рука обхватила ее грудь, вторая заскользила вниз, по животу и дальше, накрыв ее возбужденную плоть. – Есть очень важные моменты, а ты не позволила мне показать тебе их в первый раз.
– О да! – ахнула Розамунда и засмеялась, невольно выгибаясь, от чего ее ягодицы прижались к его бедрам, а грудь – к и его ладони. – Я думала, вы пытались получить от меня молоко, словно от коровы.
– Я действительно пытаюсь получить от тебя кое-что, – прошептал он ей на ухо, – но не молоко.
– А что тогда? – простонала она, когда он стал покусывать мочку ее уха.
– Я пытаюсь получить от тебя наслаждение.
– О-о! – Слова вырвались из ее груди с дрожью, когда его пальцы скользнули между ее ног. – О, милорд.
– Скажи мое имя, – велел он, лаская ее плоть.
– О-о, Эрик, – тихо сказала она.
– Еще!
– Эрик!.. – выдохнула она, когда он скользнул пальцем в ее плоть, и подняла руку, прикасаясь к его лицу.
– Еще! – сказал Эрик, поворачивая голову и целуя ее руку, потом слегка напрягся и ахнул, когда ее вторая рука скользнула между ними и обхватила его напрягшуюся плоть.
– Эрик, – произнесла она жарким, хриплым шепотом. Застонав, когда ее пальцы сжались вокруг его плоти, Эрик вновь проник пальцем в ее лоно, на этот раз более резко.
– Милорд? – ахнула она, невольно еще больше раздвигая ноги, подаваясь навстречу его руке.
– Да?
– Я думаю…
– Ты думаешь? – застонал он, когда ее рука инстинктивно стала поглаживать его напрягшуюся плоть;
– Мне нужны…
– Тебе нужны? – Он ахнул, и его бедра задвигались в. такт нежным движениям ее руки.
– Вы, – простонала она.
– И ты мне нужна, – нетерпеливо выдохнул он и, обхватив ее за бедра, стремительно вонзился в нее.
– Нет, право же, Блэк, тебе уже лучше, – весело сказала Розамунда, снова обворачивая тунику Эрика вокруг головы коня. Прошло уже больше часа после того, как Эрик показал ей, что заниматься этим так, как делают животные, вовсе не ужасно, если делать это правильно. После этого он тут же заснул, а Розамунда вымылась, оделась и отвела Блэка из коридора к камину в большом зале. Она снова вытерла коня – у того жутко текло из носа, но Розамунда понимала, что это не страшно, а просто выходит болезнь. Она также накормила его, прежде чем размотать голову, чтобы померить температуру. Сейчас, снова обмотав его голову туникой, она улыбнулась коню.
– Ты сегодня уже совсем не такой горячий, как вчера, аппетит появился, так что скоро будешь совсем здоров.
– И слава Богу!
Обернувшись, Розамунда застенчиво улыбнулась Эрику и удивленно посмотрела на его коричневую тунику:
– А, вы нашли чистую тунику.
– Нет, это моя, – заявил Роберт, шедший позади Эрика. – Что я мог поделать, когда он появился у моей двери в одних штанах, умоляя… О!
Розамунда прикусила губу, чтобы не рассмеяться, и укоризненно посмотрела на мужа, толкнувшего Роберта.
– Вот вам и вся благодарность, – проворчал Роберт И подмигнул Розамунде, показывая, что они всегда так дурачатся.
– Хм, вы очень добры, что одели моего мужа, милорд, – сказала Розамунда, подумав про себя, что нужно срочно найти что-нибудь другое для Блэка, а одежду мужа сегодня же выстирать. Горчично-коричневая туника Роберта ужасно смотрелась на Эрике. Это был совсем не его цвет.
– Итак, – сказал Эрик, подходя к ней и рассеянно проводя пальцами по ее руке. – Можно вернуть это животное в конюшню, раз ему уже настолько лучше?
– О нет, пока нет, – с сожалением сказала Розамунда, вздрагивая от его чувственного прикосновения. – Через один-два дня, может быть. Он еще не окреп, а поскольку конюшня в таком плачевном состоянии… Куда вы, милорд? – с удивлением спросила она, когда Эрик резко повернулся и направился к выходу.
– Послать еще людей на строительство конюшни. Она будет готова сегодня, даже если мне самому придется помогать. Это животное больше не проведет ни одной ночи в нашей спальне.
– Подожди меня, Эрик, – попросил его Роберт. – Я должен кое-что обсудить с тобой.
– Но вы даже не поели! – растерянно воскликнула Розамунда. Однако мужчины лишь замахали руками, занятые разговором.
– И как сегодня конь лорда Эрика?
Розамунда оглянулась и улыбнулась епископу Шрусбери, который направлялся к ней через зал.
– Доброе утро, ваше преосвященство. Ему сегодня лучше. Спасибо, что спросили.
– Хорошо, это хорошо! – просиял Шрусбери. – Я знал, что ты вылечишь его. Это твой дар.
Вспыхнув от похвалы, Розамунда улыбнулась и повернулась, чтобы взять поводья Блэка.
– Я собиралась вывести Блэка во двор ненадолго. Почему бы вам пока не приступить к трапезе? Лорд Спенсер вскоре присоединится к вам.
– О нет, только не сегодня утром, – печально сказал лорд Шрусбери. – Джозеф шел сюда, чтобы взять поднос для лорда Спенсера. Он сказал, что сегодня ревматизм совсем замучил Спенсера и он останется в постели. Он, похоже, решил, что это к дождю, – Шрусбери пожал плечами. – Я сказал Джозефу, что распоряжусь насчет подноса, чтобы он не оставлял лорда Спенсера одного.
– О! – заколебалась Розамунда, взглянув в сторону кухни, но Шрусбери успокаивающе похлопал ее по руке.
– Ты лучше выведи Блэка, пока он не сотворил что- нибудь неприятное. А я позабочусь о подносе для лорда Спенсера.
– Благодарю вас, милорд епископ, – сказала Розамунда, направляясь к двери. Блэк покорно последовал за ней. – Я долго не задержусь и составлю вам компанию, пока вы завтракаете.
– Хорошо, хорошо. А потом мы обсудим, как лучше поговорить с твоим мужем.
Остановившись, Розамунда удивленно оглянулась.
– Как поговорить с моим мужем? О чем? – удивленно спросила она.
– Ну как же, о твоем возвращении в аббатство, моя дорогая. Я уверен, что если мы найдем правильный подход, он поймет разумность этого. К сожалению, он такой вспыльчивый. И вчера так расстроился, когда я…
– Ваше преосвященство, – прервала его Розамунда, оставив Блэка и медленно вернувшись к епископу. Она совершенно забыла о том дне в конюшне, когда, рыдая, жаловалась, что никому не нужна, что совершенно чужая, что ничего не может сделать правильно. Так много произошло с того дня, когда епископ прибыл с новостью о смерти ее отца. – Я знаю, что была расстроена в тот день, когда вы приехали…
– Ну конечно, дитя мое. Услышать о смерти отца в довершение ко всем твоим несчастьям в качестве жены Берхарта…
– Я не хочу возвращаться в аббатство, – торопливо сказала Розамунда, прежде чем он заставит ее почувствовать себя еще более виноватой из-за того, что она мало скорбит о смерти отца. Епископ вряд ли поймет, даже если бы она объяснила, что, хотя она любила и восхищалась королем, это было издалека, всегда издалека. Она видела его всего один раз в году. Обычно он делал короткую остановку в аббатстве по пути куда-нибудь. Он ни разу не остался ночевать в Годстоу. По правде говоря, в его последний приезд она провела с ним больше времени и больше говорила, чем когда-либо раньше. До этого он обычно бывал молчалив и неприступен. Он всегда был прежде всего ее королем, а потом уже отцом, и, хотя она любила его и добивалась его понимания, его титул всегда стоял между ними. Сейчас она очень жалела об этом.
Аббатиса и все женщины в аббатстве были ее настоящей и единственной семьей. Они лелеяли и любили ее, помогали расти, радуясь ее победам и расстраиваясь из-за ее неудач. Ее отец… Да, она скорбела о его кончине, о потере хорошего короля, но все же он был плохим отцом.
Однако она готова была скорее умереть, чем проявить неблагодарность и признать это. И она никогда и ни за что не смогла бы сказать это человеку, стоящему сейчас перед ней. Человеку, который провел тридцать с лишним лет рядом с королем как самый его преданный слуга.
– Я не понимаю, – с расстановкой произнес епископ. – Ты говорила, что ничего не можешь сделать здесь правильно. Что ты…
– Я была очень расстроена в тот момент, – вздохнула Розамунда. – Меня вырвали из аббатства, запретили ухаживать за животными.
Епископ согласно кивнул:
– Да, и если мы вернем тебя в аббатство, ты сможешь принять постриг и продолжать лечить животных, как хотел того Господь.
– Я могу заниматься этим и здесь. Ну, не постриг принять, конечно. Эрик разрешил мне работать в конюшне. Он даже сказал, что отказать мне в этом – значит напрасно растратить мои таланты. – Ее лицо просто сияло, когда она произносила эти слова, и Шрусбери слегка улыбнулся ей в ответ, но потом словно спохватился и покачал головой:
– Это замечательно. Но как же брачное ложе? Ты сказала, что для тебя это оказалось неприятным и унизительным. Ты ведь не желаешь…
– О, – прервала его Розамунда, и лицо ее вспыхнуло от смущения. – Это было… то есть… Первый раз ведь всегда бывает больно, правда ведь?
– Я слышал об этом, – осторожно сказал епископ Шрусбери, внимательно вглядываясь в ее лицо, и его глаза вдруг удивленно расширились. – Ты хочешь сказать, что больше не находишь это унизительным и неприятным?
Этот разговор ужасно смущал Розамунду, и она решила прекратить его:
– Ваше преосвященство, я не могу… Мне чрезвычайно неловко говорить. Я уже не чувствую себя здесь несчастной, И я рада остаться.
– Одну минуту, – взволнованно произнес епископ, когда она снова повернулась к Блэку.
Розамунда остановилась, и Шрусбери вздохнул и скривился. – Я знаю, что для тебя это неприятный разговор, дитя, но это важно. Я должен спросить тебя: ты ведь не наслаждаешься брачным ложем, нет?
Лицо Розамунды покраснело, и она настороженно посмотрела на него.
Он нетерпеливо вздохнул.
– Я не стремлюсь обидеть тебя. Я спрашиваю тебя только потому, что знаю: аббатиса, полагая, что ты никогда не покинешь аббатство, могла
