прожили, чтобы знать такие вещи. Заканчивайте свой завтрак, и я провожу вас до часовни.
Пенелопа оставила Филиппа у двери в часовню. Прежде чем войти, он остановился на мгновение, глупо опасаясь, что святой огонь испепелит его, как только он переступит через порог. Впрочем, он боялся не за себя, он боялся за Анджелу, которая могла при этом пострадать.
Она стояла на коленях перед алтарем, как раз перед статуей Мадонны с младенцем. Свет зажженных перед статуей свечей играл в ее волосах, и они светились, словно золотые. Филипп некоторое время наблюдал за ней, пока желание оказаться рядом с ней не побороло разумный довод о том, что ее не следует беспокоить. И он начал долгий путь по проходу между скамьями. Раненая нога сильно болела, и время от времени, чтобы передохнуть, он вынужден был опираться на церковную скамью. Превозмогая боль и, не позволяя физическим мукам остановить его, Филипп опустился на колени рядом с Анджелой.
– И о чем же мы молимся? – наклонившись, прошептал он. Девушка обратила на него быстрый взгляд, выражающий искреннее удивление, и тут же снова опустила глаза.
– Мы молим о том, чтобы научиться контролировать и подавлять свои греховные желания, – ответила она, не поднимая глаз.
– А я молю не об этом, – сказал он. – И если уж быть до конца откровенным – совсем о противоположном.
– Именно поэтому я здесь, – прошептала Анджела, склоняя голову.
– Это из-за того, что произошло вчера? Ведь вы не сделали ничего дурного, вы только предотвратили мое падение.
– Но я хотела, чтобы что-то произошло, – призналась Анджела.
Как христианин, он не должен был испытывать такую радость при виде ее боли. И, наверное, если бы это касалось чего-либо другого, то Филипп остался бы, холоден. Но он хотел ее, и она сейчас искренне призналась ему в том же, так что теперь уже ничто не могло остановить грядущее… кроме ее чувства вины и мыслей о будущем монашестве.
– Я тоже этого хотел, – признался Филипп.
– Но вы остановились.
– Да, хотя это было очень трудно.
– Да нет. Просто дело в том, что вы – это вы.
Он поморщился при этих словах, и Анджела это заметила. На ее лице промелькнуло выражение, похожее на озабоченность.
Филиппу всегда было безразлично, что о нем говорят и о чем шепчутся в гостиных на светских раутах, обсуждая, чем он занимался в укромных уголках. Но теперь его почему-то раздражало почти все, что он делал в своей жизни до того, как попал в этот монастырь. В это мгновение он открыл для себя истину, показавшуюся ему чудовищно несправедливой: она меняет его, но сама не видит этого. Так зачем тогда все это?
– Вы – это вы, – повторила она и продолжила: – Вы не просто плохой и порочный человек, вы законченный негодяй. В такой момент вы смогли остановить себя, а я, готовящаяся стать Христовой невестой, не смогла. Неужели вы не понимаете, как это ужасно?
– Понимаю, – ответил Филипп после минутного колебания. – Вы хотите, чтобы я уехал.
– И да, и нет, – сказала Анджела.
Филипп чуть вздохнул и стиснул зубы. Женщины. Они никогда не могут принять решение. И просто сказать, чего они хотят на самом деле.
– Анджела, – подавив волнение, продолжил он, – но я не смогу делать то и другое одновременно.
– Я провела здесь шесть лет и думала, что излечилась от желания. Но теперь я знаю: дело в том, что до сих пор не было настоящего искушения. И вот появились вы… – сказала она и замолчала, а по ее губам скользнула горькая улыбка.
– Вы хотите, чтобы я остался, по-прежнему пытался соблазнить вас, но так, чтобы у вас хватило сил отказать мне? – с иронией спросил Филипп.
Анджела не ответила и лишь ниже опустила голову.
– Такое положение кажется мне не совсем справедливым, – продолжил он, – по крайней мере, для меня это будет пыткой.
Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, и поймал ее взгляд, в котором было столько нежности и желания, что ему тут же пришла в голову восхитительно- порочная идея.
– Как вы на днях заметили, мое членство в клубе, скорее всего уже закончилось. Поскольку мне нечем заняться и некуда идти, я останусь здесь и помогу вам в борьбе с вашими желаниями.
Эти слова заинтриговали ее. Она повернулась к Филиппу и посмотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами.
– И что же вы собираетесь делать? – негромко спросила она.
Филипп наклонился к девушке так, что его щека коснулась ее лица.
– Я собираюсь соблазнить тебя, – прошептал он.
– Вы совершенно безнравственный тип, – так же шепотом ответила она.
«Скорее абсолютный глупец», – подумал Филипп. Запах этой монахини пьянил его, дыхание участилось, кровь, словно по приказу неведомой силы, отхлынула от головы и яростным потоком устремилась в другую часть тела. Еще секунда, и он взял бы свои слова обратно, но тут она заговорила:
– Ну, хорошо, я согласна. Но вам еще рано так много ходить. Вам следует вернуться в постель.
Филипп покорно опустил голову:
– Да, конечно. Но дайте мне еще минуту.
Поднявшись с колен, Анджела решительно обняла Филиппа за талию. Покорно приняв помощь, он обнял ее, положив руку чуть пониже груди. На мгновение у нее перехватило дух, но уже через секунду Анджела решительно выпрямилась. Филипп опустил руку, но тут же положил ее на бедро девушки.
– Вы негодяй.
– Я этого никогда не отрицал.
В таком истязающем полу объятии они пошли по проходу между скамьями, затем вышли из часовни и начали долгий путь к его комнате. Никто никогда не думал о том, чтобы украсить эти стены. Длинные кривые коридоры – стены и полы – были выложены грубо тесанным камнем. Небольшие оконца больше походили на бойницы и пропускали лишь узкие полоски света. Редкие свечи на старых настенных подсвечниках освещали, казалось, только себя.
– Я не чувствую, что меня соблазняют, – сказала Анджела.
Филипп не был уверен, что она рада этому факту. Можно было предположить, что девушка намекает ему, что он мог бы позволить себе некоторые вольности. Такой поворот событий устраивал его больше.
– Мы могли бы остановиться здесь, – сказал он, прислоняясь к стене в темном закутке коридора и привлекая ее к себе. Спустя секунду он ослабил хватку, позволяя ей уйти. Но Анджела осталась.
– И что же дальше? – шепотом спросила она, прильнув к нему. Прежде чем ответить, Филипп на мгновение прижался щекой к ее голове. Она слегка отстранилась, чтобы взглянуть на него. Он понимал: сейчас можно поцеловать ее. И впервые подумал о последствиях: она может возненавидеть его или сменить гнев на милость. Он не был уверен, что хочет этого, боялся рисковать.
– Ничего, – сказал он с дьявольской усмешкой. – У меня болит нога, и мне нужна минутка отдыха.
– Негодяй.
– Может быть, и нет, – сказал он, подняв бровь. Анджела лишь нахмурилась в ответ.
Минуту спустя они молча двинулись дальше, поднялись по короткой лестнице, потом опять прошли по длинному коридору, повернули налево, затем направо и вновь остановились перед очередным лестничным пролетом.
– Наверное, сейчас вы уже жалеете о том, что отправились за мной в часовню, – сказала Анджела.
Филипп оперся на нее чуть сильнее, глядя на лестницу и радуясь тому, что она рядом. Его заставила остановиться не вероятность возвращения физической боли, а то, что маленькое приключение заканчивалось, а впереди его ожидала пустота. Из-за своего проклятого ранения он снова отправится в постель, Анджела уйдет заниматься своими делами, а он останется один, и снова будет думать о том, как соблазнить Анджелу. Одно несколько смущало Филиппа: дело шло к тому, что, похоже, вскоре соблазнять будут его самого, ведь от такой девушки всего можно было ожидать.
– Мне нужно присесть, – сказал он, усаживаясь на ступеньку. Анджела стояла перед ним, по-крестьянски уперев руки в бока.
– Вам не следовало ходить так далеко.
– Оно того стоило.
Он поднял глаза. Его взгляд остановился на руках, которые лежали на ее бедрах. Он поднял глаза выше и остановился там, где платье облегало выпуклости груди. Как он заметил раньше, эта женщина вся состояла из плавных линий, которые присутствовали и в чертах ее лица: мягкие пухлые щечки, полные губы, загибающиеся ресницы, изогнутые брови.
Вдруг она забеспокоилась. Похоже, она волновалась за него. Филипп не мог припомнить, чтобы кто-нибудь хоть смотрел на него таким заботливым взглядом. «Наверное, со временем можно привыкнуть к тому, что кто-то о тебе постоянно заботится», – подумал Филипп. Эта мысль пугала. Пора было менять тему.
– Какое ужасное платье! – сказал он, надеясь, что она обидится или рассердится на него. Что угодно, только не этот взгляд, полный заботы и участия. Но она лишь улыбнулась.
– Я знаю, – сказала она. – Никак не могу привыкнуть к этой грубой ткани, до сих пор скучаю по шелку и атласу.
– Вы можете его снять, – предложил Филипп и, увидев, что все-таки вынудил ее нахмуриться, улыбнулся.
– Я так и сделаю, – ответила она, к его удивлению. – Когда вас не будет рядом.
– Это я должен вас соблазнять, а не наоборот.
– Я и не пытаюсь вас соблазнить, – запротестовала она.
– Но вы это делаете, Анджела, именно этим вы и занимаетесь.
Отдохнув, они дошли до его комнаты без происшествий. Вернувшись в свою постель, Филипп не смог удержаться от вздоха. Это был вздох облегчения, разочарования.
– А сейчас в чем дело? – спросила Анджела.
– Мне скучно, – сказал он. Сама эта комната навевала скуку. Даже взгляду здесь не за что было зацепиться: каменные стены и полы, кое-какая скучная мебель, вырезанное из дерева распятие в изголовье кровати и все. Из
