состоял из пяти блюд, последним из которых (к удовольствию Райнхарда) был потрясающий десерт — клецки из творожного теста с начинкой из абрикосов, обвалянные в хлебных крошках и зажаренные в сливочном масле.
Экипаж уже ждал их у дверей, возница невозмутимо поглаживал лошадь ручкой кнута. Райнхард открыл перед женой дверь и, подав руку, помог Эльзе ступить на подножку. Прядь каштановых волос выбилась у нее из-под шляпки. Хотя с годами ее лицо округлилось, оно сохранило некоторую девичью непосредственность, а фигура не вышла за пределы канонов женской красоты, установленных Рубенсом. Когда Эльза входила в карету, Райнхард взял на себя смелость и приподнял юбку ее платья, совсем чуть- чуть, чтобы она не споткнулась. Этот жест был сделан так тактично, что Эльза совершенно его не заметила, как и передачу чаевых.
Они поехали по Ринг-штрассе, мимо музеев искусства и естествознания, в западную часть города — Йозефштадт. Райнхард посмотрел в окно, а Эльза, утомленная впечатлениями этого вечера, положила голову ему на плечо. Коляска с грохотом катилась по мостовой, подпрыгивая на булыжниках, отчего ее голова моталась из стороны в сторону. Внутри стало тепло и даже душно. Мысли Райнхарда, как соринки в водовороте, постоянно двигались по сужающейся книзу спирали, возвращаясь все время к одному — Отто Брауну.
Райнхард решил, что Эльза уснула, поэтому удивился, когда его размышления были прерваны вопросом:
— О чем ты думаешь?
Райнхард быстро придумал шутливый ответ:
— О том, какая ты красивая в своем новом платье.
— Оскар, — сказала Эльза немного хриплым сонным голосом, — тебе пора бы уже знать, что я не из тех людей, которых можно обмануть лестью.
Инспектор хохотнул и повернулся, чтобы поцеловать ленту на шляпе жены.
— Хорошо, сдаюсь, — сказал Райнхард. — Я кое-чем озабочен. Но у меня нет ни малейшего желания портить нашу годовщину обсуждением расследования убийства.
— Нашу годовщину ничто не может испортить, — возразила Эльза. — Это был такой прекрасный вечер, и я очень, очень счастлива. — Сказав это, она поерзала, удобнее устраиваясь у него на плече.
— И тебе нравится новое платье?
— Очень.
Когда экипаж проезжал мимо равномерно расставленных фонарных столбов, все внутри освещалось мягким янтарным светом. Черная кожаная обивка заскрипела: Райнхард сел поудобнее, тяжело привалившись к стенке.
— Итак? — спросила Эльза.
— Что «итак»?
Периодически вспыхивающий свет почему-то действовал успокаивающе.
— О чем ты думаешь?
Райнхард заколебался, и Эльза продолжила:
— Это Леопольдштадское убийство, да? Ты думаешь о нем, верно?
— Да, — вздохнув, сказал Райнхард. — Сегодня Макс допрашивал главного подозреваемого, человека по имени Отто Браун. Он был членом спиритического кружка фройляйн Лёвенштайн, и его никто не видел с той ночи, когда произошло убийство. Он фокусник, и мы считали это важным, учитывая обстоятельства совершения преступления.
— И? — спросила Эльза с мягкой настойчивостью.
— Я надеялся, что он сознается. Но он ничего подобного не сделал. А комиссар проявляет все большее нетерпение.
— Вы отпустите Брауна?
— Придется.
— И что вы потом будете делать?
— Даже не знаю…
Экипаж замедлил движение, пропуская на перекрестке омнибус, а потом снова набрал скорость.
— Знаешь, — сказала Эльза, зевая, — на днях я прочитала очень интересную статью в «Дамском журнале».
— Да?
— О женщине по имени мадам де Ружмон, она живет в Париже. Она помогла французской полиции «Сюрте» раскрыть несколько преступлений.
— Как ей это удалось?
— Она тоже медиум, как фройляйн Лёвенштайн.
— То есть ты предлагаешь…
— «Сюрте» не стесняется пользоваться ее помощью, — резко сказала Эльза.
— «Сюрте»… они… они французы. Здесь, в Вене, у нас другие методы. Кроме того, мне страшно представить, что скажет Макс, когда я предложу это.
— Доктор Либерман не может знать все, — отрезала Эльза.
43
Либерман повернул за угол и столкнулся с профессором Вольфгангом Грунером. Оба они резко остановились и отпрянули друг от друга, как будто наткнулись на невидимую стену.
— Ах, доктор Либерман, — сказал Грунер, придя в себя. — Если у вас есть минутка, я хотел бы поговорить с вами в своем кабинете.
— Прямо сейчас? — неуверенно спросил Либерман.
— Да, сейчас, — сказал Грунер.
Либерман посмотрел на часы.
— В три у меня пациент.
— Я не отниму у вас много времени.
Двое мужчин молча пошли по коридору, идя в ногу, почти по-военному. В то же время они сохраняли заметную дистанцию, как будто каждый из них обладал магнитными свойствами, которые разводили их в стороны, как одноименно заряженные частицы. Через некоторое время отсутствие вежливых реплик, которыми при встрече обмениваются обычно все воспитанные люди, и их явная антипатия друг к другу сделали атмосферу напряженной. Либерман почувствовал сильное облегчение, когда они наконец дошли до двери кабинета Грунера.
Кабинет был мрачный и чем-то напоминал каюту подводной лодки. Слабые лучи мутного света пробивались между ветхими шторами, освещая пылинки, плывшие в воздухе с вялой грацией амеб. На полу в беспорядке лежали ящики с электрическими устройствами, напоминавшими сундуки с сокровищами, брошенные пиратами на дне Карибского моря.
В высоком стеклянном шкафу в несколько рядов стояли банки с желтоватым формальдегидом, в котором плавали губчатые части мозга с волокнами нервной ткани. Этот шкаф был похож на отвратительный аквариум. В одном сосуде, немного большем, чем остальные, находился предмет, взглянув на который, Либерман содрогнулся — это был разлагающийся плод с двумя головами. Желтоватые частички плоти собрались на дне банки, что указывало на солидный возраст содержимого банки. Эта медицинская диковина неизвестного происхождения являлась гордостью жуткой коллекции Грунера.
— Прошу садиться, — буркнул Грунер.
— Спасибо, — ответил Либерман, подвигая тяжелый деревянный стул поближе к огромному столу Грунера.
— Доктор Либерман, — начал Грунер, — насколько я понимаю, вы являетесь лечащим врачом гувернантки-англичанки мисс Амелии Лидгейт. Она должна проходить курс электротерапии для избавления от постоянного нервного кашля и сопутствующего паралича. Сколько вы провели сеансов электротерапии,