— Прозы? Что ж, слог у тебя есть. Однако то, что ты принес, лучше даже и не показывать начальству. Во всяком случае — пока.
— Почему же?
— Да потому, что ты пишешь так, как будто живешь не в России, а где-нибудь на Западе…
— Что-о-о? — удивился я, — ну, брат, это ты загнул… При чем здесь какой-то дурацкий Запад?
— Ну, как же! Там ведь пишут — без тормозов. Работают, в основном, на эффект, на публику. И ты — тоже! Ты же никак не учитываешь наших требований, наших задач… Вот у тебя есть рассказ 'Мирская тропа'. Ты затронул в нем проблему сектантства. Проблема эта важная, серьезная, особенно — в здешних краях! Но какова же твоя позиция? Вместо того, чтобы осмыслить факты критически, — осудить и развенчать сектантство — ты ограничиваешься простым описательством. Мало того, ты даже как бы любуешься мрачным этим колоритом… Словом, ты оказался, как говорят журналисты, 'в плену у материала'. И это обстоятельство, имей в виду, сразу же отметят все, и поставят тебе в вину.
Дубинин произнес это бойкой скороговорочкой, слегка посмеиваясь, поигрывая бровью. Как бы приглашая меня отнестись к сказанному с юмором, но все-таки — запомнить и учесть, на всякий случай…
— Я ведь излагаю не столько свое личное мнение, сколько общую установку, — пояснил он, пряча рукопись в стол. — Понимаешь? — И замкнув ящик, пошагал к дверям.
— Постой-ка, — уперся я, — ты вот говоришь…
— Айда, старик, — мигнул он, — хватит митинговать! — И бесцеремонно потащил меня за рукав. — Начальство ждать не любит!
— Так вот вы какой! Ну, садитесь, рассказывайте.
— О чем же? Право, не знаю…
— Да о себе, о себе! Вы, стало быть — из тайги?
— Из Белых Ключей.
— Это, простите, где?
— В верховьях Аскиза, в горах.
— Та-ак… И что же вы там делали?
— Лес рубил — что же еще? Трудился в леспромхозе. И, конечно, охотничал… Наша таежная жизнь проста — не то, что у вас, у городских!
— А родом вы откуда?
— Да тоже, — пробормотал я, дернув плечом, — из тайги.
— Ну, а — здесь, теперь?..
— Теперь вот приехал в лесопромышленный трест — на курсы по повышению квалификации.
Я не спеша — эдак с ленцою — достал из кармана потанинскую справочку. (Все-таки я не зря ее припас, не зря! Для устройства на работу она не годилась; здесь же оказалась — в самый раз!) Заместитель редактора прочел ее, повертел в пальцах. И возвращая мне, сказал:
— Так, хорошо…
Пожилой, седоватый, заметно лысеющий, он сидел за большим, заваленным бумагами столом. Он не один сидел; чуть поодаль, на углу, помещался какой-то мужчина, в сереньком, наглухо застегнутом пиджачке, в сером галстуке, с узким (и тоже серым) лицом и глазами мутного болотного цвета.
Серый этот человек до сих пор помалкивал… Теперь вдруг спросил — непонятно к чему:
— И живете вы при курсах, в общежитии?
— Н-нет, — замялся я, — в другом месте.
— Где же?
— В заезжем доме, возле базара.
— Это — при 'артели инвалидов'? — поднял он брови.
— Да…
— Почему ж — там?
— Да уж так получилось, — пожал я плечами. — В общежитии, когда я приехал, мест не оказалось… Попросили обождать… Ну, вот. — Я снова пожал плечами. — А что мне еще остается? Да это, в общем-то, и не важно. Главное ведь — в другом…
— Насколько я понимаю, — мягко сказал заместитель редактора, — вы хотели бы начать работать с нами?
— Н-ну, если бы такая возможность представилась…
Я поймал себя на мысли, что слишком часто пожимаю плечами, и тут же дал себе слово не делать этого и вообще — держаться строже и осторожней. Зачем вот я, идиот, сболтнул про ночлежку? Подробность эта выглядит сомнительной, странноватой… А они тут взвешивают все. С ними нужно держать ухо востро!
— Что же, — проговорил заместитель, — газете даровитые люди нужны. Наш консультант… — Он мельком, с улыбочкой, глянул на Дубинина, — выдал вам самые лестные рекомендации! А он у нас ценитель строгий. И хвалит редко. И если теперь не ошибся…
— Нет, нет, — сейчас же отозвался Дубинин, — парнишка перспективный! Из него, я уверен, выйдет толк. Был бы он только — послушным.
Тут опять вмешался серый человек:
— В книжное издательство вы, кстати, еще не обращались?
— Да еще нет, — сказал я, — решил вот, поначалу, — прямо сюда…
— И правильно. Зачем спешить? Начинать лучше всего через прессу! Мы можем помочь — сделаем вам имя… И уже тогда… С нашим мнением считаются всюду. А как же иначе? Голос газеты — это голос партии!
— И народа, — веско сказал заместитель.
— И народа, — кивнул серый, — да, и народа…
— Между прочим, очень хорошо, — сейчас же проговорил Дубинин, — очень важно именно то, старик, что ты — представитель трудовых слоев, а не этой нашей тухлой интеллигенции.
— И если вы поведете себя правильно, умело, подхватил заместитель, — перед вами могут открыться заманчивые перспективы!
Они говорили поочередно, ловко подавая реплики — как на сцене. И я начинал уже инстинктивно догадываться, что здесь разыгрывается какой-то еще неясный для меня спектакль.
— Я как-то не очень понимаю, — пробормотал я, — о чем, собственно, речь? О работе?
— Именно, — отозвался заместитель. — Дело тут вот какое… Принять вас сразу, сейчас, мы не можем. Это вообще ведь с налета не делается! Но при нашей газете имеется литературное объединение молодых, — которым как раз и руководит Дубинин! Этих молодых мы опекаем, растим и иногда печатаем — в воскресных номерах… Так вот, вы войдете туда. Примете участие в работе коллектива. Ознакомитесь с людьми. И начнете нам помогать… И это будет ваш первый шаг!
Я слушал его — и все томительней мне становилось… Спектакль этот начинал мне не нравиться. Активно не нравиться!
— Как же я должен помогать? — спросил я, насторожась.
— Ну, детали потом обсудит с вами Дубинин, — сказал, подаваясь ко мне, серый, — введет вас в курс дела. А я тут вкратце хочу одно лишь заметить. Время сейчас, сами знаете какое… — Он наморщился и пошевелил пальцами. — Сложное время! И кое-кому, в связи с этим, может померещиться, что власть покачнулась, ослабла… Это явное заблуждение! Партия осталась, и по-прежнему — сильна! Однако некоторый разброд и шатание все же наблюдаются кое-где… Главным образом, в кругах творческой интеллигенции. Она ведь — с гнильцой! И легко заблуждается, и быстро впадает в ересь… И потому-то сейчас — как никогда — с особой силой и остротой встает вопрос о бдительности.
Он пристально, не мигая, посмотрел на меня болотными своими, тусклыми глазами.
— Вы понимаете? Нам нужно знать настроения писательской среды. И особенно интересует нас молодежь.
— Ого, — подумал я, холодея, — так вот в чем дело! Они просто-напросто вербуют меня в доносчики, в провокаторы.
Серый выговорился — и потянулся за папиросами. В кабинете воцарилось молчание. Надо было что-то отвечать…
— Не знаю, право, как быть, — с трудом, запинаясь, сказал я. — В газете мне, конечно, очень бы хотелось поработать… Но — на других условиях! На других!
— Ну, голубчик, здесь у нас не торгуются, — сказал заместитель. И поднялся, давая этим понять, что аудиенция кончена. — Как хотите. Но все же — подумайте…
— И не забывайте, — веско, с металлом в голосе, добавил серый, — ваше будущее — в ваших руках!
СМЕХ И СЛЕЗЫ
Когда мы вышли, Дубинин сказал, понижая голос:
— Что с тобой, старик? Ты, я вижу, чего-то вибрируешь, мнешься… Плюй на все и соглашайся.
— Как так — соглашайся? — возразил я гневно. — Да ты в своем ли уме?
— Я-то в своем, — зачастил он, — а вот ты… Ты… Подводишь и меня, и себя самого! Да ты понимаешь, какой шанс ты упускаешь? Чудак, ты же можешь сделать здесь грандиозную карьеру.
— Это на чем же? — прищурился я. — На стукачестве? На доносах?
— Стукачество — пустяки, — отмахнулся он, — это дело десятое… Партийное начальство таким образом выказывает тебе свое доверие — только и всего! Ну, и приобщает к себе, конечно… Но почему, ты вдумайся, почему?
Я внимательно посмотрел на него. Странный это все-таки был парень — словно бы без костей, без стержня. Ничего не принимающий всерьез. Надо всем иронизирующий. Все понимающий — и на все согласный… И закурив, затянувшись сильно, я спросил:
— Скажи-ка, Виталий, чем ты дышишь? Кто ты?
— Кто? — он поднял ко мне лицо — веснушчатое и круглое — и вот тут я впервые увидел его серьезным. — Не знаю… Спроси-ка о чем-нибудь полегче.
— Ладно, — сказал я, — так что ты там такое лопотал насчет 'карьеры'?
— Ты оцени ситуацию, — заговорил он, помедлив, — объединение у нас маленькое. И способные ребята там есть, естественно. Но все они — как говорит парторг — 'с гнильцой'… И противопоставить им некого. А надо! И срочно. Нужен некий 'глас народа', но где он? Где? В Москве-то все просто; на тамошнем литературном рынке можно найти любых мастеров, на
