самого начала он был удачливым игроком, возможно, потому, что никакой риск не казался ему слишком большим. Он уже потерял все, что было ему дорого, – отца, дом, любимую девушку, – поэтому перспектива потерять все остальное казалась несущественной.
С тех пор он много раз возместил состояние Рочдейлов за карточным столом и на бирже. Он мог бы вернуться в Суффолк, отстроить дом в Беттисфонте и зажить там спокойной деревенской жизнью. Когда-то давно он хотел именно такой жизни вместе с Кэролайн Линдсей-Холмс и выводком темноволосых ребятишек, бегающих по поместью. Но это было очень давно, в прошлой жизни, и такое оседлое существование больше не привлекало его.
Теперь жизнь была легче. Наверное, гедонизм всегда такой. Он наслаждался своей жизнью, делал то, что ему нравилось, не отчитываясь ни перед кем. Он жил хорошо, но никогда не привязывался к вещам. Или к людям.
Вот почему он замешкался перед скромным кирпичным порталом Марлоу-Хауса. У него не было новостей для Джейн, хотя управляющий уже рассматривал несколько вариантов. И не было желания предаваться вместе с ней воспоминаниям о прошлых временах. Нет, это лицо юного Тоби он не мог выбросить из головы, мальчишку, который был так похож на старого друга. Мысль о том, что этот энергичный парнишка торчит здесь среди женщин, не давала Рочдейлу покоя. Мартин не одобрил бы этого. Честно говоря, он бы это возненавидел. Наверное, Тоби тоже. Рочдейл боялся, что в характере мальчика появится импульсивность, из-за которой его отец совершал столько озорства. Но озорство в Лондоне – это совсем другое дело. Это опасно. Тоби уже попробовал на вкус уличную жизнь. Трудно даже представить, чего он мог нахвататься в Сент-Джайлзе. Он ведь мог подумать, что достаточно умен, чтобы выжить самостоятельно.
Именно это неумолимо влекло Рочдейла в Челси. Он не хотел, чтобы сын Мартина пропал в трущобах Лондона. Он сделает все, чтобы избавить Тоби от этого, найдет Джейн работу в деревне, где ее сын сможет устраивать любые шумные шалости, которые устраивают мальчишки. А пока Рочдейл собирался дать ему отдохнуть от всех этих женщин.
Он поднялся на крыльцо Марлоу-Хауса и взялся за дверной молоток.
Грейс была невероятно довольна встречей с мистером Уиллетсом, архитектором, который должен был спроектировать новое крыло Марлоу-Хауса. Его наброски были разложены перед ней, покрывая стол в маленьком кабинете, который был у нее в Марлоу-Хаусе. Скоро Уиллетс представит более детальные планы, но первоначальные наброски, которые он представил сегодня, отражали все, на что она могла надеяться, и даже больше.
Она и представить не могла, что получит столько денег для Марлоу-Хауса и деятельности, которую он осуществлял, и, не теряя времени, стала использовать неожиданное щедрое пожертвование Рочдейла на доброе деле.
Теперь они могут позволить себе не только новое южное крыло. Они собирались добавить еще и второй этаж к северному крылу. Мистер Уиллетс справедливо гордился более гармоничным проектом и тем, как ему удалось объединить современные черты с конструкцией времен Реставрации. Но что еще больше радовало Грейс – в этих новых помещениях разместится жилье для многих и многих новых семей, расширятся мастерские и классы.
Теперь можно сделать отдельные классы для малышей и детей постарше. Миссис Чок настаивала, что новые классы нужно использовать, чтобы отделить мальчиков от девочек, но Грейс казалось более важным разделить их по возрасту. Ведь здесь дело не в том, чтобы девочки получали уроки хороших манер, пока мальчики учат греческий и латынь. Это дети, которых нужно просто научить читать, писать и считать, вне зависимости от пола. Если они научатся хотя бы читать, им будет гораздо легче найти работу, когда они повзрослеют. Одним из основных принципов Марлоу-Хауса был тот, что хорошее образование дает лучшие возможности в жизни и может означать разницу между стабильностью и нищетой. Если дети не будут как минимум уметь читать, для них, вероятнее всего, все закончится очень печально. Матери многих из них тоже не умели читать, и некоторые сидели в классе вместе с детьми, чтобы научиться. Другим сидеть в классе было неловко, особенно из-за того, что их дети учатся быстрее в силу своего возраста. Грейс надеялась организовать отдельный класс для взрослых, чтобы женщины могли чувствовать себя спокойнее и увереннее.
Мистер Уиллетс пообещал представить окончательную смету и детальный план к концу недели. Он был уверен, что все можно завершить уже к зиме.
Собирая эскизы и листки с заметками о проекте, Грейс почувствовала прилив благодарности к Рочдейлу. Без него все это было бы невозможно, по крайней мере, за такое короткое время.
Однако когда чувствуешь благодарность к человеку за какой-то хороший и благородный поступок, начинаешь смотреть сквозь пальцы на то, что жизнь этого человека была плохой. Грейс старалась не обращать внимания на репутацию Рочдейла-распутника, а просто была благодарна за все, что он сделал для Марлоу-Хауса. Но ей было трудно, потому что он продолжал преследовать ее.
На прошедшей неделе она встречала его на всех светских мероприятиях, на которые приезжала. Каждый раут, каждая карточная вечеринка, каждый бал – Рочдейл был везде. Вчера он опять появился в ее гостиной, когда она принимала визитеров. На этот раз он лицом к лицу столкнулся с Маргарет, и Грейс почти потеряла свое знаменитое спокойствие. Рочдейл только улыбнулся Маргарет одной из своих дразнящих дьявольских улыбок, и она сразу же нанесла ему оскорбление. Рочдейл остался безразличен к ее оскорблениям, не заботясь о том, что думают о нем Маргарет или кто-либо другой, и только посмеялся над ее словами. Но Грейс была вынуждена выслушать еще одну лекцию, Маргарет о благопристойности и памяти епископа и была очень близка к тому, чтобы посоветовать падчерице не совать нос в чужие дела. Конечно, она не сделала этого и стоически вытерпела каждое презрительное слово.
Хотя Рочдейл и появлялся везде, он больше не целовал ее, потому что она не позволяла ему оставаться с ней наедине. Однако он использовал каждую возможность, чтобы тайком коснуться ее – легко задеть локоть, быстро погладить плечо, – и каждое прикосновение заставляло Грейс чувствовать себя ужасно безнравственной.
Несмотря на то, что это было неправильно, она хотела большего. Бог наверняка накажет ее за такие неуправляемые желания, но Грейс, похоже, не могла остановить их. Подруги продолжали поощрять ее, уверенные, что она должна взять от Рочдейла то, что он предлагает, и насладиться этим. Но они не понимали. Все было не так просто. Только не для нее. Она могла признаться в безнравственных мыслях, но осуществить одну из них было гораздо более серьезным делом.
Иногда Грейс желала быть похожей, например, на Беатрис, которая без тени сомнения вступила в любовную связь с Теином. Нет, это неправда. У Беатрис были сомнения, но только из-за того, кем был Тейн – мужчиной моложе ее, на которого положила глаз ее племянница. Пенелопа, Бог свидетель, без всяких оговорок пустила в свою постель Юстаса Толливера. Марианна предпочитала роман с Адамом Кэйзеновом, он едва уговорил ее выйти за него замуж. А Вильгельмина… ну, даже невозможно сказать, сколько мужчин было в ее жизни.
Для ее подруг, «веселых вдов», это было легко. Их не учил видеть в физической страсти зло великий церковный деятель. Ни одна из них не погружалась в ненависть к самой себе каждый раз, когда мечтала о прикосновении мужчины. Ни одна из них не беспокоилась о том, что попадет в ад за то, что осмелилась наслаждаться поцелуем распутника. Ни одна из них не чувствовала себя виноватой за то, что ей льстило внимание такого мужчины, как Рочдейл. И никому из них не приходилось бороться с проповедями падчерицы и со снами о том, что бы сказал праведный покойный муж.
Подруги уговаривали ее забыть о епископе и его дочери, и Грейс старалась это сделать. Правда старалась. Было легко избавиться от Маргарет, чья самоуверенность начала надоедать. Забыть епископа было гораздо труднее, ведь его портрет в полный рост, величественный и строгий служитель церкви в официальном одеянии, смотрел на нее всякий раз, когда она спускалась или поднималась по лестнице своего дома на Портленд-плейс. Лучший портрет, запечатлевший более мягкое выражение лица, висел в гостиной.
Присутствие епископа сильно ощущалось в доме на Портленд-плейс даже после того, как Грейс заново отделала некоторые комнаты в более женственном стиле. А в последнее время он все чаше приходил к ней в снах, но не как Игнатиус, добрый, снисходительный муж, который обращался с ней как с хрупкой фарфоровой статуэткой. Ее сны посещал епископ Марлоу, его благородный лоб неодобрительно хмурился, когда он читал ей проповеди о грехах плоти.
Нет сомнений, что эти сны были результатом редактирования его проповедей, чем она чаще всего занималась по вечерам перед сном. Вчера вечером Грейс обнаружила проповедь, в которой он писал о слабом поле и неустойчивой природе женской добродетели. «Для добродетельной женщины, – писал он, – должен быть честью тяжелый груз целомудренности и скромности, не испорченной грубой природой мужчин или развращенных женщин. Сильные, безудержные страсти, которые естественны в мужчине, грубы и нежелательны в женщине. Скромность и благопристойность не позволяют им поддаваться тем природным порывам, которые в мужчине нельзя отрицать. Отказ добродетельной женщины от земных желаний приближает ее к небесам».
Читая, Грейс вспоминала, как всегда чувствовала, что эти утверждения адресованы ей как напоминание о его желании видеть в ней блистательный пример добродетельной жены, а не наивную
