этих.
Он выдвинул ящик под прилавком и вытащил небольшой прямоугольный предмет, завернутый в черную кожу.
— Что это?
— Фотоаппарат, — ответил Йоли с оживлением.
Фон Булов и Хаусман явно ему не поверили.
— Он называется «Карманный коузи».
— Английский?
— Нет, американский. Эти американцы сейчас делают очень интересные вещи. Он открывается как книга, видите?
Герр Йоли раскрыл створки, и там, где фон Булов ожидал увидеть страницы, появились красные кожаные мехи.
— Это менисковая линза, а одинарный затвор располагается здесь, на корешке. — Герр Йоли показал на маленькое отверстие. — И он работает очень быстро, почти мгновенно. Этому аппарату уже несколько лет, так что сейчас, наверное, изобрели уже модели еще меньшего размера. «Коузи» может сделать восемнадцать кадров на одной фотопленке, с которой можно напечатать фотографии размером три с половиной дюйма. Он лучше работает, когда…
— Да, да, — резко прервал его фон Булов. — Это все очень интересно, герр Йоли. А где были сделаны эти снимки?
— У небольшого кафе в Пратере, — сказал Йоли уже спокойным голосом. — Я забыл, у какого именно. Фройляйн Лёвенштайн сообщила мне, когда она встретится с женихом, я устроился за соседним столиком после того, как он пришел. Видите, кажется, как будто я просто читаю книгу…
Герр Йоли поднял аппарат и посмотрел в раскрытые меха. Затем, подняв голову, он посмотрел на полицейских поверх кожаного переплета.
— Вы помните, как они встретились? — спросил фон Булов.
Йоли закрыл камеру и с чрезвычайной осторожностью положил на прилавок.
— Что вы имеете в виду?
— Они обменялись поцелуем при встрече?
— М-м-м, нет, по-моему, нет. Но я не уверен, потому что прошло уже много времени. А почему вы так интересуетесь? Зачем это полиции?
Фон Булов окинул маленького фотографа презрительным взглядом.
— Вы читаете газеты, герр Йоли?
— Да, «Таглат», «Цайтунг». А что?
— Тогда вы, наверное, читали невнимательно.
Фотограф пожал плечами.
— Герр Йоли, фройляйн Лёвенштайн не забрала эти фотографии по той простой причине, что она мертва. Скорее всего ее убил этот господин.
Фон Булов ткнул пальцем в стопку фотографий. Когда он надавил на изображение господина, его губы расплылись в широкой хищной ухмылке.
70
Хотя комнаты Амелии Лидгейт все еще оставались довольно мрачными, в них начали появляться признаки человеческого присутствия. Небольшой огонь горел за каминной решеткой, в старой голубой вазе стояли цветы, а на стенах висели несколько гравюр меццо-тинто. На первой была Королевская обсерватория в Гринвиче, на второй — Собор Святого Павла в Лондоне, а на третьей — пасущиеся коровы у небольшой рощицы в местечке Хэмпстед.
На каминной полке выстроились энциклопедии, по всему полу были разбросаны книги. Стоявший на лестничной площадке открытый чемодан указывал на то, что она еще не закончила распаковывать свою библиотеку. Очевидно, уже накануне отъезда в Вену она решила пожертвовать гардеробом в пользу нескольких греческих и латинских авторов.
Когда Либерман рассматривал вещи Амелии, ему стало не по себе. В его присутствии здесь не было ничего необычного и ничего неприличного. Это было нормально, даже предполагалось, что врач будет навещать своих пациентов некоторое время после того, как лечение успешно закончилось. Но Либерман решил навестить свою пациентку на дому не из чувства долга, а из любопытства. Он хотел поближе познакомиться с бывшей гувернанткой и прекрасно осознавал свою заинтересованность. По общепринятым стандартам она была очень необычной женщиной. Министр Шеллинг был прав: Амелия Лидгейт действительно была ненормальна, но это скорее привлекало Либермана, чем отталкивало.
Она поднималась по лестнице, под ее ногами скрипели ступеньки, позвякивали чайные чашки. Смущенный тем, что без разрешения рассматривал ее комнату, Либерман вернулся к столу.
Мисс Лидгейт появилась в дверях, и Либерман сразу встал, чтобы ей помочь. Но она отказалась от помощи, сказав, что он гость и что она сама обо всем позаботится.
Разливая чай, мисс Лидгейт оживленно говорила о своих планах. Она спросила, где можно купить прочный книжный шкаф, и рассуждала о возможности внести большой лабораторный стол вверх по лестнице, не повредив перила. И наконец она высказала надежду на то, что фрау Рубенштайн не будет возражать, если она поменяет газовые краны, чтобы заправить горелку Бунзена.
Как обычно в манерах Амелии Лидгейт присутствовала определенная английская сдержанность. Но к концу вечера ее строгость, идеально прямая спина, четкая речь и безупречные манеры стали казаться Либерману не столько холодностью, сколько воплощением уникального обаяния.
Либерман заметил на столе несколько книг без названий. На корешках ничего не было, а пожелтевшая бумага была вся в коричневых пятнах.
— А это…
Не успел он закончить вопрос, как мисс Лидгейт подтвердила его догадки.
— Да, это дневники моего деда. По крайней мере, некоторые из них. Посмотрите, если хотите.
Либерман почувствовал себя польщенным. Он показал на чашки с чаем.
— Так, наверное, нельзя, я…
— Доктор Либерман, эти дневники пережили два пожара, разлив Темзы и провалялись заброшенными в сарае с крысами почти тридцать лет. Уверяю вас, что если вы капнете на них чаем, то ничего страшного не случится. Я думаю, что они переживут, даже если вы нечаянно опрокинете на них всю чашку.
Либерман улыбнулся и взял в руки первый том. Изначально он, вероятно, имел переплет из черной кожи, которая с тех пор выцвела, потрескалась и потерлась. Несмотря на уверенность мисс Лидгейт в том, что дневники перенесут все, Либерман чувствовал, что должен обращаться с ними с чрезвычайной осторожностью. Открыв первый том, он почувствовал легкий запах — это было странное сочетание духов и плесени, как будто со временем бумага приобрела свой собственный приятный аромат. Первая страница оказалась пуста, а на второй большими готическими буквами было выведено имя автора «Бухбиндер».
Все остальные страницы были густо покрыты текстом; иногда попадались очень четкие выполненные пером иллюстрации. В основном, на них изображались предметные стекла микроскопа. Создавалось общее впечатление тонкого ума и огромного внимания к деталям.
— В этом томе, — сказала Амелия Лидгейт, — комментарии моего деда по экспериментам с переливанием крови, проводимым Королевским обществом. Также он содержит описания его собственных исследований природы крови. Это шестой том дневника моего деда, но я думаю, его можно назвать просто «Книга о крови».
Либерман задал молодой гувернантке несколько вопросов о цели экспериментов с переливанием крови: например, какие болезни предполагалось лечить с помощью этого метода?
— Ученых интересует, в основном, терапия сознания, а не лечение тела, — ответила мисс Лидгейт.
