комнату Натальи Петровны, где она сейчас не жила, потому что переселилась в комнату больной матери, за которой ухаживала днем и ночью.
Арсеньева спросила:
— Как здоровье Анны Васильевны?
Ей ответили грустно:
— Слаба.
Арсеньева сказала, что с утра они с Мишенькой пойдут навестить больную.
Бабушка с внуком устроились в комнате Натальи Петровны, обставленной просто, но удобно. Под предлогом дорожной усталости Арсеньева не пожелала сидеть с Лермантовыми допоздна.
Христину Осиповну устроили тут же на диванчике, Лукерья легла на полу, а Дарью взяла к себе в комнату Александра Петровна.
С утра Миша повел отца показывать купленных в Москве оленя и лося. Все Лермантовы были поражены: как балует внука бабушка! Какие деньги тратит она на его прихоти! Конечно, они не могут себе позволить так роскошествовать.
Потом пошли в столовую к утреннему завтраку. Все три сестры старались наперебой ухаживать за Арсеньевой, но она сухо принимала их любезности, и это отравляло радость встречи сына с отцом. Вместо того чтобы завтракать, Арсеньева достала бисерное вышиванье, надела очки и стала усиленно заниматься рукоделием, иногда вставляя словечко в общий разговор, а Миша не сходил с рук отца и тоже не приступал к еде.
— Папа, а почему ты в рубашке, а не в сюртуке?
Юрий Петрович, краснея, объяснил, что он стал заправским помещиком и отвык от столичных мод.
— К тому же, — смущенно добавил он, — сюртук мне стал узок, придется другой шить. Полнею, дружок, в деревне!
Слуга подал новое блюдо, и Арсеньева наконец оставила вышиванье, села к столу и спросила про урожай.
После завтрака пошли в комнату бабушки Лермантовой Анны Васильевны. Она лежала в постели в белом чепце, на белоснежных простынях, под ватным лоскутным одеялом. Бабушка Анна Васильевна очень исхудала, лицо ее покрылось морщинами. Дышала она тяжело. За нею преданно ухаживала дочка Наташа. На большом столе у стены навалены были стопочки салфеток для грелок и компрессов, стояли разные пузырьки с лекарствами, лежали аптечные коробочки с пилюлями. Стены комнаты были оклеены чистой белой бумагой, на светлом фоне выделялся портрет мужа — Петра Юрьевича Лермантова, дородного, приветливого, еще молодого. Он был запечатлен в темном штатском сюртуке с большими, искусно сделанными пуговицами, в кружевном жабо над парчовым жилетом, в пудреном парике. Портрет мужа всегда был перед глазами Анны Васильевны; просыпаясь и засыпая, она смотрела на него, а днем много раз обращалась к нему.
Каждый, входя в комнату болящей, чувствовал, что его охватывает застарелый запах лекарств и псины, — на кровати Анны Васильевны в ногах лежала большая любимая собака, которая, увидев посетителей, вставала, но, полаяв, тотчас же укладывалась обратно.
Анна Васильевна, добродушно улыбаясь, поясняла:
— Очень я привыкла к Азорке. Очень преданная собака. Она мне ноги согревает лучше всякой грелки. Старенький песик, не вспомню, сколько ему лет, а хороший, забавный.
Увидев Арсеньеву, давнишнюю свою приятельницу, Анна Васильевна обрадовалась, хоть ряд неприятностей, стоявших между ними после женитьбы Юрия Петровича, омрачал их дружбу и наложил свой отпечаток на их отношения. Увидев Мишеньку, Анна Васильевна оживилась чрезвычайно и потребовала у внука ручку поцеловать, но Миша тотчас же сам, первый поцеловал руку бабушки и хотел ее поцеловать в губы, но Анна Васильевна не разрешила, говоря, что она больная и остерегается передать внуку свою болезнь, и тут же стала говорить с гордостью, какой у нее воспитанный внук! Она велела дочери Наташе достать со шкафа корзину с подарками, которые они заготовили для внука. Тетя Наташа поздоровалась с Елизаветой Алексеевной и с Мишенькой и тотчас же достала корзину, прикрытую белым холстом, и предложила Мише доставать подарки…
Чего тут только не было! Крепостной столяр Фома по заказу Анны Васильевны наготовил множество игрушек: сверху лежали накрепленные на две палочки кузнец и медведь, если их передвигать, то они начинали бить молотком по наковальне.
Очень понравилась Мишеньке ярмарочная карусель: в деревянных, ярко раскрашенных ладьях и на конях сидели маленькие цветные куклы, у столба стоял крестьянин с веревочкой в руках; если потянуть за веревку, карусель начинала вертеться, и все лодочки, в которых сидели маленькие куклы, и все лошадки со всадниками в седле кружились.
Потом вынули дорожную карету, ее везли запряженные цугом шесть лошадок — все они были обтянуты настоящей лошадиной шкурой. Впереди скакал форейтор, указывая дорогу. На козлах кареты сидел кучер в ватном кафтане и в шляпе с перьями, а в экипаже на сиденье ехали бабушка с внуком — Анна Васильевна рассказывала, что она велела Фомке изобразить, как Мишенька с бабинькой приезжают в Кропотово, а Наташа всем сшила платья и костюмы. Восторгу от этой игрушки не было конца!
Тут тетя Наташа подала Мишеньке
Миша надел на себя гречневик, подбоченился и сказал, что хочет сплясать русскую, но Елизавета Алексеевна не разрешила беспокоить больную бабушку. На дне корзины осталось несколько фигурок — в разных видах был вырезан из дерева искусником Фомой Азорка. Анна Васильевна с внуком долго обсуждала, какая собака больше всего похожа на настоящего Азорку. Живого пса спустили с кровати и ставили в разные позы, это было очень забавно, все смеялись, хоть ни о чем не успели поговорить толком. Однако Елизавета Алексеевна заботливо напомнила, что гости утомляют больную, и увела Мишеньку. Миша пошел впереди в новом гречневике, нес кузнеца с медведем и щелкал, улыбаясь и удивляясь забавной самодельной игрушке, а дворовая девушка несла за гостями корзину с игрушками.
Арсеньева с внуком хотела пройти в свою комнату, но Юрий Петрович пригласил их опять в столовую, говоря, что они плохо покушали. Сестры Елена и Александра Петровны их там ожидали.
Миша стал показывать игрушки отцу. Арсеньева, недовольно поглядев на всех, села рядом с сестрами и принялась за вышиванье.
Елена Петровна стала жаловаться, что в этом году урожай неважный, что с малым количеством людей большого урожая не соберешь.
Арсеньева, вздыхая и щурясь, наставительно намекнула, что у Юрия Петровича была возможность купить крестьян — деньги-то на руках ведь были! Лермантовы простодушно оправдывались: долги.
— Дарье Васильевне две тысячи отдали? — строго спросила Арсеньева.
— Нет, — смущенно ответила Елена Петровна. — Она говорит, что может подождать…
Арсеньева усмехнулась:
— А дом в Ефремове? Можно было бы сдавать в аренду.
— Продали, — смущенно пролепетала Елена Петровна.
— Неужто спустили? — с возмущением переспросила Арсеньева. — Какой хороший дом был! Отменная там была гостиная и столовая большая. Жаль дом! Для гостей беленькие комнаты и комната с мальчиком на потолке… Все помню: у Юрия Петровича кабинет малиновый, он все гостей сзывал к себе в карты играть. Проиграл он дом небось?
Елена Петровна неопределенно молчала.
Чтобы прекратить неприятный разговор, Елена стала рассказывать про сестру Катеньку, как она выходила за помещика Свиньина. Теперь живет далеко, давно не приезжала домой и вряд ли скоро повидаться приедет, но ничего, сестра счастлива. Зато сестра Дунечка, которая замужем за Пожогиным- Отрашкевичем, часто наезжает. Юрий Петрович очень дружен с ее мужем, и молодые живут хотя небогато, но ладно. У них два сына, они почти ровесники Мишеньки; им дали знать о приезде Елизаветы Алексеевны, и они приедут сегодня познакомиться со своим кузеном.
