спустилась по лестнице, кивнула по пути Уоллесу, который выглядел очень величественно в своем новом костюме. Уоллес поклонился ей со всей почтительностью, сжав губы и состроив на своем смышленом личике бесстрастную мину.
Все переменилось с тех пор, как Монкрифа принесли домой раненого.
– Он спал спокойно, – сообщила Кэтрин, – теперь собирается вставать и одеваться.
Лицо Уоллеса просветлело.
– Очень радостно это слышать, ваша светлость.
– Сомневаюсь, что мне удастся удержать его в спальне, Уоллес. Но из Балидона ему выходить нельзя.
Они обменялись понимающими взглядами.
– Как скажете, ваша светлость. Я передам прислуге.
– И поблагодарите их за сочувствие.
– Спасибо, ваша светлость. Я все передам. – И он снова поклонился.
– Глинет вернулась? Уоллес покачал головой.
Кэтрин прошла в библиотеку, минуту постояла на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к яркому свету, струящемуся в широкие окна. В комнате Монкрифа она задернула шторы и погасила свечи, чтобы он лучше спал.
Пройдя к эркеру, она села за письменный стол и задумалась. Почему возница стрелял в Монкрифа? Куда делась Глинет? Вопросов было слишком много. Почему почерк Монкрифа показался ей знакомым?
Кэтрин открыла верхний левый ящик, где находилось несколько остро отточенных перьев и две плотно закрытые чернильницы. В одной были черные чернила, в другой – коричневые. В правом ящике лежала бумага. Во втором ящике хранилась переписка Монкрифа с поверенными, в третьем – гроссбухи и книги учета. Кэтрин ни за что не стала бы читать личных писем мужа, она пролистала несколько страниц, только чтобы найти его подпись. «М» он писал с большим наклоном, но не размашисто. Другие буквы были похожи на надпись на пузырьке.
Кэтрин закрыла ящик и откинула голову на спинку кресла. Отсюда просматривалось все пространство библиотеки, кроме нескольких ниш на втором этаже. Сидя здесь, Монкриф мог видеть внутренний двор замка, череду холмов и леса, ограждающие его владения, широкую ленту реки у стен Балидона.
Почерк Гарри не может быть похож на почерк Монкрифа. Вот она, та мысль, которая занозой застряла в мозгу. У них разное образование, они происходят из разных слоев общества. Один – сын мелкого дворянина, другой – герцогский отпрыск. Один отличался прискорбной слабостью характера, другой был воплощением благородства и чести.
О Боже, о чем она думает!
Остался всего один ящик. Кэтрин осторожно потянула за ручку. Ящик оказался запертым. Кэтрин нагнулась и увидела маленькую замочную скважину. Где может быть ключ? На минуту Кэтрин задумалась. Если ящик заперт, на то должна быть причина, и крайне неприлично так дерзко вмешиваться в чужие дела. Но любопытство взяло верх.
Повертев головой, она увидела на полке маленький фарфоровый кувшинчик. У ее отца была привычка хранить нужные вещи в неожиданных местах. Возможно, Монкриф спрятал ключ почти на виду.
Кэтрин заглянула в кувшинчик. Там было пусто. В шляпе у маленькой бронзовой обезьянки тоже оказалось пусто. Рядом стояла большая резная шкатулка, из которой исходил чудесный аромат, и где лежало нечто похожее на ладан. Кэтрин уже отчаялась найти ключ и тут обнаружила его в красной китайской вазе на постаменте в углу.
Сунув ключик в скважину, и осторожно поворачивая его, она уверяла себя, что есть еще время справиться со своим неуместным любопытством. К тому же содержимое может ее разочаровать.
Через секунду Кэтрин поняла, что не готова к такому поступку, и повернула ключ, чтобы убедиться – ящичек по-прежнему закрыт, но тут произошло неожиданное – он выскочил из пазов, едва Кэтрин до него дотронулась. В ужасе от совершенного она задвинула его на место, но в тот же миг осознала, что именно там увидела, и медленно выдвинула ящик опять.
Внутри ничего не было, кроме пачки писем, перетянутой кожаной бечевкой. Кэтрин отлично знала этот почерк, потому что сама написала эти письма.
В радости и отчаянии, страдая от одиночества и неопределенности, Кэтрин писала Гарри. Писала о своих надеждах и мечтах, о трудностях и своих достижениях. Она всегда с жадностью читала его ответы и постепенно все больше влюблялась в автора этих нежных и поэтичных строк.
Откуда у Монкрифа ее письма?
Отец ходил от камина до двери и обратно.
– Так он умер?
– Я уверена, что нет. Ты бы уже услышал. Кэтрин до сих пор тобой восхищается.
– Но не благодаря тебе, – хмурясь, пробурчал он. Его круглое, почти ангельское лицо сейчас побагровело так, что никто из паствы, пожалуй, не узнал бы сейчас своего пастора, ведь его всегда считали человеком умеренного темперамента, и ошибались. Во всяким случае, в отношениях с дочерью он никогда не проявлял терпимости. Им всегда было нелегко вдвоем, и особенно сейчас. – Ты не можешь здесь оставаться.
Глинет слишком сильно стиснула пальчики Робби, он захныкал. Глинет наклонилась, чтобы успокоить мальчика.
– Отец, мне некуда больше идти, – сказала она, распрямляя спину.
– Раньше об этом надо было думать.
– Нет, отец, мы с Робби должны остаться здесь.
– А что я скажу людям?
– Что хочешь. Или лучше мне рассказать, как ты пытался убить Кэтрин опийной настойкой? А потом в Балидоне убить их обоих?
Несколько мгновений отец и дочь молча смотрели друг на друга. Вдруг викарий улыбнулся такой обаятельной улыбкой, что Глинет была потрясена. Но она слишком хорошо знала своего отца – эта улыбка предназначалась для того, чтобы обезоружить собеседника. И Глинет подготовилась к его следующим словам:
– Я сделал это для тебя.
– Ты сделал это для меня? Неужели ты думаешь, что я поверю?
– Кто наследник Кэтрин? Глинет недоуменно нахмурилась.
– У нее нет наследников. Она последняя в семье.
– Это не так, дочка. Она была замужем за Гарри, а у Гарри есть сын.
Глинет с ужасом прошептала:
– Робби.
– Ну, он ведь сын Гарри, разве не так?
Глинет кивнула. Она никогда не скрывала от отца имя своего любовника и молила дать благословение на брак с ним, но тот счел Гарри пустым бездельником.
– Если Кэтрин умрет, в суде с благоволением посмотрят на то, что Робби – его единственный сын. Все может достаться Робби.
– Я не желаю ничего получать от смерти другого человека, особенно если речь идет об убийстве.
– Ты уверена? Но ведь тебе никогда больше не придется работать на других людей, Глинет. Робби будет джентльменом.
– Что ты за человек, отец? Как можно служить Богу и быть таким жадным? Или ты скажешь, что не захочешь получить часть наследства?
– Тут есть, о чем поговорить, правда? – заулыбался священник. – Сейчас Кэтрин замужем за Монкрифом. – Он поправил кружево на манжете. – А Монкриф передал ей в собственность ее наследство.
– Откуда ты знаешь?
– О, слуги многое могут порассказать! Особенно те, кто умеет читать. Бумага, оставленная на столе, может породить множество сплетен.
– Особенно если заплатить… Священник прищурил глаза.
– Очень выгодное вложение, дорогая. – Казалось, он очень доволен собой. Наконец Глинет поняла.
– Значит, если она умрет, ее наследство отойдет ее наследникам.
– То есть Робби, – улыбнулся викарий.
Глинет смотрела на отца и не могла понять, кто из них более отвратителен. Он, который служит Богу, но при этом так жаден, что готов убить другого человека, или она, которая так и не решилась признаться Монкрифу или Кэтрин в том, что подозревает отца.
Очевидно, викарий истолковал ее взгляд как согласие, потому что сказал:
– Возможно, я навещу их, чтобы осведомиться о здоровье Монкрифа, и помогу ему отправиться на небеса. Если Монкриф опередит Кэтрин, она, вторично овдовев, впадет в отчаяние. Глинет, подумай обо всем этом невероятном богатстве!
– Которым тебе придется распоряжаться от имени твоего внука, – сказала Глинет, ужасаясь его безмерной жадности.
Викарий молчал, и Глинет вдруг охватил страх.
– Что ты собираешься делать?
– Что-нибудь, – ответил отец. – Что угодно. Бог платит не так хорошо, как ты можешь подумать, Глинет.
Кэтрин сидела за столом Монкрифа, положив руки перед собой. Когда открылась дверь, Кэтрин не удивилась.
– Тебе нельзя выходить из комнаты, – без выражения проговорила она.
– Кто это сказал? Кэтрин вздохнула.
– Глупо ожидать, что ты послушаешься чьего-нибудь приказа, Монкриф. Как же ты терпел на военной службе?
– Иногда восставал против ограничений. Она покачала головой.
– Что с тобой? – нахмурившись, спросил герцог. – Ты так бледна, Кэтрин. Ты не заболела?
– Нет, Монкриф, я не больна.
Он подошел ближе и встал перед столом. Кэтрин пришлось поднять голову. Монкриф был полностью одет и выглядел так безупречно, что у нее защемило сердце. Настоящий герцог, совсем как на портрете. Темно- синие панталоны были одного цвета с камзолом. Богато расшитый жилет дополнял туалет герцога. На ногах были белые чулки и черные туфли с золотыми пряжками. На золотых пуговицах камзола сияли фамильные гербы.
Больная рука висела на перевязи, сделанной из белого шелкового галстука.
– Ты, правда, не заболела?
– Правда. – Кэтрин поднялась с кресла и отошла в сторону, чтобы муж мог занять свое место за столом, а сама подошла к лестнице и стала смотреть на ряды застекленных шкафов с тысячами и тысячами книг. За всю жизнь не прочесть и десятой части.
Внезапно ей на плечо легла рука. Кэтрин вздрогнула и отшатнулась. Монкриф повернул ее к себе лицом и пристально посмотрел в
