обхватил Генриетту руками и притянул к груди.
Ее чувственные губы приоткрылись, она не сопротивлялась. Несмотря на строгость, она выглядела такой нежной, такой женственной.
– Брендан, – прошептала Генриетта и прижалась еще сильнее. Ее живот прижался к его паху. Шелковые юбки тихо зашелестели, и она потянулась вверх, откинув голову назад.
– Дорогая, – проговорил Брендан. Для него это слово не было пустым звуком. Нет, он говорил это всерьез, от всего сердца; его тело жаждало прикосновений Генриетты, а душа тянулась к ней.
Поцелуй и объятия были на этот раз другими. Брендан даже опасался, не причиняет ли боль Генриетте, обнимая ее так отчаянно-яростно. Его язык проник в ее рот, и Брендан почувствовал запах мадеры, который Генриетта пила за ужином. Она издала полувздох-полустон, и на какое-то мгновение их тела так тесно прижались друг к другу, что, казалось, стали одним целым.
Брендан вдруг отшатнулся от Генриетты и пристально посмотрел ей в глаза. Он должен ей это сказать.
– Генриетта. – Брендан прислонился лбом к ее прохладному лбу. Однако ему показалось, что она слишком далеко от него. Тогда он уткнулся носом ей в плечо, вдохнув аромат ее цветочного мыла. – Генриетта, – повторил Брендан. Во рту у него пересохло, как будто туда насыпали опилок: – Маленькая обезьянка, я влюбился в тебя.
Зажмурив изо всех сил глаза, Брендан ждал реакции.
Генриетта задержала дыхание и замерла, словно пытаясь удержаться от падения с отвесной скалы. Затем она глубоко вздохнула, и Брендан почувствовал, как она задрожала в его объятиях.
Она смеется над ним?! Брендану показалось, что его ударили под ребра.
Но тут он увидел глаза Генриетты. Они блестели от слез. Она плакала.
– Почему ты плачешь? – спросил Брендан, уткнувшись в ее волосы, рассыпавшиеся по плечам.
Генриетта рассмеялась и вытащила откуда-то крохотный кружевной платок, чтобы вытереть покрасневшие глаза.
– Честное слово, я не знаю, – ответила она дрожащим голосом. – Я так странно себя чувствую, будто бы я бутылка шампанского, которую потрясли как следует, а потом ты сказал... это... и все взорвалось. – Она робко взглянула на Брендана и приложила платок к носу: – О Боже, я, наверное, выгляжу как пугало. – Генриетта ахнула, как будто вспомнив что-то, и прикрыла подбородок краешком платка.
– Для меня ты всегда выглядишь красавицей, – заявил Брендан. Во рту у него уже не было сухо, но слова ему давались все еще с трудом. Взяв Генриетту за руку двумя пальцами, он отвел платок от ее подбородка. – Тебе не нужно ничего от меня скрывать.
– Скрывать? – переспросила Генриетта. – А, – рассмеялась она, – ты имеешь в виду пятнышко? Видишь ли, это укус насекомого.
– Да? – Брендан задумчиво перебирал пальцами волосы Генриетты. Она бы выглядела богиней, если бы стояла перед ним обнаженной, с распущенными волосами и...
– Случилось так, что насекомое, о котором идет речь, пряталось в букете, который вы мне подарили.
– Боже! Вы это серьезно? – Получается, Генриетта пострадала по его, Брендана, вине. Что за хам он, абсолютный тупица, раз послал ей полевые цветы. Разумеется, там водятся насекомые.
– Не стоит переживать из-за этого, – улыбнулась Генриетта. – Цветы прекрасны, и с вашей стороны было очень мило послать их.
Брендан погладил ее по щеке и не ответил. Он чувствовал, что пропасть между ними все расширяется. Он был на ялике, убегающем по волнам все дальше и дальше от земли.
Он сказал ей, что влюблен в нее. Он еще никогда не говорил такого ни одной девушке, и, возможно, это был самый смелый поступок в его жизни. Смелее, чем пересекать ущелье с бурлящей горной рекой на дне по веревочному мосту, смелее, чем прятаться в кустах, сдерживая дыхание, в то время как группа охотников за головами крадется мимо.
И все же она ничего не сказала.
Его глаза закрылись сами собой, а его рука, перебиравшая ее локоны, упала вниз. Так вот каково оно – быть отвергнутым. Как мог поэт описать эту боль?
– Брендан? – Голос Генриетты звучал взволнованно. Брендан открыл глаза и посмотрел на нее так, словно она была далеко-далеко. Ее красота и грациозная утонченность волновали его. Неужели она никогда не будет принадлежать ему?
– Брендан, все в порядке? – Генриетта судорожно сглотнула, ее глаза расширились. – Ты сердишься на меня?
– Что ты хотела мне сказать? – спросил, в свою очередь, Брендан. Голос его прозвучал резче, чем ему бы хотелось.
Генриетта стала закалывать волосы.
– Я? Ничего. Совсем ничего.
Брендан в последний раз взглянул на ее лицо, напряженное от боли и смущения, и вышел из фойе, громко стуча ботинками.
Генриетта смотрела на его удаляющуюся спину. Она почувствовала странный рывок, как будто их связывала невидимая нить и куда бы он ни пошел, уносил с собой ее частичку.
Это было безрассудство. Он просто не понимал самого себя.
Когда он произнес эти слова «Я влюбился в тебя», Генриетта почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Возможно, ей следовало повторить за Бренданом его слова.
Не было ли это, что она чувствовала к нему, любовью?! Она влюбилась. Не в воображаемого Феликса Блэкстона. Теперь это казалось ей ребячеством, чем-то ненастоящим. Она была влюблена в живого, надежного, очень настоящего капитана Кинкейда.
Генриетте хотелось рассмеяться, обнять его, впустить его в свое тело, чтобы отпраздновать это откровение. Но она поняла это слишком поздно. Брендан уже ушел.
Генриетта опустилась на мягкую скамейку и прислонилась к стене. Вскоре странные, слегка шаркающие шаги обратили на себя ее внимание. Генриетта посмотрела надверной проем, ведущий в фойе. К ней приближался неясный силуэт. Когда он прошел под укрепленным на стене подсвечником, Генриетта узнала молодого Хораса Даутрайта-четвертого. В руках он держал белый узелок.
Заметив Генриетту, он вздрогнул:
– Боже, мисс Перселл! Что вы здесь делаете в одиночестве? Знаете, там уже танцуют.
Хорас не стал дожидаться ответа и присел рядом с Генриеттой.
Она с интересом наблюдала за тем, как он развязал узелок, положив его себе на колени. В нем были сладости.
– К вечеру я становлюсь очень прожорливым, – объяснил Хорас, отправляя в рот большой кусок лимонно- творожного пирожного. – Хотите?
Генриетта с улыбкой выбрала малиновый пирожок, посыпанный сахаром, и откусила от него кусочек.
– Мисс Перселл, я уверен, что вам неизвестно все, что происходит, – проговорил Хорас, глядя на другое пирожное. – Я имею в виду поместье моего дяди Уилла и все такое.
– Нет, по правде говоря, не знаю. Что вы имеете в виду? – Генриетта заставила себя откусить еще кусочек булочки, хотя та вдруг стала по вкусу напоминать мел.
– Вы любите моего дядю?
Генриетта замерла на мгновение, затем поморгала глазами и продолжила жевать.
– Люблю его? – переспросила она.
– Я хочу сказать – я надеюсь, что вы его любите, потому что тогда вы могли бы выйти за него замуж и все получилось бы просто замечательно для меня. Если мне придется стать графом Керри, то я просто умру.
Стук туфель на твердой подошве слышался все ближе и ближе. Хорас ахнул и торопливо запихнул сверток с пирожными под скамейку.
– Мама, – прошептал он, смахивая крошки с колен. – Пожалуйста, мисс Перселл, не говорите ей, что я рассказал вам об игре! Обещаете?
– Игре? – переспросила Генриетта. Она почувствовала, как на нее надвигается ужасающая тень.
Пейшенс Даутрайт возникла из темноты.
– Что, Хорри, преследуешь молодых леди? – Она окинула Генриетту недобрым взглядом. – А вы всегда прячетесь в темноте с молодыми людьми, мисс Перселл?
– Обычно нет, – ответила Генриетта спокойным тоном. Пейшенс снова повернулась к сыну.
– У тебя на лице крошки, Хорри! – рявкнула она. – Отдай мне! Что на этот раз? Тебе что, не довольно было трех порций шоколадного крема за ужином?
Генриетта почувствовала жалость к бедняге. Манерами Пейшенс Даутрайт могла сравниться с Монстром.
– Твой отец тебя ждет! – прорычала Пейшенс, обращаясь к своему сыну. Не говоря ни слова, Хорас убежал, оставив за собой след из крошек.
Пейшенс уперла руки в бока и, прищурившись, посмотрела на Генриетту.
– Не найдетесь выпытать у Хорри какую-либо информацию для собственной пользы. Если вы решитесь влезть в эту историю, которой Уильям проклял нас, то убедитесь, что я опасный противник. – Скривив губы, Пейшенс развернулась и удалилась.
Брендан дошел до усыпанной гравием подъездной дороги. Луна заливала парадную лужайку радужным серебристым светом. Кусты смотрелись темными силуэтами на фоне светло-серой травы.
Ему нужно было убраться отсюда, хотя бы на час или два. Дойдя до конца дорожки, он свернул на тенистую извилистую тропинку. Он помнил, что деревня Примроуз находилась всего лишь в миле отсюда. Возможно, там можно будет выпить немного эля и выкурить сигарету в компании мужчин в грязных ботинках и с руками, покрытыми мозолями от настоящей работы.
Важно было не думать. Конечно, даже если не думать, удушающая боль под ребрами никуда не исчезнет. Он знал, что этой ночью спать ему не придется. Лицо Генриетты будет преследовать его, парить под гобеленовым пологом его кровати.
В самом начале главной деревенской улицы, напротив кузницы и лавки сапожника, Брендан нашел подходящее местечко. На знаке, висящем на двух коротких цепях над дверью, он прочитал надпись: «Веселая черепаха». Оранжевый свет лился из сводчатых окон, изнутри доносились мужские голоса, перемежающиеся грубым смехом и звяканьем оловянных кружек.
Никто не обратил на Брендана внимания, когда он вошел. Дым из
