Углук выставил посты, но часовые почти все улеглись на землю и принялись отдыхать в своей любимой темноте. А ночь была черная, как смола, месяц спрятался за тучи, и Пин в двух шагах от себя уже ничего не видел. Свет костров сюда не доходил, весь холм потонул во мраке.
Спать спокойно рохирримы оркам, однако, не дали. Дикий крик с восточной стороны напугал осажденных среди ночи. Несколько людей подъехали к холму, оставили коней внизу, прокрались наверх, положили трупами десяток орков и безнаказанно ушли. Углук бросился туда наводить порядок.
Пин и Мерри приподнялись с земли. Исенгардцы, которые их охраняли, побежали за Углуком. У хоббитов блеснула надежда на спасение — и тут же угасла. Длинные косматые лапы охватили их обоих за шеи, сдавили и оттащили в сторону. В темноте между ними возникла отвратительная голова Грышнака. Смрадным дыханием пахнуло им в лица, холодные, твердые пальцы стали ощупывать с ног до головы. У Пина мороз пошел по коже.
— Ну, малявки, — почти ласково шептал Грышнак. — Как вам спалось? Приятные сны смотрели? Не слишком ли вам тут хорошо? Между саблями, кнутами и темным лесом? И еще копья и стрелы? Малявкам нечего вмешиваться в большие дела.
Приговаривая так, он продолжал шарить по ним пальцами, и в глубине его глаз словно горело бледное и страшное пламя.
Вдруг у Пина в голове мелькнула мысль, подсказанная действиями врага: «Грышнак знает о Кольце! Он ищет его, пользуясь тем, что Углук отошел. Сам хочет им завладеть». Хоббит замер от страха, но ясности мысли не утратил и стал думать, как бы использовать этого орка для своей выгоды.
— Так ты вряд ли что-нибудь найдешь, — зашептал Пин. — Не очень это просто.
— Что-нибудь найду? — переспросил Грышнак. Его пальцы остановились и крепко сжали плечо хоббита. — А что? О чем ты заговорил, малявка?
Мгновение Пин молчал. Потом вдруг в темноте булькнул горлом «голм-голм» и добавил:
— Ничего такого, Прелесть моя.
И тут же почувствовал, как пальцы Грышнака задрожали.
— Ага, — засипел он. — Ты об этом думаешь! Опасные мысли, очень опасные, малявка!
— Может быть, — отозвался Мерри, который уже понял замысел Пина. — Может быть, опасные, и не только для нас. Ты сам хорошо это знаешь. Так ты его хочешь? А что нам дашь взамен?
— Я хочу? Что хочу? — фальшиво удивился Грышнак, но руки у него продолжали трястись. — Что я вам дам? Как это понимать?
— А так, — ответил Пин, осторожно подбирая слова, — что наощупь в темноте ты немногого добьешься. Мы бы могли сберечь тебе силы и время. Сначала развяжи нам ноги, иначе мы ничего не сделаем и ничего не скажем.
— Глупые малявки, — зашипел Грышнак. — Мы из вас выдавим все, что вы знаете, и все, что имеете, когда время придет. Вы еще пожалеете, что мало знали. Скоро убедитесь, и я не буду торопить следствие, нет, не буду! Вы думаете, почему вас берегут? Уж не по доброте, милые мои. Даже у тупицы Углука такого недостатка нет.
— Мы тебе верим, — сказал Мерри. — Но добыча еще не у тебя в руках. И вообще непохоже, чтобы она тебе досталась. Если нас отведут в Исенгард, шиш ты получишь. Все загребет Саруман. Если хочешь что-то иметь, сейчас твой последний шанс договориться с нами.
Грышнак начал терять терпение. Имя Сарумана привело его в ярость. Время шло, шум в лагере утихал. Сейчас вернется Углук со своими исенгардцами.
— Оно у вас? У кого? — спросил Грышнак.
— Голм-голм, — ответил Пин.
— Развяжи ноги, — сказал Мерри.
Руки орка тряслись, как в лихорадке.
— Подлые гаденыши, — хрипел он. — Развязать вам ноги? Я бы вас на мелкие клочья разодрал. Да я вас до костей расцарапаю! Я вас порублю на жаркое! Обойдемся без ног, я вас себе заберу, себе, и никому вы больше не достанетесь!
Вдруг он снова схватил их обоих, прижал к ребрам подмышками, заткнул лапами рты. Сила в его руках была страшенная. Потом он побежал. Тихо и быстро добежал до края холма. Увидел брешь между часовыми, согнулся пополам и нырнул в темноту, как привидение, вниз с пригорка, потом на запад, к реке. Со стороны реки в ночи светил только один костерок, похоже, что там можно было проскользнуть.
Через несколько десятков шагов он приостановился, осмотрелся, прислушался. Ничего не увидел и не услышал. Пригнувшись, пошел дальше. Опять остановился, припал к земле, прислушался. Потом вдруг резко встал, словно собирался бежать в открытую. И тут перед ним вырос силуэт всадника. Конь поднялся на дыбы, человек вскрикнул.
Грышнак бросился на землю, распластался, прикрывая хоббитов телом. Потом вытащил саблю. Заколебался, убивать пленников сразу или подождать еще. По-видимому, решил убивать. Сабля блеснула в воздухе, отразив лезвием отблеск дальнего костра. Но опуститься не успела. В темноте запела стрела — то ли лучник сумел хорошо прицелиться, то ли сама судьба водила его рукой, но стрела пробила орку правую руку. Он взвыл и выпустил саблю. В темноте застучали копыта. Грышнак бросился бежать, но тут же упал, пригвожденный к земле копьем. Жуткий крик с хрипом вырвался из его горла, и все стихло.
Хоббиты остались лежать там, где их бросил орк. Еще один всадник быстро подъехал к товарищу; его конь легко перескочил через лежащих хоббитов. То ли он их увидел, то ли почуял. Всадники, по-видимому, не заметили маленьких фигурок в эльфийских плащах, которые боялись пошевелиться и долго еще лежали как мертвые, после того как ускакали рохирримы.
Наконец Мерри тихим шепотом сказал: — Пока все удачно, но как сделать, чтобы в драке нас не подняли на копья?
Вместо ответа с холма донесся сильный шум. Предсмертный крик Грышнака всполошил орков. По возгласам и ругани, доносящимся из лагеря, хоббиты поняли, что орки узнали об их исчезновении. Углук, наверное, снимал головы с плеч своих подчиненных. И в это же время издалека, со стороны леса, раздались новые орчьи крики, верно, Мохур подходил на помощь Углуку. Степь сразу загудела от конского топота. Роханские всадники сжимали кольцо вокруг холма, бесстрашно бросались навстречу орчьим стрелам, не давая ни одному врагу бежать из западни. Часть отряда тем временем поскакала навстречу Мохуру.
И тут Мерри и Пин вдруг поняли, что волей судьбы они уже вне кольца осады и ничто не мешает им бежать в любую сторону.
— Можно было бы сейчас убежать, — всхлипнул Мерри, — если бы ноги-руки у нас не были связаны. А так я даже перегрызть веревки не смогу, и до узлов не дотянусь, чтобы распутаться.
— Не старайся, — ответил ему Пин. — Я тебе хотел сказать, да не успел, что руки у меня давно свободны. Я оставил веревки только для виду, чтобы не заметили. Вот, пожуй лембас!
Пин вытянул руку из свободной петли и вытащил из кармана у друга пакетик с лепешками. Они сильно раскрошились, но были хорошо завернуты в листья, и крошки не рассыпались. Друзья решили съесть сразу по два. Вкус лембасов напомнил им красивые лица, улыбки, хорошую еду в далекие мирные дни. Несколько минут они расслабленно сидели, забыв обо всем, и жевали раскрошенные лепешки, не замечая даже шума битвы, происходившей совсем рядом. Пин очнулся первым и вернул к действительности товарища.
— Удирать отсюда надо, — сказал он. — Подожди, я сейчас.
Рядом лежала сабля Грышнака, но она была очень тяжелой и неудобной, так что пришлось подползти к трупу и снять с него нож. Острым лезвием Пин перерезал все веревки.
— Давай двигаться, — сказал он. — Главное начать, хоть ползком, потом ноги разогреются, встанем и пойдем. Поползли!
Так они и двинулись. Сначала ноги совсем отказывались слушаться, пришлось-таки ползти, но земля была мягкая, передвигаться было нетрудно. Последний костер роханских часовых они обошли уже почти на ногах, потом оказались на берегу реки, сели и осмотрелись.
Шум битвы затихал. Очевидно, отряд Мохура был разгромлен или обратился в бегство. Рохирримы вернулись и теперь в почти полной тишине сжимали кольцо вокруг орчьего лагеря на холме. Начинало светать. Небо на востоке бледнело; настанет утро, и, наверное, все кончится очень скоро.
— Надо прятаться, — сказал Пин. — Если нас заметят, нам ничто не поможет. Эти храбрые воины
