Куда мы едем? И долго ль ехать? Ночь на исходе, и дрема долит, и давит усталость. Что же умолк ты? Тидвальд От речей разоренье сердцу; отдыхал я. Однако глупый задал вопрос ты. Куда мы едем? В Мэлдон, вестимо, к монахам. А дальше — в Эли, в аббатство; путь неблизкий. Рано иль поздно приедем. Правда, нынче дурны дороги. На отдых не рассчитывай. Или решил ты, что перину тебе подстелят? Кроме трупа, другой подушки предложить не могу. Пожалуй, прикорни на нем. Тортхельм Ну и груб же, Тида, ты. Тидвальд Говорю я просто — вот ты и взвился. А скажи я по-возвышенному, стихами — «главу преклонил я на грудь владыки возлюбленного, и влагой слезной обезглавленного омыл я; так мы странствовали, слившись воедино — вождь и воин, преданный раб и повелитель, к пристани, где приют последний примет его и упокоит»,— ты бы не оскорбился, Тотта! У меня и своих немало дум, забот и сомнений. Дай же мне покой, помолчи немного. Жаль мне тебя, и себя не меньше. Спи, мой мальчик! Мертвый не встанет, скрип тележный услышав; спящих беспокоить не будет. Спи же! Обращается к лошадям.
Н-но, голубушки! Торопитесь! Ждут вас стойла, овес и отдых: жадность чужда чернецам элийским! Телега скрипит и качается. Стучат копыта. Молчание. Вдали появляются огоньки. Из телеги доносится голос Тортхельма; он в полудреме.
Тортхельм Во тьме ночи теплятся свечи, но гулок хор под холодным сводом: то панихиду об упокоеньи души усопшего служат в Эли. Века проходят и поколенья, рыдают жены, растут курганы, и день сменяется днем, и пыли все толще слой на старом надгробье, — крошится камень, род угасает, и гаснут искры горящих жизней, едва успев над костром вспыхнуть. Так мир меркнет; встает ветер, и гаснут свечи, и ночь стынет. Пока он говорит, огоньки постепенно меркнут. Голос Тортхельма становится громче, но это попрежнему голос человека, который говорит во сне.
Тьма! Везде — тьма, и рок настиг нас! Ужели свет сгинул? Зажгите свечи, огонь раздуйте! Но что там? Пламя горит в камине, и свет в окнах; сходятся люди из тьмы туманов, из мрака ночи, где ждет гибель. Чу! Слышу пенье в сумрачном зале: слова суровы, и хор слажен. Воля, будь строже, знамя, рей выше, сердце, мужайся — пусть силы сякнут: дух не сробеет, душа не дрогнет — пусть рок грянет и тьма наступит! Телега с грохотом подпрыгивает на ухабе.
Ну и толчок, Тида! Растряс все кости
