совет ради твоего же блага, а ты меня не выслушал до конца. Гордый ты, не любишь чужих советов, да и правда, ума тебе не занимать. Но мне кажется, что ты делаешь ошибку, упорно извращая мои намерения. Увы! Я так старался тебя переубедить, что не совладал с собой, потерял терпение. Мне искренне жаль. Я не желаю тебе зла, даже сейчас, хотя ты водишься со сбродом забияк и невеж. И разве я мог бы иначе? Разве мы оба не принадлежим к одному старинному и почетному братству, к кругу достойнейших и мудрейших во всем Средиземье? Нам обоим выгодна наша дружба. Вместе мы сможем много сделать и залечить раны мира. Мы с тобой друг друга поймем, а мнения этой черни даже спрашивать не будем. Пусть ждут приказания. Во имя общего блага я готов зачеркнуть старые счеты и принять тебя в своем доме. Войди в Ортханк, Гэндальф.
И столько силы было в его голосе, что никто не мог слушать без волнения. Но странно действовали сейчас его чары. Всем показалось, что они — свидетели ласковых упреков, какими добрый Король журит своего любимого, но совершившего ошибку придворного. Не к ним были обращены слова, не для них подбирались доводы, и они не слушали, а подслушивали, как невоспитанные дети или любопытные слуги, стоящие под дверями и выхватывающие из разговора господ отдельные слова, пытаясь угадать, как они повлияют на их маленькие судьбы. Два чародея, конечно, были вылеплены из более тонкой глины, они были благородны и мудры. Неудивительно, если они станут союзниками. Гэндальф сейчас войдет в Башню, чтобы в верхних залах Ортханка держать совет с Саруманом о высоких делах, недоступных разуму простых людей. Двери перед ними захлопнутся, и будут они ждать приказа или наказания. Даже у Феодена промелькнула тень сомнения: «Если Гэндальф изменит нам и войдет, мы погибнем».
Но Гэндальф вдруг расхохотался. Чары развеялись как дым.
— Ах, Саруман, Саруман! — говорил маг, смеясь. — Ты ошибся в выборе судьбы. Тебе бы надо стать королевским шутом, заработал бы на хлеб и, может, даже был бы в почете, передразнивая королевских советников. Говоришь, — продолжал он, становясь опять серьезным, — что мы с тобой наверняка поймем друг друга? Боюсь, что тебе меня никогда не понять. А вот я тебя сейчас насквозь вижу. И осведомлен о твоих делах больше, чем ты думаешь. Когда я был здесь в последний раз, ты был тюремщиком, выполнявшим волю Мордора, и собирался меня туда отправить. Нет уж! Гость, однажды бежавший из твоей Башни через крышу, хорошо подумает, прежде чем еще раз войти в нее через дверь. Я не пойду к тебе в Башню. Но последний раз предлагаю: выйди к нам! Исенгард, как видишь, не так крепок, как ты себе внушил. Так же могут подвести и другие силы, в которые ты еще веришь. Может, пришло время распрощаться с ними? Обратиться к чему-нибудь новому? Хорошо подумай, Саруман! Сойдешь к нам?
По лицу Сарумана пробежала тень, потом он страшно побледнел. И прежде, чем он снова сумел найти подходящую маску, все поняли, что чародей не смеет оставаться в Башне, но и боится выйти из последнего убежища. Минуту он колебался, все затаили дыхание. Когда же он, наконец, заговорил, голос его звучал резко и холодно. Гордость и ненависть взяли верх.
— Сойти к вам? — повторил он язвительно. — Разве безоружный может выйти за порог на переговоры с бандитами? Отсюда достаточно хорошо все слышно. Я не глупец. Я не верю тебе, Гэндальф. Дикие лесные твари не стоят у меня на пороге, это правда, но я догадываюсь, где ты их спрятал.
— Изменникам свойственна подозрительность, — устало ответил Гэндальф. — Но можешь не бояться за свою шкуру. Я не хочу убивать тебя, и если бы ты меня в самом деле понимал, ты бы это знал. У меня даже хватит силы, чтобы тебя защитить. Даю тебе последнюю возможность. Если согласишься, свободно уйдешь из Ортханка.
— Красиво звучит! — фыркнул Саруман. — Как подобает речам Гэндальфа Серого, весьма учтиво и доброжелательно. Не сомневаюсь, что, уйдя отсюда, я помогу исполнению твоих планов и оставлю тебе удобное жилье и большие владения. Но зачем мне отсюда уходить? И что в твоих устах означает «свободно»? Думаю, что ты поставишь определенные условия?
— Поводом к уходу отсюда может быть хотя бы вид из твоих окон, — сказал Гэндальф. — Найдешь и другие, если подумаешь. Слуги твои погибли или разбежались. Соседей ты сделал врагами, а нового хозяина пытался обмануть. Когда Глаз повернется в твою сторону, он наверняка будет багровым от гнева. Говоря «свободно», я имею в виду настоящую свободу, без заточения в тюрьму, без цепей, без приказов. Я позволю тебе идти в любую сторону, хоть в Мордор, Саруман, если захочешь. Перед этим ты только отдашь мне ключ от Ортханка и Жезл. Я их возьму в залог и верну тебе потом, если снова заслужишь.
Лицо Сарумана посинело и перекосилось от злости, в глазах у него засверкали красные огни. Он дико захохотал.
— Потом! — воскликнул он, переходя на крик. — Потом! Наверное, когда получишь ключи от самого Барад-Дура, а может быть, еще корону Семи Королей и Жезлы Пяти магов? Когда сменишь шкуру на более просторную, чтоб не лопнуть? Скромные планы. Обойдешься без моей помощи. У меня найдутся другие дела. Не будь глупцом! Если хочешь со мной разговаривать, пока еще есть время, отойди и протрезвей, потом вернешься. И не таскай за собой головорезов и босяков, которые цепляются за полы твоего плаща. Прощай!
Он отвернулся и ушел внутрь.
— Вернись, Саруман! — приказал Гэндальф.
К удивлению собравшихся, Саруман снова показался на балконе, но так медленно подходил к краю и так тяжело дышал, хватаясь за решетку, как будто какая-то чужая сила тащила его сюда против воли. Лицо у него сморщилось, глаза ввалились. Пальцами, как когтями, он впился в массивную черную трость.
— Я не разрешал тебе уходить, — сурово продолжал Гэндальф, — потому что еще не кончил. Ты поглупел, Саруман, и стал жалок. Даже сейчас ты еще мог бы расстаться со злом, вернуться к здравому смыслу и послужить доброму делу. Но ты хочешь остаться у себя в Башне и глодать сухие кости старых измен. Тогда сиди там! Но предупреждаю тебя, что выйти будет трудно. Разве что черные руки дотянутся сюда и выволокут тебя. А теперь слушай, Саруман! — Голос мага стал мощным и властным: — Я больше не Гэндальф Серый, которого ты предал. Я — Гэндальф Белый, вернувшийся из Страны Смерти. У тебя больше нет своего цвета, и я исключаю тебя из Мудрых и из Белого Совета! — он поднял руку и звонким голосом раздельно произнес: — Саруман, твой Жезл сломан!
Раздался треск, палка раскололась в руках Сарумана, набалдашник ее покатился к Гэндальфу под ноги.
— Вон! — крикнул Гэндальф.
Саруман вскрикнул, попятился и скрылся. В эту же минуту тяжелый блестящий предмет, брошенный сверху, блеснул в воздухе, задел решетку балкона, от которой едва успел отойти Саруман, пролетел на волосок от головы Гэндальфа и ударился о ступеньку у ног мага. Железная балконная решетка зазвенела и сломалась, каменная ступенька разлетелась вдребезги. Темный полупрозрачный шар, в котором просвечивало багровое ядро, покатился вниз. Когда он был уже на краю глубокой лужи, Пин бросился вперед и схватил его.
— Негодяй! Убийца из-за угла! — закричал Эомер.
Гэндальф не шевельнулся.
— Это не Саруман, — сказал он. — Саруман ничего не бросал и не приказывал бросать. Шар падал с верхнего этажа. Если я не ошибаюсь, это прощальный привет Причмока, только он не попал в цель.
— Не попал, потому что не смог быстро решить, кого ненавидит больше, тебя или Сарумана, — предположил Арагорн.
— Очень может быть, — сказал Гэндальф. — Эти двое немного радости получат, оставшись наедине не по своей воле. Будут все время ссориться. Справедливое наказание, однако. Если Причмок уйдет живым из Ортханка, это для него будет незаслуженным счастьем.
— Эй, хоббит, отдай-ка его мне! — крикнул он вдруг, резко повернувшись, потому что заметил, как Пин с трудом взбирается на ступени, неся что-то тяжелое. — Я не просил тебя его поднимать.
Маг быстро сбежал по ступеням навстречу хоббиту, почти вырвал у него из рук шар, завернул в полу своего плаща.
— Уж я о нем позабочусь. Саруман сам ни за что бы его не выбросил!
— Может, у него там еще что-нибудь есть на выброс, — буркнул Гимли. — Если у вас разговор кончен, давайте отойдем так, чтобы в нас не попали!
— Кончен, — ответил Гэндальф. — Пошли!
