЗ ЦИКЛА «ПАМЯТИ ДЕРЖАВИНА»
18
От благодарности и страхасовсем свихнулася душа,над этим драгоценным прахомне двигаясь и не дыша.Над драгоценным этим миром,над рухлядью и торжеством,над этим мирозданьем сирымдрожу, как старый скопидом.Гарантий нет. Брюллов свидетель.В любой момент погаснет свет,порвутся радужные сети,прервется шествие планет.Пока еще сей шарик нежныйлежит за пазухой Христа,но эти ризы рвет прилежнои жадно делит сволота.В любой момент задует ветерсию дрожащую свечу,сияние вишневых веток,и яблоню, и алычу,протуберанцев свистопляску,совокупления поток,и у Гогушиных в терраскепогаснет слабый огонек! Погаснет мозг. Погаснут очи.Погаснет явский «Беломор».Блистание полярной ночии луга Бежина костер.Покамест полон мир лучамии неустойчивым теплом,прикрой ладошкой это пламя,согрей дыханьем этот дом! Не отклоняйся, стой прямее,а то нарушится баланс,и хрустнет под ногой твоеюсей Божий мир, сей тонкий наст,а то нарушишь равновесьеи рухнет в бездны дивный шар!Держись, душа, гремучей смесьюблаженств и ужасов дыша.
Август 1993
19
Саше Бродскому
Да нет же! Со страхом, с упрекомГляжу я на кухне в окно.Там где-то, на юго-востокестреляют, как будто в кино.Ползет БТР по ущелью,но не уползет далеко.Я склонен к любви и веселью.Я трус. Мне понять нелегко,что в этом мозгу пламенеет?Кем этот пацан одержим?Язык мой веселый немеет.Клубится Отечества дым.И едкими полон слезамимой взгляд. Не видать ни хрена.Лишь страшное красное знамяползет из фрейдистского сна.И пошлость в обнимку со зверствомза Правую Веру встает,и рвется из пасти разверстойволшебное слово – «Народ!»Как я ненавижу народы!Я странной любовью люблюпрохожих, и небо, и воды,язык, на котором корплю.Тошнит от народов и наций,племен и цветастых знамен! Сойдутся и ну разбираться,кем именно Крым покорен!Семиты, хамиты, арийцы —замучишься перечислять!Куда ж человечику скрыться,чтоб ваше мурло не видать?Народы, и расы, и классыстрашны и противны на вид,трудящихся мерзкие массы,ухмылка заплывших элит.Но странною этой любовьюлюблю я вот этих людей,вот эту вот бедную кровлювот в этой России моей.Отдельные лица с глазами,отдельный с березой пейзажкрасивы и сами с усами!Бог мой, а не ваш и не наш!Я чайник поставлю на плитку,задерну на кухне окно.Меня окружают пожитки,любимые мною давно —и книжки, и кружки, и ложки,и плюшевый мишка жены.Авось проживем понемножку.И вправду – кому мы нужны?В Коньково-то вроде спокойно.Вот только орут по ночам.Стихи про гражданские войнысебе сочиняю я сам.Я – трус. Но куда же я денусь.Торчу тут, взирая на страх… Тяжелый и теплый младенецпритих у меня на руках.
1993
20
Наш лозунг – «А вы мне не тыкайте!»«А ты мне не вякай!» – в ответ.Часы и столетия тикают,консенсуса нету как нет.Фиксатый с похмелья кобенится.Очкастый потеет и ждет.Один никуда тут не денется,другой ни хрена не поймет.В трамвае, в подсобке, в парламентевсе тот же пустой диалог.Глядишь – кто-то юный и пламенныйзатеплил бикфордов шнурок.Беги, огонечек, потрескивай,плутай по подвалам, кружи…Кому-то действительность мерзкая,но мне-то – сестра моя жизнь!Да тычьте вы, если вам тычется!Но дайте мне вякнуть разок —по-моему, меж половицамиголубенький вьется дымок.
