имя Господа, Белла, пятьсот фунтов? О чем ты думала?
О нет. Этого было мало. Сердце ее упало.
— Но Шеймус не сказал ни слова, — едва слышно произнесла она. — Я написала, чтобы дали'знать кучеру, если этого недостаточно.
— Недостаточно? Этого слишком много, — огрызнулся Гидеон, возмущенный и негодующий, словно она нанесла ему оскорбление.
— Что? — выдохнула она. Кровь отхлынула от лица.
— Не могу поверить, что ты написала напрямую Рубикон. — Гидеон поморщился.
— Но кто?.. — Она умолкла и, опустив взгляд на крахмальную льняную скатерть, заставила себя глубоко дышать, силясь сохранить внешнее спокойствие, соорудить надежную стену, за которой можно спрятаться.
Она опять все испортила. Только теперь это было сделано не в приступе гнева и ревности. Она умудрилась оскорбить его. И то, как он смотрит на нее… Боль от разлуки с ним ничто в сравнении с этой агонией, пронзающей грудь. Она попыталась проглотить подступивший к горлу ком, но он как будто шипами вонзился ей в горло. Еще ничто никогда не причиняло ей такой боли. То были раны, которые заживают, но эта…
Это так больно, слишком больно, чтобы вынести…
Сохраняя самообладание, насколько это было в ее силах, она поднялась и вышла из столовой.
Гидеон кипел от губительной смеси негодования, гнева и уязвленной мужской гордости. Он слышал, как легкий стук шагов ускорился и стал тише, когда Белла шла через холл. Звук окончательно затих, как только она дошла до лестницы. Тихий щелчок закрывшейся двери привел его в чувство.
Матерь Божья… ад и все дьяволы! Как он мог так обойтись с Беллой? Женщиной, которая никогда не повышает голоса, если только не требует еще или не умоляет его остаться с ней в постели. А прощальный взгляд, который она бросила на него, — этот взгляд поразил его в самое сердце.
Гидеон вскочил и помчался за ней. Он даже не взглянул ни на служанку в холле, ни на дворецкого, стоявшего у парадной двери. Лестницу он преодолел за несколько секунд и резко остановился перед дверью ее гостиной. Повернул ручку — дверь не открылась.
Он подергал ручку.
— Белла? Белла?
Гидеон прижался ухом к двери, но ничего не услышал. Должно быть, она в своей комнате, скорее всего за еще одной запертой дверью.
Он посмотрел направо, налево, оглянулся через плечо. Затем снова оглядел коридор, присматриваясь к дверям, расстоянию между ними и их положению относительно друг друга. Если Боухилл такой, как другие загородные дома, в которых он бывал, значит, должен быть еще один вход к ней в спальню. Гидеон подошел к двери прямо напротив двери Беллы и обнаружил, что она не заперта. Сосредоточившись лишь на дверях, которые необходимо пройти, дабы добраться до Беллы, он не оглядываясь быстро прошел через первую дверь, затем еще одну.
Открыв третью, более узкую дверь, он пошел вперед через темную комнату, продвигаясь на ощупь. Шелк, кашемир и тонкая шерсть, сложенные на полках, щекотали кончики пальцев. Вторую руку он вытянул перед собой, пока не наткнулся на прохладное дерево и гладкую круглую ручку. Он повернул и открыл незапертую дверь. Это была спальня.
Белла сидела на полу возле кровати с гобеленовым пологом. Спальня была залита лунным светом. Белла плакала. Ее всхлипы поразили его в самое сердце.
Опустившись на колени, Гидеон ласково проговорил:
— Ох, Белла, пожалуйста, не плачь.
Она вздрогнула, когда его рука легла ей на спину.
— Гидеон, мне так жаль. Я не хотела… не знала.
— Пожалуйста, не расстраивайся, — умолял он, гладя ее по спине.
— Мне просто необходимо было… прости, Гидеон.
— Не надо. Не извиняйся. Ох, Белла, я напрасно обидел тебя. Это не твоя вина.
Ее прекрасное лицо было печально.
— Мне просто нужно было…
Гидеон обнял ее. Белла прижалась к нему.
— Я знаю. Я понимаю. Пожалуйста, пожалуйста, не плачь. Я должен был сказать тебе, как со мной связаться, куда писать. Я не должен был злиться на тебя.
Гидеон пребывал в таком состоянии, когда покидал ее, что забыл оставить записку с адресом. Он никогда не позволял им действовать через Рубикон. Он много лет назад заслужил право самому распоряжаться своими связями. Конверт всегда лежал в отдельной комнате, когда он прибывал в дом клиентки. A когда свидание заканчивалось, он относил половину суммы Рубикон. Но чаще просто отсылал ей деньги, чтобы не видеть ее.
Но Белла не такая, как все. Она с самого начала не писала Рубикон и не приезжала. Ее подруга тоже обращалась не к нему. И француженка, нанявшая его, заплатила Рубикон. Белла не знала подробностей. Все было устроено без ее участия. Она понятия не имела, как связаться с ним напрямую, какая сумма является оскорбительно чрезмерной и вообще обо всех тонкостях и этикете, если это слово уместно при найме жиголо.
Тяжелое бремя легло ему на плечи. Белла не виновата, он напрасно обидел ее.
Он немного отстранился, чтобы стереть слезы с ее бледных щек подушечками пальцев. Иисусе. Она прекрасна, даже когда плачет. От слез обычно краснеет и хлюпает нос, распухают глаза. Но не у Беллы. Он приблизил губы к ее губам и молил о прощении единственным известным ему способом.
Она ответила на поцелуй и обвила руками его шею. Волна желания захлестнула ее. Белла забралась к нему на колени и стала его целовать.
Гидеон взял ее на руки, встал, посадил на край кровати и опустился на колени. Он задрал ей юбки до талии, раздвинул бедра, прижался губами к розовой влажной плоти. Он попотчевал ее легкими выпадами языка, мягким прижатием губ и дразнящим скольжением зубов, прежде чем погрузить внутрь один палец, потом еще один. Ее тело туго сжалось вокруг его пальцев, и он зарычал, чувствуя, как плоть его разбухает.
Белла застонала, выгнулась, пальцы запутались в его волосах, ноги раздвинулись шире. Но он не поднялся вверх по ее телу. Остался там, где был, доставляя ей наслаждение, пока вновь не перебросил ее через край.
— Гидеон, пожалуйста. Я хочу…
Она застонала, резко втянула воздух, когда он скользнул в нее еще одним пальцем, затем стала вращать бедрами.
— Гидеон. — Она снова потянула его за волосы. Ее затянутые в шелк ноги обвили его спину, пятки прижались к лопаткам — Пожалуйста.
Но он проигнорировал ее просьбу, заставляя взлетать на вершину блаженства снова и снова, пока не выбьется из сил.
— Гидеон. Пожалуйста. Возьми меня.
В этот раз содрогнулся он, застонал. Этот грубоватый приказ из ее уст едва не побудил его нарушить нерушимое правило. Он стал неистово дергать пуговицы ширинки и расстегнул одну, прежде чем пришел в чувство.
Гидеон чертыхнулся, проклиная себя за глупость, — ведь он не взял с собой ни одного французского письма. Он не имел ни малейшего намерения спать с ней, когда отправлялся в особняк, собираясь уехать сразу же после обеда. Его сундук стоял нераспакованным прямо за дверью садового домика. И теперь по собственной глупости он не мог сделать то единственное, чего хотел, в чем нуждался.
Он знал, что это болезненное, примитивное желание, снедающее его, не имеет никакого отношения к последним четырем неделям воздержания. Зато имеет отношение к ней. Он жаждал почувствовать, как ее гибкое тело извивается под ним, как ногти царапают спину, как длинные ноги обвивают его таз. Но дьявол побери!
Хотелось завыть от такой несправедливости, но все же он не мог допустить, чтобы она пострадала от его глупости. Поэтому он утроил усилия, используя все свое мастерство, приобретенное за последние тринадцать лет, с тех пор как потерял невинность в четырнадцатилетнем возрасте, дабы выжать из ее тела все оргазмы до единого.
Но Белла не желала быть обделенной. Она настаивала, повторяя эти два слова снова и снова, до тех пор пока они не стали тем единственным, что он мог слышать, даже заглушая громкий стук сердца и его тяжелое дыхание, подталкивая его к грани, о которой он и не знал, пока он уже не мог больше вынести. Пока не заставил ее замолчать, чтобы эти слова не вытолкнули его за пределы здравомыслия и самообладания. Он поднял голову.
— Нет. — Отказ был резким, гортанным, грубым. Она замерла и испуганно посмотрела на него.
— Я не могу, — сказал Гидеон, увидев, что Белла обиделась.
— Почему? Ты нужен мне, Гидеон.
— Не могу. Не сегодня, Белла. Просто позволь мне доставить тебе наслаждение.
Он видел, что она не может понять, сознавал, что она начинает видеть в этом какого-то рода наказание, воздаяние, месть за ее вызов. Мышцы стройных бедер напряглись под его руками. Поморщившись, Белла отвела взгляд.
— Я не принес… у меня нет с собой… — Он сделал глубокий вдох, силясь собраться с мыслями, подобрать слова. — Я оставил их в садовом домике.
Она снова взглянула на него.
— Что оставил?
— Чехлы. Французские письма. Без них я не войду в тебя.
— Мне все равно, Гидеон. Я хочу тебя.
— Нет, Белла.
— Пожалуйста, Гидеон, Это не имеет значения. Я хочу тебя.
Но это немыслимо без защиты — риск слишком велик. Существуют и другие способы предотвратить зачатие, и все же Гидеон решил не рисковать.
— Нет, Белла. Пожалуйста, не настаивай. Я не могу. Сегодня позволь мне подарить тебе только такое наслаждение, а завтра у тебя будет все.
Стоя на коленях, полностью в ее власти, он затаил дыхание, боясь, что она будет настаивать. Или, хуже того, неправильно воспримет его отказ. Или, еще хуже, прогонит его.
Удерживая его настороженный взгляд, Белла кивнула.
— Завтра, — прошептала она.
Улыбка облегчения осветила его лицо.
Завтра.
И он сдержал свое обещание.
