— А что прикажете с мальчонкой делать?
— Как — что? Пусть у стариков живет, у деда с бабкой.
— Нет их. Бабка от угару померла прошлый год, а дед от поносу. Брат есть у Сорокина старший, так у него самого восемь. «Не возьму, — говорит, — своих хватает». Есть прадед с прабабкой, Сорокин из сторожки на дороге. Приползли старики с погорельцами прощаться. Я деду сказал: «Бери мальчонку». А он грит: «Мне восемьдесят шестой пошел, а старуха чуть помоложе — куда нам? Не вырастим».
Вдруг из детской раздался голос Миши:
— Бабушка, покажи мне мальчика!
Арсеньева вздрогнула и схватилась за ручки кресла.
— Я сколько раз говорю — дверь запирать! — зашипела она на управляющего. — Чего у двери стоишь? Вошел — и запри!
Абрам Филиппович беспокойно огляделся вокруг, чувствуя свою вину, и повернулся, чтобы запереть дверь.
— Где мальчик? — послышался снова голос Миши, и он вошел к бабушке.
Тогда Арсеньева нехотя спросила, где маленький погорелец. Оказывается, Абрам Филиппович его оставил в сенях; там его Алексей Максимович взял на руки. Ребенок, наплакавшийся за день, голодный, взбудораженный, задремал от усталости и горя.
В сени пошли вчетвером: бабушка с управляющим и Миша впереди, а няня Лукерья шла и присвечивала, поднимая над головой сальную свечу в медном подсвечнике. Когда вошли в сени, Арсеньева подняла свой лорнет, висящий на цепочке, и стала внимательно разглядывать мальчика.
— Это он пожар наделал? — строго спросила она.
Мальчик очнулся и соскочил на пол.
Синие глаза его опустились под суровым взглядом барыни.
— Выпороть его надо хорошенько! — продолжала Арсеньева. — Какую беду наделал! Избу сжег, родителей уморил и всю деревню чуть не спалил!
Лицо мальчика искривилось гримасой, и он отчаянно заплакал, но Кузьмин прикрыл ему рот рукой и велел молчать. Мальчик хотел убежать, но его тотчас же поймали и привели обратно.
Арсеньева почувствовала, что кто-то дергает ее за платье, — оказывается, Миша. Он зашептал:
— Ты его не брани, бабушка, а утешь получше!
Паша, дрожа и заикаясь, попытался оправдаться:
— Я нечаянно!
Абрам Филиппович поддакнул бабушке:
— За «нечаянно» бьют отчаянно!
Тогда Миша вступил в разговор взрослых:
— Конечно, нечаянно! Разве он хотел своих родителей спалить? Подумай, бабушка, разве я могу тебя сжечь? Ты же мне нужна! Ты его прости и возьми к нам, как Пашеньку, он мне будет брат.
— Да что ты, Миша, говоришь несуразицу! Пашенька — девица дворянского происхождения, а Пашка — холоп.
Но Миша настаивал на своем. Надо отмыть мальчика в бане, тогда он станет хороший, совсем как дворянского происхождения. Миша настойчиво просил подарить ему мальчика.
Арсеньева хмуро молчала, а Мишенька, не замолкая, напоминал, что он давно просил брата. Столыпины не отдадут Алешу, потому что родителям он мил, а этот никому не нужен, даже старому дедушке, поэтому надо его взять себе.
Чувствуя, что внучек прав, и желая сделать ему удовольствие, Арсеньева сдалась и объявила, что «устами младенцев глаголет истина», что Пашка должен благодарить Михаила Юрьевича за заступничество — она согласна взять ребенка. Жить Пашка будет в избе с дворовыми, а когда Мишенька пожелает, то будут звать его играть с ним.
Так решилась судьба Паши Сорокина. Но не всегда исполняется то, что задумывает человек.
Когда мальчика свели в баню, или, как ее называли в Тарханах, «мыльню», прибежала Дарья Куртина и сообщила, что у ребенка сильно обожжены ноги. Пашу уложили спать с горничными девушками, и он всю ночь стонал и бредил.
Миша спал чутко. Он проснулся, и, когда услышал тяжелые вздохи и всхлипывания, ему показалось, что он слышит стоны матери в дни ее болезни. Прислушавшись, он вскочил и с плачем побежал искать ее по всему дому.
Бабушка, Лукерья, Христина Осиповна и Андрей ловили Мишеньку, но он отбивался и объяснял, что видел во сне, как мама стоит на пороге; надо раскрыть дверь или окно, и тогда она войдет.
Бабушка плакала и волновалась, ожидая беды. И действительно, у Миши к утру открылся жар. Он повторял одно только имя со страстным призывом и нежностью; он верил в чудо, верил в возвращение матери, протягивал к ней руки, как бы желая обнять ее и прижаться к ее груди.
Потом он явственно сказал:
— Бедный мальчик! Совсем один. Даже дедушка его не берет.
Арсеньева велела вызвать Абрама Филипповича, дала ему несколько ассигнаций и что-то зашептала. Вскоре в барский дом явился старик Сорокин из сторожки и сказал, что хочет взять мальчика к себе. Дед низко кланялся Арсеньевой и благодарил за помощь.
Мише показали дедушку. Мальчик удивился, какие у старика застывшие, неподвижные, «как у черепахи», глаза. Миша обрадовался, что, оказывается, старик любит Пашу и берет его к себе жить. Арсеньева даже вызвала кучера Никанорку, велела ему свезти больного в сторожку и разрешила внуку подарить Паше свою одежду, башмачки и немного игрушек, после чего стонущего ребенка увезли.
Через несколько дней всеведущая Дарья потихоньку доложила Арсеньевой, что Паша помер, но сенные девушки услыхали и стали шептаться. Юный Лермантов услыхал, вздрогнул, задумался, мрачно поглядел большими черными глазами на бабушку и сказал, что Паше лучше умереть, чем жить. Бабушка испугалась, каким тоном это было сказано, и решила чем-нибудь развлечь Мишеньку, поэтому велела готовиться к святкам.
После обеда оставались сидеть в чайной комнате и клеили игрушки для елки. Христина Осиповна была мастерица вырезывать разные коробочки, фонарики, хлопушки и муфты из цветной бумаги. Доктор Ансельм Левис умел лепить фрукты и овощи, красил их, мазал белком и посыпал борной кислотой, отчего яблоки и груши, морковки и огурцы начинали блестеть. Увлеченный рукоделием, он стал делать грибы и даже виноград, а потом так вдохновился, что слепил из соломы несколько гнездышек и туда положил настоящие воробьиные и ласточкины яички. Илья Сергеев лепил ангелочков из воска, колыбельки с новорожденными, и его работа восхищала Мишу; он взял кусок воску и сам стал лепить. Пашенька мастерила балерин с пышными юбками из тюля и с роскошными шляпками на голове. Бабушка вбивала в орехи тонкие лучинки с цветными ленточками, потом обмакивала орехи в белок и облепляла тончайшим листком сусального золота. Лукерья плела маленькие корзиночки из соломы и красила их в разные цвета.
Взрослые наслаждались этим занятием, но Миша вскоре заскучал.
Однажды, когда приготовления были в разгаре и все оживленно смеялись и переговаривались, любуясь своими произведениями, Миша мечтательно спросил:
— Бабушка, ты любишь стихи?
Арсеньева вскинула очки на лоб и спросила в недоумении:
— Не понимаю, какие стихи?
Мальчик произнес медленно:
— Люблю стихи! Хочется послушать.
Христина Осиповна, доктор и Ефим Яковлев продолжали делать свое дело, но бабушка крикнула:
— Дашка, собери девок и ступай поищи стихи!
— Чего-с? — переспросила Дарья и заморгала.
Видно было, что она сразу не могла сообразить того, что от нее требуют.
Через некоторое время она вернулась, видимо огорченная, что не может услужить, и в недоумении сказала:
— Простите, барыня-милостивица, только не знаю, где их искать. Стихов в новом доме нетути.
