Она поднялась, еще раз обошла свою комнату – не забыла ли чего? – одновременно прощаясь с милым старинным диваном, ореховым комодиком, стеклянным ночником в форме лампы Алладина, и всем-всем-всем, что радовало и хотя бы оставляло чувство уверенности в завтрашнем дне.
«Ты забыла попрощаться еще кое-с-кем», – напомнила себе Джейн.
Она осторожно потянула вниз блестящую ручку и выскользнула из комнаты в коридор, моля Бога о том, чтобы не столкнуться с Эриком. Видеть его не хотелось. Совсем.
«Но ты ведь знаешь, что все равно его простишь, и все равно вернешься?»
Джейн усмехнулась, на цыпочках проходя мимо кабинета инквизитора. Сам он – это было видно сквозь приоткрытую дверь – сидел в кресле и стучал по клавиатуре, набирая очередной отчет.
«Эрик, ну почему? Почему ты стал именно таким?!!»
Она тихонько вздохнула, почувствовала, как болезненно вздрогнул колдун в кресле. Он прекрасно знал, что сию секунду творилось в душе Джейн, здесь и обострившиеся ощущения старого мага, и долгие годы прожитые под одной крышей… Джейн заскользила дальше по коридору, легонько касаясь гладких деревянных панелей. Эрик любил отделывать свои жилища деревом, наверное, сказывалось влияние той эпохи, когда он родился и вырос…
Вот и ореховая дверь, покрытая затейливой резьбой. Джейн затаила дыхание, когда дверь с тихим щелчком приоткрылась, и осторожно заглянула в образовавшуюся щель. Отсюда было видно изголовье кровати, на которой металась в жару молоденькая ведьма. Ее лицо маком расцветало на молочной подушке, глаза были приоткрыты, но девушка пребывала слишком далеко от действительности, чтобы обратить внимание на посетительницу.
Джейн приблизилась – отчего-то на цыпочках – и внимательно заглянула в лицо Валерии. Так и есть. Судя по виду, все сорок, а то и больше. И о чем только Эрик думает?!! Но температура – это еще цветочки, если вспомнить, что этой малышке пришлось пережить. Столько дряни в собственной крови это вам не шутка…
Валерия внезапно открыла глаза и уставилась на Джейн мутным, не видящим взглядом.
– Бедная, – слетело с потрескавшихся, запекшихся губ, – бедная Джейн…
Из глаз Валерии так и брызнули слезы, Джейн схватила ее за руку, сжала пальцы… Что бы там не увидела ведьма с рождающимся Даром, Джейн Файерхилл действительно нуждалась в сочувствии… И она поняла, что по ее собственным щекам тоже катятся слезы, капая на шелковую наволочку.
–
Перед глазами, суматошно сменяя друг друга, замелькали картины из ее, Джейн, долгой жизни. Прощание с Виндзорским дворцом. Возвращение. Снова прощание. И – кровь, кровь… Тонкие девичьи руки по локоть в крови, не отмыться ни в жизнь, и сердце рыдает, сжимается в предчувствии скорой развязки.
Но как разорвать порочный круг зла?
«Если бы я смогла спасти хотя бы одну жизнь… может, этого было бы достаточно?»
Джейн осторожно положила руку Валерии на покрывало – синяки на локтевом сгибе казались совсем черными – и попятилась. Мысли прыгали, как теннисный мяч. Упругое «бух-бух» в висках никак не давало сосредоточиться.
«Если бы я спасла ее, может быть, жизнь моя наконец обрела бы смысл?»
Взгляд ведьмы Джейн задержался на лице Валерии. Обычное такое лицо, ничем не выделяющееся из тысяч. Но стоит только вспомнить,
– Все, довольно, – решительно сказала себе Джейн.
Она решительно распахнула дверь и вышла из комнаты, но тут же, по закону подлости, нос к носу столкнулась с инквизитором, который до жути напоминал одного из тех воронов, что живут в Тауэре. Сильная птица – но не свободная.
– Ну как она там? – шепотом спросил он, усиленно не замечая заплаканных глаз своей «горничной».
Джейн в последний раз шмыгнула носом, быстро вытерла щеки.
– Плохо. Сделай что-нибудь, Эрик, а то она не переживет и этой ночи.
– Ты то же самое говорила и вчера, – заметил он, в задумчивости переминаясь с ноги на ногу.
– Она бредит.
– Средства инквизиции далеки от совершенства, – Эрик ухмыльнулся, – когда ты уезжаешь?
– Что, не терпится избавиться от собственной совести? – уколола его Джейн.
Он и бровью не повел.
– Моя совесть, дорогая Дженнет, всегда была и остается при мне.
Джейн хмыкнула, обогнула инквизитора и пошла по коридору. Спорить бессмысленно, все равно что биться головой о стену. На ходу она обернулась и бросила:
– Разорви порочный круг, Эрик. Если этого не сделаешь ты, то это сделаю я.
– Любопытно, каким образом?
Она не ответила, гордо выпрямилась и зашагала прочь, намеренно громко топая по паркету. Каким образом? Хм…
Одна особенно упрямая мысль крутилась и крутилась в голове Джейн, словно кошка вокруг клетки с канарейкой. Мысль эта была и сладкой, и горькой одновременно. Мысль о свободе и обретенном, наконец, смысле бытия…
«Я должна была стать одним из величайших мыслителей своей эпохи», – вдруг подумалось Джейн, – «ох, что за глупости? Это все мои фантазии…»
Привет от убийцы или что случается с принцессами, запертыми в башне
Прошел третий день с моего пробуждения в «кофейной» комнате. За высокими стрельчатыми окнами припекало апрельское солнце, далекая роща завернулась в облако малахитовой пудры, по небу плыли караваны перелетных птиц – а в нашем временном убежище не менялось ровным счетом ничего.
Я и Эрик. Эрик и я.
Отстраненно-вежливый, пребывающий в постоянных размышлениях Эрик – и растерянная, бесцельно бродящая по дому я.
К слову, загородный дом очень сильно напоминал укрепленный рыцарский замок с двойным кольцом стен и высоким донжоном в центре, а я, провинившаяся ведьма, чувствовала себя юной супругой Синей бороды – нет-нет, растительность на лице инквизитора была вполне обыкновенного черного цвета! Но я, черт возьми, просто была уверена в существовании запретной комнаты, где вот уже сколько лет хранилась страшная тайна Эрика.
Итак, три дня.
Я кое-как передвигалась самостоятельно, придерживаясь за стены. Эрик привез из моей квартиры (теперь принадлежащей родителям) одежду и документы, не забыв и мою любимую фланелевую пижаму с жизнерадостными желтыми утятами. Спала я в той же светлой комнате с видом на небольшой сад, завтраки же, обеды и ужины происходили в столовой гигантских размеров – там с легкостью бы разместились и круглый стол, и все рыцари короля Артура заодно. К слову, приготовлением пищи занимался сам Эрик, я даже не была допущена на кухню под тем предлогом, что обязательно внесу хаос в стройные ряды кастрюль, тарелок и ложек. Вот так и получилось, что занять мне себя было нечем, Эрик же меня развлекать не торопился. Оставалось только одно: бродить привидением по замку в поисках тайной комнаты.
Но пока что все двери легко отворялись, ничего интересного в мои цепкие ручки не попадалось. Приятным исключением была книга, которую то и дело листал Эрик – она в самом деле оказалась молитвенником, причем молитвенником католическим. Латынь, латынь, латынь… Но самая последняя страница оказалась исписанной рукой самого инквизитора, и там среди каракуль, я прочитала: «Jacob». Истинное имя Эрика?.. Хотела спросить, но вовремя прикусила язык – еще разозлится, подумает, что шпионю… И все. Больше никаких зацепок, как не ищи.
Поэтому я начала падать духом и предаваться печальным размышлениям. О ком? Ха, конечно же,
Я не буду кривить душой: мне отчаянно не хватало его хитроватой улыбки, морской зелени глаз, пшеничной пряди, постоянно падающей на лоб. Не хватало голоса, теплых и надежных рук, запаха одеколона, ощущения чистой рубашки на щеке. Я словно очутилась в вакууме, хотя, уж конечно же, новых ощущений хватало… И в то же время словно кто-то нашептывал мне – дурочка ты, Лерка. Вспомни, как твой принц сверкал пятками. И ведь не постыдился сперва сигануть с третьего этажа, наверняка воспользовавшись тайными колдовскими навыками, а потом задать стрекача в одних трусах! Воспоминания эти были ядовиты, отнимали все силы и обволакивали душу безнадежной горечью. Но я то и дело возвращалась к ним, меня тянуло туда как преступника на место преступления; я задавалась вопросом – а как жить дальше? Что будет, если я когда-нибудь снова встречу Андрея? Что я смогу сказать ему? Да и нужно ли? «Лерка, я тебя люблю». А доказательства? И имеет ли право человек бросить любимого на произвол судьбы? Эх, Андрей, Андрей… Я украдкой рыдала, уткнувшись носом в подушку. Наверное, Эрик знал об этом – но ни разу не спросил. Его вообще мало интересовало мое «душевное» состояние.
…Но к вечеру третьего дня кое-что произошло. В тот миг, когда я в очередной раз предавалась скорби по потерянной любви, в дверь моей комнаты сдержанно постучались.
– Лера, можно я войду?
Он всегда спрашивал разрешения, как будто боялся застать меня неодетой. Ох уж мне эти джентльменские замашки!
– Да, конечно, – я шмыгнула носом, быстро вытерла глаза.
Впрочем, вытирай – не вытирай, все равно красные и зареванные.
Эрик осторожно переступил через порог, весь в черном. Глянул на меня поверх маленьких очков в тонкой оправе, и тут же опустил глаза, как будто увидел нечто неприличное.
– Я хотел справиться о твоем самочувствии.
– Спасибо, гораздо лучше.
– Замечательно. – последовала долгая пауза. Эрик покачивался, перекатываясь с носков на пятки, – если ты не против, я бы хотел с тобой поговорить.
Я едва не подпрыгнула. Ну наконец-то, наконец!
– Пойдем в библиотеку, – сдержанно добавил он.
Мы не обменялись ни единым словом, пока шли сквозь торжественную анфиладу светлых комнат, но мне показалось, что Эрик был еще более задумчив, чем обычно. В библиотеке он предложил мне кресло, сам уселся за стол, сложил руки домиком и некоторое время внимательно меня оглядывал.
– Что? – не выдержала я.
– Я пытаюсь систематизировать то, что собираюсь тебе изложить.
«Ну, ладно. Думай», – мой взгляд скользнул по высоким застекленным стеллажам, забитым книгами, задержался на странном гербе: темный синий круг, абстрактные весы в центре и надпись на забытой ныне латыни.
– Эммм… А что это там написано?
– Где? – Эрик словно очнулся, – а-а, вот ты о чем. Ну так это же принцип высшего ведовства, Vince sacrificans. Наверняка тебе твои «вольные» друзья его изложили!
– Так это значит – «Побеждай жертвуя»? Я латынь не учила.
– Совершенно верно, – он хмыкнул, – вот на этом-то и держится весь колдовской мир. Что поделаешь…
– А почему «высшего»?
Инквизитор со странной полуулыбкой посмотрел сквозь меня.
– Кто попало не живет в соответствии с этим принципом, Лера. Если ты начинаешь воплощать в жизнь то, что заложено в двух словах Vince sacrificans, то могущество твое уже ничем
