порядке? – спросила она, и впервые в ее голосе прозвучала искренняя озабоченность.
– Все хорошо, а почему вы спрашиваете?
– Потому что вы серьезно ранены, и я несу ответственность за ваше здоровье.
– Раньше вы не спрашивали, – пояснил он, вдруг испытав легкую обиду.
– Странно, вы так бледны, словно увидели привидение. – Она подошла к кровати, как обычно, поставила поднос и потрогала его лоб рукой. Ее нежное прикосновение ласковой волной прокатилось по его телу. – Лихорадки у вас нет.
– Мне приснился кошмарный сон, – объяснил он. – Я вспомнил, что со мной случилось.
– Так расскажите мне об этом. Я хочу услышать вашу историю, – сказала Анджела, зажигая свечи.
Две восковые свечи ярко осветили их лица, сгустив до черноты полумрак в углах комнаты. Только шум дождя напоминал о том, что где-то там, за окном, есть целый мир, от которого здесь осталось лишь пятно света.
– Я повел себя либо смело, либо глупо. Как именно, еще не разобрался.
– У меня есть предположение на этот счет, но продолжайте, – произнесла она, садясь на табурет у его постели. Она могла ничего не говорить, он и так знал, что она думает.
– Меня преследовали двое. Остановив лошадь, я развернулся, чтобы встретиться с ними лицом к лицу. Я подождал несколько минут, позволив им хорошенько прицелиться. Если бы я вовремя свернул с дороги, то мог бы убежать.
Рассказывая свою историю, Филипп понял, насколько нелепо она звучит. Он не выглядел смелым – скорее, невероятно глупым и малодушным.
Но, черт побери, где он оказался в результате? В месте, где не только соотношение мужчин и женщин – один к пятидесяти, но и очень привлекательные сиделки. Возможно, ему просто повезло.
– Чего они хотели от вас? – спросила Анджела.
– Трудно сказать. Когда меня нашли, у меня были при себе деньги?
– Не думаю.
– В таком случае долг погашен. Они забрали мои деньги и пытались убить меня. Они думают, что им это удалось.
Он удовлетворенно вздохнул и с облегчением почувствовал, что сломанные ребра болят уже меньше.
– Так вы просто спасались от кредиторов? А я-то думала, что вы пострадали за более благородное дело, – сказала она с некоторым разочарованием.
– Например, бежал от разбойников с большой дороги? – саркастически спросил Филипп.
– Да, но я рада, что дело обстояло не так.
– Это почему же?
Как странно! Считается, что женщинам нравится слушать такого рода истории. Неудивительно, что он никогда не пытался их понять.
– Зная правду, легче управлять своими чувствами.
– А разве вам недостаточно того, что у меня совершенно определенная репутация и я достаточно капризный пациент? – отшутился он, предпочитая не спрашивать, почему у нее возникла необходимость «управлять своими чувствами».
– Вам действительно без труда удается вызывать к себе неприязненное отношение, – тихо пробормотала Анджела.
Ну что ж, девушка была права, он у любого человека мог вызвать раздражение и даже неприязнь.
– И, тем не менее, вы сидите и разговариваете со мной, хотя у вас наверняка много других дел, – произнес он с плохо скрытой ехидцей.
– Вы правы, мне следует идти.
Девушка встала, и Филипп сразу же пожалел о своих словах. Ведь для него любая компания была лучше одиночества. И, кроме того, в самой послушнице было нечто особенное. За все время она ни разу не пыталась польстить ему, как это делают другие женщины. А если не пытались льстить, то старались не смотреть в глаза, потому что, по слухам, Филипп Хантли мог погубить женщину одним взглядом. Анджела, в отличие от других, совершенно не боялась смотреть ему в глаза. И даже если она ухаживала за ним, руководствуясь лишь чувством долга и сострадания, так он должен отметить, что до того еще никто и никогда о нем так не заботился.
Поэтому, рискуя вызвать ее недовольство, он все-таки осмелился задать девушке вопрос, который мучил его весь день, хотя шанс получить ответ был ничтожно мал.
– Анджела, вы не скажете мне, что же такое вы совершили? В чем состоит ваш великий грех?
Она стояла у двери, спиной к нему, уже собираясь выйти из комнаты. Рука, готовая взяться за тяжелую кованую ручку двери, замерла. Несколько секунд прошло в тяжелом молчании. Филипп, напряженно ожидавший ответа, невольно залюбовался ее фигурой, которую со спины не уродовал грубый фартук. Наконец она повернулась.
– В моей жизни был мужчина, подобный вам, – холодно ответила она, глядя ему в глаза.
– Подобный мне?
– Да, красивый, легкомысленный и не испытывающий угрызений совести. Он погубил меня, а я опозорила свою семью.
Филипп вновь посмотрел на нее и на этот раз увидел красивого «падшего ангела». Лишь теперь он понял: все эти язвительные замечания, резкие ответы и нисколько не завуалированная попытка настроить себя против него не имели к нему почти никакого отношения. Эти эмоции были направлены совсем на другого человека, он просто оказался под рукой и вынужден отвечать за чужие грехи.
«Подобный вам». Для нее, как и для всех остальных, не было разницы между человеком и его репутацией. Может быть, она в этом смысле и не отличалась от всех остальных.
– Вы всегда принимаете слухи за истину? – спросил он, стараясь, чтобы его слова не звучали обвиняюще, но ему это не удалось.
Неужели на земле нет места, где он мог бы быть самим собой? Неужели не было человека, который еще до встречи с ним не знал бы о нем больше, чем он сам?
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Анджела удивленно.
– То, что вы скорее поверите слухам, чем попробуете отыскать истину. Никто никогда не пытался понять меня, узнать меня настоящего, все слепо верили сложившемуся мнению. И, к сожалению, вы не исключение.
Впервые Филипп облек в слова то тусклое и постоянно ноющее чувство, которое занозой сидело в его душе. Разве кто-нибудь когда-нибудь упоминал его имя, не вспомнив при этом какие-то ужасные поступки, которые он якобы совершил? Нет. Все видели в нем только источник светских сплетен, которые регулярно появлялись в газетах.
– Значит, на самом деле вы не губили невинных женщин? – парировала Анджела. – Значит, вы не проиграли за карточным столом состояние вашей семьи? Значит, вы не проводили время в постоянных пирушках, лишь изредка появляясь на людях трезвым?
– Я лишь хочу сказать, что у каждой истории есть обратная сторона, как бы банально это ни звучало.
Хотя некоторые вещи, в которых она его обвиняла, были правдой.
– Но непохоже, чтобы вы когда-либо пытались развеять эти заблуждения, – возразила она. – Или вы считали, что если будете их игнорировать, то они просто исчезнут сами собой, как и те девушки, которых вы погубили?
– Я не утверждаю, что я идеал. Меня просто не понимают. Более того, никто даже не пытается меня понять.
– Значит, теперь я должна вам посочувствовать? – горячо спросила Анджела.
– Нет, просто не путай меня с человеком, который тебя погубил.
– Так не давай мне для этого оснований.
Она стремительно вышла. Это был довольно малодушный способ выиграть спор. Скорее, это была хитрая уловка на грани мошенничества. Кроме того, это было нечестно, потому что ее оппонент был прикован к постели и не мог уйти, оставив за собой последнее слово.
Завтра он встанет на ноги, чего бы это ему ни стоило.
А пока он будет спать. Или постарается заснуть. «Никто даже не пытался меня понять». Его собственные слова бесконечным эхом отдавались в его голове. А что, если дело не в этом? Может быть, в нем, кроме длинного списка прегрешений, действительно нет ничего, что следовало бы понять?
Анджела часто мучилась от бессонницы, и сегодняшняя ночь не стала исключением. Когда ей не удавалось заснуть, она всегда шла в часовню и там приводила свои мысли в порядок. В этот поздний час священное место было пустынным и темным, горело лишь несколько свечей, которые всегда оставляли зажженными у статуи, изображающей Деву Марию с младенцем Иисусом.
Она опустилась перед ней на колени.
Но не склонила голову и не сложила руки в молитве, а открыла принесенный с собой альбом для рисования.
Этот толстый альбом ей подарил в свое время Лукас Фрост. Она взяла его с собой в монастырь не в силу какой-либо сентиментальной привязанности, а потому, что рисование приносило ей успокоение, в котором она порой так нуждалась. Периодически ей просто необходимо было отключиться и уйти с головой в процесс нанесения линий и штрихов, в тщательную и аккуратную растушевку, в уплотнение теней и выделение главного в композиции рисунка. Она очень любила это спокойное занятие. Оно приносило ей истинное удовлетворение.
На первой странице так и остался набросок портрета Лукаса. Анджела рисовала его в доме своих родителей сидящим на канапе перед окном гостиной. Если она была похожа на ангела, то и Лукас здесь напоминал амура. У него были темно-русые, слегка вьющиеся волосы. Голубые глаза. Черты лица были не резко очерченными, а мягкими и округлыми, вполне мужественными и красивыми. На заднем плане она легкими штрихами набросала высокое окно и небольшой участок газона. Дом. Ее дом.
На второй странице был рисунок статуи, перед которой она сейчас стояла. Каменная Дева Мария держала младенца Иисуса. Пухленький младенец, запеленатый в тонкую материю, спокойно лежал на руках матери, ее улыбка была легка и безмятежна.
Вплоть до сороковой страницы в альбоме были рисунки статуи в разных ракурсах, сделанные с разного расстояния. На некоторых набросках был только профиль Девы Марии, на нескольких – только младенец. Для рисунка на сорок второй странице, над которым Анджела трудилась сейчас, она выбрала очень сложный ракурс – вид
