Траволта из фильма «Криминальное чтиво». Он ехал в Москву с большим пистолетом. Он знал, что запрещено переводить доллары в иностранные банки. И он помнил о том, что сегодня день рождения Пушкина. На стене кассы он писал:
История КПСС
«Нет, все-таки напрасно относилась Антонина к работе так формально. Нехорошо это было, не правильно, не интересно… Еще ладно, если бы она преподавала физику, самолетостроение какое-нибудь. Ну, читала бы тогда лекции в рамках утвержденной программы, это было бы, в сущности, вполне приемлемо. Точные науки, по основному профилю авиационного института, ну чего там особенно нового нафантазируешь? Но история КПСС ведь совсем другое дело! И так уж, что говорить, не любили этот предмет студенты. А они там на своей кафедре вместо того чтобы постараться как-нибудь заинтересовать молодежь, знай только строгости всякие разводили. В МАИ все так и говорили — где преподаватели самые зверские? На тех кафедрах, которые никому не нужны. Охрана труда, гражданская оборона, секретное делопроизводство… А в первую очередь, конечно, кафедра общественных наук: история КПСС, политэкономия социализма, научный коммунизм. А на каком вступительном экзамене больше всего студентов отсеивали? Не на алгебре, не на геометрии, не на физике. На сочинении! Абсурд какой-то. Ну, положа руку на сердце, что требуется от хорошего авиационного инженера? Уметь романы писать? Вот самолеты наши и бьются постоянно…
А Антонина на истории КПСС одной из самых лютых считалась. На каждой лекции перекличка, кто пропустил — вызывается в деканат, взбучка, взыскание по комсомольской линии. Малейший разговорчик на лекции — записывала фамилии, потом на экзамене валила. Но это ладно еще. Строгость строгостью, но ведь можно было свой предмет преподносить увлекательно. Ну скучно студентам слушать историю партии — так надо было какие-то интересные факты находить, рассказывать, может, не столько историю партии, сколько вообще историю. Ведь там так много всего интересного было! И никто бы не придрался из начальства. Можно было бы так подавать материал, что формально не придерешься — история КПСС! И не надо было избегать узких мест, каких-то кажущихся нестыковок марксистко-ленинской науки. А у Антонины ведь как было — чуть вопрос в сторону, сразу студента на место ставит: «Вы мне экзамен с первого раза не сдадите.» Так что охотников вопросы задавать не было.
Эх, не так надо было делать! Сколько раз он ей говорил: «Формально ты к работе подходишь, Антонина». А она все отвечала: «Да что вы, Виктор Алексеевич, какой формализм? Строгость и установленный порядок!» Хотя, с другой стороны, может и правда? Ему-то, теоретику, ученому, легко судить. Работаешь себе в университете марксизма-ленинизма, тема кандидатской — троцкизм, тема докторской — биография родителей Меркадера… Работаешь с архивами, если и преподаешь иногда — так взрослым людям. А тут — студенты! Дай им свободу, раскрепощенность, убери шоры — так неизвестно что может получиться. Разреши вопросы задавать — найдется один дурак, который задаст такой вопрос, что и не ответишь грамотно. И не из хитрости, не от умения вести дискуссию, а просто от раскрепощенности. А не сумеешь ловко ответить — все, пропал! Этому дураку понравится, что он тебя в тупик сумел поставить, перед всем своим курсом покрасоваться. Он начнет уже специально вопросы с подковыркой придумывать. Да продумывать заранее, как тебя спровоцировать. И не он один, еще могут найтись желающие. А из хороших студентов, кто внимательно за разговором на семинаре следит, да вдумывается в сказанное, тоже некоторые подумают, мол, а ведь верно, неувязочка получается! После занятия подойдут, начнут расспрашивать еще дотошнее. А ведь есть же, действительно, в нашей науке узкие места. Не дай бог на таком месте застрять… И вот уже авторитет твой безвозвратно утрачен. А если еще, чего доброго, так ответишь на неожиданный вопрос, что смеяться начнут, тогда и до руководства кафедры дойти может. Скандал будет. Раз, два и уволят. Да и скандала никакого не надо, на самом деле, ведь на каждом потоке осведомителей из числа студентов человек по пять если не больше. Тут же донесут, что преподаватель по истории КПСС позволяет студентам задавать вольнодумные вопросы, а сам не в состоянии на них грамотно отвечать. Так что, может, и права была Антонина… Пора ее будить, кстати» — так думал бомж Лексеич, лежа на теплой канализационной решетке в подземном переходе на Октябрьской.
Было уже совсем светло. Антонина лежала рядом, прикрывшись картонной коробкой. Под ней была небольшая лужица, уже почти высохшая. «Опять обоссалась во сне, — рассуждал Лексеич. — Вот же черт, что делать? Когда портвейн пьем — всегда ссытся. А когда водку, обычно нет. Но портвейн же экономически эффективнее!»
— Эй, вставай!
Лексеич снял с Антонины коробку. На свет божий появилось лицо с заплывшими глазами и огромным синяком. Это он, Лексеич ее вчера отоварил, за то что она, сука, его полстакана портвейна выпила, пока он к урне за бычками ходил. Пора было из перехода уходить, менты разрешали только до восьми утра там сидеть. Пора искать уже подвал себе на зиму. В метро их пускать перестали — слишком уж пахнуть начали. А где им осенью мыться? Летом-то хорошо, можно мыться в реке, но летом это и не обязательно, на хрена летом в метро! А осенью в реке не помоешься…
Ну вот, дождались. Из-за угла киоска появился мент.
— Хули лежим?! Сказано было как? Чтоб к восьми духу вашего тут не было! А это значит что? Что вам отсюда в половину восьмого уебывать надо. Вставай, блядь! — пнул мент сапогом Антонину. Та заворочалась.
А сотрудник милиции Григорий Байбаков поспешил прочь, стараясь не дышать носом. Вот скотская работа! А что делать? Поневоле пришлось идти в менты — институт окончил, из общаги выгоняют, квартиры-прописки в Москве нет, на москвичке жениться Григорий не успел. Не ехать же обратно в Череповец! А нормальную работу как найдешь — учился в МАИ, да плохо, а кому сейчас плохие инженеры нужны, когда и хорошие никому не нужны. По одному предмету только пятерка у него была — по истории КПСС. Хотя и читала ее тетка злющая! Дронова Антонина, была такая… Но у Григория с детства язык был подвешен. Пиздить — оно не мешки ворочать. Его за это и в ментовке ценили. «Ты, — говорили, — Гриша, мастер! Если надо, до фонарного столба доебешься — почему без документов!»
Коля, я здесь!
Нога. В красивом чулке. На глянцевом журнале. На простыне. Остальное под одеялом. Это я лежу. Я с Колей просто так легла.
По-всякому бывает. Однажды, помню, мы с мужем еще у моих родителей жили, возвращается муж как-то вечером домой, а от меня только что грузин ушел. А я, знаете, не люблю этих всяких нервов, сцен, пустых сопливых разговоров… Я ему сразу говорю: «Я тебе на полу постелю». Он тут же все понял. Ну, то есть, еще не понял, но почувствовал. В лице переменился. «Почему?» — спрашивает. Я говорю: «Давай только при родителях ругаться не будем!»
А с Колей я просто так легла.
По-всякому бывает… Тоже был случай — стою на углу, рядом тачка моя, радио играет. Вдруг встревает в музыку какой-то голос хриплый. По-английски что-то, типа: «I'm here, sir! I'm here. Come on!» Чудеса! Радио хулиганы какие-то в эфир забрались… А тем временем, смотрю — из отеля мужик выходит.
