получить того, чего так желал. Но как ни странно, это лишь усиливало его желание.
– Нет, я сам, – сказал Филипп Анджеле, которая некоторое время; спустя опять появилась в его комнате, неся все необходимое для бритья.
– Я просто стараюсь помочь, – с раздражением ответила Анджела.
– Конечно, я это ценю. Но никак не могу позволить вам приблизиться к моему горлу с бритвой.
– Я этого ожидала, поэтому захватила с собой зеркало, – заметила Анджела.
– Вы же не станете убеждать меня в том, что не причините мне вреда?
– Жизнь стоит дорого, и я не стану тратить ее зря.
Услышав эти слова, Филипп улыбнулся, но тут же одернул себя. Нельзя считать эту девушку забавной. Он решил прекратить наслаждаться ее обществом. И, кроме того, он запретил себе разглядывать ее. Он больше не собирался восхищаться золотым оттенком ее волос, гадать, какой они длины, насколько мягки, или представлять, как они волнами ниспадают на ее лицо.
– Вы слишком пристально смотрите на меня, – сказала Анджела, и Филипп подумал, что, скорее всего этим, объясняется легкий румянец на ее щеках.
– Держите зеркало, тогда я буду смотреть на себя. Заключив ее руки в свои, он собрался повернуть зеркало так, чтобы ясно видеть свои заросшие щеки.
Однако на это простое движение потребовалось время: ее руки были такими мягкими и нежными, что, забыв посмотреть на свое отражение, Филипп невольно залюбовался возникшей перед глазами картиной – его руки поверх ее рук. И тут же молнией пронеслась мысль, что если он чуть потянет девушку за руки, она окажется совсем близко и он сможет ее поцеловать.
– Неужели так трудно… – спросила она, слегка задыхаясь.
«Да», – мысленно произнес он.
– …настроить зеркало и сосредоточиться на своем отражении? – закончила Анджела. Значит, они думают о разных вещах. Филипп отпустил ее руку и сконцентрировал внимание на бритье.
– Поговорите со мной, – попросил он, испытывая неловкость от молчания.
– О чем?
– Как долго вы живете в монастыре?
– Шесть лет, – ответила она с вздохом. – Шесть лет, один месяц и двенадцать дней.
Филипп остановился и посмотрел на нее:
– В самом деле? Вы старше, чем я думал.
– Старше и мудрее, – ответила она, не отводя взгляда.
– Сочувствую, – легкомысленно сказал Филипп. – Продолжайте, Анджела. Мне так нравится ваш голос.
Он смог произнести эти слова, поскольку не смотрел на нее.
– Тогда спросите меня о чем- нибудь.
– Расскажите о своей семье. У вас есть братья или сестры?
– Один брат и две сестры, все младше меня, – сказала Анджела.
От воспоминаний ей сразу стало грустно, и она сама задала вопрос:
– А как насчет вашего брата? Он ведь не знает, где вы, не так ли? Может, вы хотите ему написать? Ведь он, вероятно, беспокоится.
– Сомневаюсь. Мы с ним почти не разговариваем, за исключением тех случаев, когда спорим о чем-либо.
Хотя интересно было бы посмотреть, как он среагирует на этот шрам, – произнес Филипп, потирая пальцем порез над правым глазом. – Наверняка он разозлится.
– Почему?
– Потому что у него точно такой же, только мой чуть побольше. Теперь единственный признак, по которому нас можно отличить, – мой сломанный нос. Ну, разве еще то, что он хороший, а я плохой.
Она не стала ему возражать.
– Но мы говорили о вас и о ваших родных, – продолжил Филипп. – Вы им пишете?
– Время от времени я получаю от них письма. Но сама я редко им пишу, и мои письма, как правило, совсем короткие. У меня ведь практически нет новостей.
Ее письма почти всегда были одинаковы.
Присутствие Филиппа было единственным за шесть лет событием, нарушившим однообразное течение ее жизни, но она понимала, что не стоит писать об этом своим домашним, потому что это лишь расстроит их.
– Если у вас так мало новостей, вам следует почаще выбираться в свет.
– Я не могу покидать монастырь, – сказала Анджела и замолчала. – Хотя я еще не приняла постриг…
– Так вы еще не приняли постриг? А что это значит? – Он перестал бриться и внимательно посмотрел на нее.
– Это значит, что я еще не дала обет бедности, послушания и непорочности, всецело посвятив себя Богу и жизни в монастыре, – ответила Анджела.
Филипп не слышал ничего после слова «непорочность». Он также не помнил, что она сказала до этого. До его сознания дошли только слова о том, что она еще не дала «обет непорочности». Это стало для него лучшей из новостей, которые он слышал за многие годы.
Но, похоже, она всерьез думает об этом. Глупая девчонка.
Он же думал о совершенно противоположном.
– Что же вас останавливает? – спросил он, очень надеясь услышать в ответ: «Вы».
Анджела слегка пожала плечами и после небольшой паузы спросила, закончил ли он бритье. Да, он уже побрился.
– Ну вот, теперь у вас почти приличный вид, – сказала она.
Филипп никак не среагировал на ее слова. Он уже обдумывал, как соблазнить эту женщину, чтобы она забыла о своем намерении дать обет непорочности. Соблазнить ее до того, как она примет постриг.
Филипп быстро понял, что мысль о том, как соблазнить Анджелу, станет для него в ближайшее время навязчивой идеей. В конце концов, кто-то же должен спасти ее от самой себя, и Филипп считал, что лучше, если это будет он. Никого другого, кто бы мог подойти для этого сложного дела, поблизости не было. А он, несомненно, был на это готов.
Единственная проблема заключалась в том, что Филипп пока толком не знал, как приступить к решению этой непростой задачи. Одно дело – соблазнять девушку, когда ты пэр Англии, находящийся в полном здравии, и совсем другое, когда ты прикованный к постели «негодяй», который к тому же зачастую ассоциируется в ее сознании с человеком, обесчестившим ее и подтолкнувшим к мысли уйти в монастырь.
– Спасибо, – сказал он, возвращая ей бритвенные принадлежности. – У вас, наверное, много других дел.
Краем глаза Филипп заметил, как смутилась девушка от его вежливости.
– Почему вы снова просите меня уйти?
– Ведь у меня почти приличный вид, Анджела, – сказал он, слегка улыбаясь и вопросительно приподнимая брови.
– О! – сказала она, широко раскрыв глаза и поняв, что он имеет в виду. Потом быстро вышла из комнаты. Впервые за много дней Филипп не испытывал скуки. Он был слишком занят разработкой плана соблазнения.
Это оказалось труднее, чем он ожидал. Поскольку он не может свободно передвигаться, она должна сама прийти к нему, но просто затянуть ее в постель нельзя, так как девушка может ненароком упасть на его раны, и боль сразу же погубит все дело. Кроме того, Анджела не субтильная девица, и если не отнесется к его действиям благосклонно, то может просто покалечить его. Такой ход развития событий казался вполне вероятным, поскольку она, кажется, по-прежнему ненавидит его.
Ясно, что, прежде всего он должен выздороветь. А, кроме того, он должен заставить ее изменить свое отношение к нему. О первом позаботится время. Но что касается второго, Филипп был в полной растерянности. Однажды человек, подобный ему, погубил ее. Анджела не так наивна, чтобы так же легко сдаться еще раз, тем более ему. Филипп проклинал того щеголя, который совратил ее, поскольку этот случай резко снижал его шансы на успех. Неожиданно в голову Филиппу пришла мысль, что на свете наверняка есть люди, проклинающие и его по той же самой причине, ведь он действительно соблазнил четырех невинных девушек.
– Где ты была? – прошептала Хелена, когда Анджела с большим опозданием пришла, наконец, на вечернюю трапезу. Она села на свое обычное место в конце стола между Хеленой и Пенелопой. Трапезы должны были проходить в тишине, но иногда удавалось тихонько переговариваться: звяканье посуды заглушало слова монахинь.
– У лорда Инвалида, – тихо ответила Анджела, расправляя салфетку на коленях.
– Я думала, ты относишь ему ужин после нашей трапезы, – присоединилась к разговору Пенелопа, смахивая со лба прядку рыжих волос.
– Я так и делаю. И позднее пойду, а сейчас я помогла ему побриться, – объяснила Анджела. Затем она взяла кусочек тушеной баранины, потом еще один, но тут поняла, что обе подруги пристально смотрят на нее.
– В чем дело? – спросила Анджела. Она заметила, что сидящие напротив сестры Бетани и Агнес также с любопытством разглядывают ее.
– Ты много времени проводишь с ним, – сказала Пенелопа. – Это очень милосердно с твоей стороны. Он, вероятно, в отличие от нас не привык к одиночеству.
– Я просто нахожусь при нем, когда он ест, потому что это проще, чем ходить взад-вперед, – сказала Анджела. – И, наверное, ему приятнее есть в компании, – добавила она многозначительно.
– Да, и бреется он тоже в твоей компании. Что дальше? Будешь тереть ему спину, когда он станет принимать ванну? Нелогично уделять так много времени человеку, который тебе не нравится. Или ты уже изменила свое отношение к этому вертопраху? – сказала Хелена укоризненно, словно невозможно было испытывать к мужчине другие чувства, кроме презрения.
– Должна признаться, что он не так ужасен, как показался вначале, но он все равно мне не нравится, – ответила Анджела, «Он мне не нравится», – как заклинание мысленно повторила она. И в тот же миг поймала себя на том, что ей стало приятно находиться в его обществе, но своим подругам она пока об этом ничего не скажет.
– Что ж, надеюсь, что ты только разговариваешь с ним и не
