огород.
Лакей переводил взгляд с одного на другого, не зная, кого слушать.
– Ну, хорошо, – вздохнула Кэтрин. – Не думаю, что горчица очень повредит. – И она кивнула лакею. – И прошу, не принимай слова герцога всерьез, у него лихорадка.
– Я уже хорошо себя чувствую, – сообщил герцог молодому лакею. – И я удваиваю твое жалованье.
Когда дверь закрылась, Монкриф обратился к Кэтрин:
– Джулиана им всем очень плохо платила, надо будет пересмотреть их заработки.
Кэтрин кивнула. Ее в который раз поразил этот человек – лежит чуть живой и думает о заработках своих слуг.
– Пока мы будем ждать бульон, расскажи мне, что случилось, – попросила она, ласково поправив мужу повязку.
– И горчицу, – повторил он. – Бульон и горчицу. – И Монкриф улыбнулся озорной улыбкой, в его глазах заиграли знакомые чертики.
Кэтрин покачала головой и присела на край кровати. Монкриф протянул к ней руку, их пальцы переплелись. Надо же, как все странно: муж лежит больной, раненый, а Кэтрин все равно волнуют его прикосновения, нестерпимо хочется наклониться и поцеловать его в губы.
– Как твоя рука? – спросила Кэтрин, чтобы избавиться от глупых мыслей.
– Саднит. – Монкриф попытался согнуть локоть, но скривился от боли.
В дверь постучали, и на пороге появилась представительная процессия горничных и лакеев. Один нес салфетку, другой – стакан вина на подносе. Вина Кэтрин не заказывала, но промолчала. Следующий подал кувшин с горячей водой, еще один – пустой таз. У каждого в руках была какая-нибудь вещь. В спальню набилось больше десяти человек, и все были рады видеть, что герцог уже сидит среди подушек, а на его лице играет знакомая улыбка. Кэтрин решила, что молодые горничные, пожалуй, слишком пялятся на его мускулистую грудь и могучие руки. Она встала, прошла к двери и распахнула ее, явственно показывая, что время оставить герцога в покое. Монкриф широко усмехнулся, когда Кэтрин твердой рукой закрыла за слугами дверь.
Присев на кровать, она наблюдала, как он съел сначала горчицу, а потом бульон и оглядел поднос, как будто надеясь, что там найдется еще что-нибудь, пожалуй, утром он сможет поесть более основательно.
– Тебе надо отдохнуть.
– Только если ты ляжешь рядом. Не спать же тебе в кресле.
– Уже почти рассвет. Монкриф удивился.
– Слуги сидели под дверью почти всю ночь. Они беспокоились о тебе.
– Ты тоже не спала, Кэтрин?
– Я – твоя жена, – спокойно возразила Кэтрин. – Кому же о тебе заботиться, как не мне?
– Если ты такая замечательная сиделка, то должна знать, что у пациентов надо поддерживать хорошее настроение. Ложись рядом.
– Питер будет шокирован. Не говоря уж об Уоллесе.
– Надеюсь, слуги оставят нас в покое. – Монкриф скроил серьезную мину – настоящий герцог.
Кэтрин против воли улыбнулась. Она была так счастлива, что Монкриф чувствует себя, лучше. Муж выразительно посмотрел на дверь, и она послушно встала и заперла ее на ключ. Пока Кэтрин ходила, Монкриф подвинулся, освобождая ей место рядом с собой.
– Мне надо раздеться, – сказала Кэтрин.
– Ну, разумеется. – Монкриф улыбнулся. – Мне отвернуться?
– Ты, пожалуй, отвернешься! – насмешливо проговорила она, хорошо зная своего мужа.
– Я был ранен.
– И теперь тебя надо развлекать.
– Вот именно.
На камине горела только одна свеча, чтобы не мешать, Монкрифу спать, однако в комнате все равно было слишком светло. У Кэтрин не хватало духу раздеваться при свете. Она взглянула на свечку, но Монкриф замотал головой.
– Кэтрин, ты же не лишишь больного человека такого удовольствия!
Чувствуя себя очень испорченной, она сбросила туфли. Наверное, это цена, которую ей придется платить за право быть женой и любовницей.
Кожа вдруг стала очень чувствительной, по спине побежали мурашки, но Кэтрин осторожно приподняла юбки, сняла подвязки и медленным плавным жестом спустила чулки.
– У тебя красивые ноги, – сказал Монкриф. – Я сразу это заметил.
Кэтрин ощутила, как жар заливает ее щеки, грудь, плечи. Она не спеша, расшнуровала корсет.
– Я думал, ты рассталась с этими ужасными черными нарядами.
Кэтрин помолчала, но все же призналась:
– Я решила, что раз тебя нет, то приличнее одеться в черное.
Монкриф ответил не сразу, а когда заговорил, его голос звучал хрипло и глухо:
– Иди сюда, Кэтрин.
Платье, наконец, было снято, теперь Кэтрин стояла перед ним только в корсете и рубашке. Кэтрин расшнуровала корсет, положила его на кресло. Ее рубашка была богато расшита веточками чертополоха. Там, где ее прижимал корсет, она смялась. Кэтрин одернула рубашку, повернулась лицом к мужу и хотела лечь, но Монкриф покачал головой:
– Еще не все, Кэтрин. Рубашку тоже надо снять.
– Можно, я задую свечу?
Монкриф снова покачал головой. Тогда Кэтрин нагнулась, взялась за подол и через голову стянула с себя рубашку. Несколько секунд она подержала ее перед собой, потом решительным жестом отбросила в сторону.
Более скромная женщина постаралась бы прикрыться, но Кэтрин не могла забыть ночь, когда увидела Монкрифа в первый раз. Тогда он стоял перед ней обнаженный, позволяя, как следует разглядеть себя. Сейчас она чувствовала примерно то же самое и даже ощущала некую гордость, когда взгляд Монкрифа пробежал сначала вниз по ее телу, а потом вверх. Его улыбка вдруг пропала, исчезли даже веселые чертики из глаз.
– Я помню, как ты выглядела в ту первую ночь, – негромко проговорил он. – Я никогда в жизни не видел такой красивой женщины. Твое тело было так совершенно, что ты казалась ожившей статуей.
– А сейчас?
Монкриф улыбнулся, удивленно приподняв брови.
– Ты напрашиваешься на комплимент, Кэтрин? Кэтрин смутилась, ведь так и было.
Она медленно подошла к кровати, поднялась по ступенькам и села спиной к мужу.
– Я ничего не помню о той ночи. Даже сейчас, когда прошло столько времени.
– Может быть, это к лучшему. Я все время сдерживал себя. Говорил, что твоя нагота не имеет значения. Тебе нужна была моя помощь, а не вожделение.
Слова Монкрифа были так близки к ее собственным недавним мыслям, что она улыбнулась.
– Распусти волосы, Кэтрин.
Кэтрин послушно вынула шпильки, и волосы упали на плечи тяжелой волной. Она провела по ним ладонями.
– Они спутаются.
– Я расчешу.
– Одной рукой?
– Ты еще не знаешь, сколько дел я умею делать одной рукой.
Лицо Кэтрин вспыхнуло, когда она представила, что именно он имеет в виду. Эта рука уже поглаживала ей спину от плеч до талии. Кэтрин вздрогнула и легла на кровать лицом к мужу. Монкриф удивил ее, накрыв простыней. Она чувствовала его дыхание на своей руке. Монкриф молчал, не придвигался ближе, а просто смотрел на нее и улыбался. Наконец он произнес:
– Кэтрин, ты ведешь себя так, как будто мы чужие.
Они не чужие. Они даже слишком близки. Он держит ее настроение у себя на ладони и может одной улыбкой изменить его.
Монкриф под простыней протянул руку, положил ладонь ей на груди и большим пальцем провел по соскам.
– Ты всегда так сильно реагируешь на мои прикосновения, Кэтрин.
Она прикрыла глаза, боясь любым движением причинить ему боль. Если бы не этот страх, Кэтрин стала бы целовать его, ласкать так, как ему нравилось, но приходилось просто лежать и слушать, чувствуя, как его слова падают прямо в сердце горячим дождем.
– Я помню вкус твоих сосков. Помню жар твоего лона, когда я проникаю внутрь.
Кэтрин казалось, что ее кожа горит.
– Ты помнишь тот день в винокурне? Когда ты… Она молча кивнула. Дышать становилось все труднее.
– Я всегда с трудом заставляю себя не думать об этом. Слишком возбуждаюсь. Мне сразу хочется отыскать тебя и…
Теперь Кэтрин действительно онемела. Всего несколько дюймов разделяло их лица. Монкриф лежал на здоровой руке. Повязка белела поверх простыни. Кэтрин осторожно погладила забинтованную руку, думая, что если бы тот, кто стрелял в Монкрифа, был более метким, они не были бы сейчас вместе.
Ладонь Кэтрин легла Монкрифу на грудь, спустилась на живот, потом ниже, коснулась окаменевшего стержня.
– Тебе надо отдыхать, – прошептала она.
– Я отдыхаю. Всю работу делаешь ты, я только наслаждаюсь пыткой.
Какое подходящее слово, если он чувствует то же, что и она, – сладкий огонь, сжигающий изнутри, почти болезненное желание.
Оба лежали, не двигаясь. Ее кровь превратилась в жидкое пламя, но Монкриф даже не пытался ее поцеловать. Кэтрин тоже не шевелилась, погружаясь в сводящий с ума водоворот его слов, позволяя ему дразнить себя легкими прикосновениями и соблазнительным шепотом.
Наконец Монкриф положил руку ей на спину и осторожно придвинулся. Щека Кэтрин коснулась его груди, и она вдруг ощутила покой и защищенность. Сон опустился на нее, как туман, и последней мыслью наяву было то, что Монкриф умеет быть не только страстным любовником, но и очень нежным, как будто чувствует к ней нечто большее, чем желание.
Глава 26
Взглянув мимоходом на надпись, Кэтрин поставила пузырек с лекарством в аптекарскую шкатулку Монкрифа. Начертание букв показалось ей смутно знакомым. Она вспомнила, что еще не видела почерка Монкрифа. Как ни странно, он напомнил ей почерк Гарри.
Она обработала рану Монкрифа, сменила повязку, и сейчас муж собирался встать и одеться. После долгих споров Кэтрин махнула рукой, сдалась и позвала лакея вместе с Питером.
– Я вернусь через несколько минут, – сказала она Питеру и больше ничего не стала объяснять, Кэтрин
