дольше, подумал он.
За мечетью карета свернула и въехала в главные ворота дворца. За ними простирался прекрасный парк, дорога обсажена деревьями, на траве толпились сотни торговцев. Остановившись у вторых, внутренних ворот, пленники ждали, когда их вызовут. После краткого разговора их стражники спешились и под уздцы повели лошадей во внутренний двор, карета последовала за ними. Снова прелестный парк, по которому лучами в разные стороны разбегались дорожки. Миновав ворота, карета остановилась. Выскочившая из караульного домика стража двумя линиями выстроилась перед болгарским отрядом.
Последовала какая-то процедура, потом один из дворцовых стражников рывком открыл дверцу кареты и приказал Алси выйти.
– Тебе пора выходить, – перевел ей Думитру.
Алси отпустила его руку, встала и вслед за служанкой вышла из кареты. Четверо стражников окружили ее и повели прочь по боковой дорожке.
Теперь его очередь. У Думитру сжалось сердце. Говорят, храбрецы считают смерть честью. А если он не хочет умирать? Казалось нелепым, глупым, невозможным, что его жизнь скоро кончится по причинам, которые, как теперь кажется, вызваны скорее злостью, а не политическими реалиями. Но никого это не волновало, и Думитру не оставалось ничего другого, как сыграть роль в этой пантомиме. Поднявшись, он вышел в парк, окрашенный вечерним светом.
Мгновенно появились стражники с оружием в руках. Думитру задумался. Может быть, лучше побежать? Выстрел в спину, и все будет кончено. Только у стражников нет причин стрелять в него – тут некуда бежать. Самое большее его изобьют, но его жизнь и так скоро наполнится болью. К чему накликать ее раньше времени?
Поэтому Думитру просто стоял, словно вросши в землю, пока на запястья надевали кандалы. Стражники окружили его и повели прочь от Алси.
Звук шагов заставил его обернуться. Это была Алси, неразумная Алси. В четырех метрах от него она тщетно пыталась пробиться сквозь кольцо стражников. От выражения ее лица у него сердце разрывалось.
– Думитру! Я… я люблю тебя! – крикнула она, ее голос зазвенел над булыжниками дорожек, перекрывая ругань стражников.
О Господи! Алси!
– И я люблю тебя, – негромко сказал он. – Всегда.
«Но я был прав – в конце концов, это ничего не меняет».
Думитру снова отвернулся, его повели по дорожке, потом втолкнули в какую-то дверь. Больше он Алси не увидит.
Алси оцепенело смотрела вслед Думитру.
– Я думала, у нас больше времени. Хоть немного больше, – прошептала она.
– Вы думали, что у вас целая вечность. Вздрогнув, Алси взглянула на Айгуль. Служанка с жалостью смотрела на нее.
– Пойдемте, милая, – сказала Айгуль. – Ничего не поделаешь, я присмотрю за вами и помогу освоиться в гареме.
– Меня ведь здесь не оставят? – нетвердым голосом спросила Алси.
До этого момента все варианты ее судьбы казались ей нереальными, будучи слишком фантастическими для обычной англичанки и слишком незначительными по сравнению с мучительной смертью Думитру.
– Кто знает? – пожала плечами Айгуль. – Я понимаю ход ваших мыслей. Вы думаете, что станете наложницей султана. Не бойтесь этого. Будучи замужней женщиной, вы этого не удостоитесь. Но в гареме живут не только возлюбленные султана.
– А-а… – только и протянула Алси.
Стражники отпустили ее, как только она перестала вырываться, и снова повели по дорожке к маленькой двери в высокой стене.
– Что с ним будет? – спросила Алси, оглядываясь на дорожку, по которой увели Думитру, пока она не исчезла за деревьями.
– Ах, милая, – с материнской жалостью ответила Айгуль, – есть вещи, о которых вам лучше не знать.
После этого Алси замолчала.
Стражники остановились перед дверью, где Алси и служанку встретил высокий полный мужчина с черной, как ночь, кожей и провел их внутрь. Африканский евнух, изумившись, сообразила Алси, когда мужчина заговорил высоким мелодичным голосом. Настоящий живой евнух!
Он повел их сквозь долгую череду самых невероятных помещений. В другой ситуации Алси наслаждалась бы замысловатым узором изразцов и тонкой резьбой по камню, которые, казалось, покрывали все пространство, но сейчас ей было не до красот. По пути им встречались только женщины и чернокожие евнухи. Большинство женщин были в европейских костюмах, но пожилые и служанки носили пышные турецкие шальвары. У Алси не было ни времени, ни желания разглядывать подробности. Довольно скоро ее привели в комнату с зарешеченным окном с видом на море и оставили наедине со служанкой.
– Какая честь! – воскликнула Айгуль, восхищенно осматривая комнату. – Эти покои когда-то принадлежали Сирри Ханим, любимой наложнице султана.
– Откуда ты знаешь? – не удержалась от вопроса Алси.
– До того как получила свободу и вышла замуж, я была здесь рабыней на кухне, – ответила Айгуль. – Теперь я вдова, а женщине неприлично оставаться одной. И когда бейлербей велел проводить вас в Стамбул, я попросила, чтобы послали меня. Здесь живет семья моего мужа, и его сестра согласилась помочь мне снова выйти замуж.
– Понятно. – Алси машинально села на один из стоявших вдоль стен диванов. Столы в европейском стиле лишь подчеркивали необычность остальной мебели. – Что теперь будет?
– Вы будете ждать, когда вас вызовет султан, – пожала плечами служанка, – и отдаст вас в услужение какой-нибудь женщине. Она станет вашей хозяйкой, и вы будете делать все, что она прикажет.
– А-а… Во дворце есть тюрьма? – спросила Алси, возвращаясь к одолевавшим ее мыслям.
– Вы все думаете о своем муже? – сочувственно сказала Айгуль, сев напротив. – У него нет никакой надежды. Ваших денег не хватит, чтобы подкупить какую-нибудь важную персону и освободить его. А если бы и хватило, то нет никакой гарантии, что вас не обманут.
– Подкупить? – заморгала Алси.
То, что такое возможно во дворце султана, стало для Алси откровением. Теперь она поняла, почему Думитру заставил ее дать обещание, которое она не собиралась выполнять. Он прекрасно знал царящие здесь нравы и не хотел, чтобы она рисковала. «Ты наверняка знал, что я лгу», – подумала Алси, мысленно обращаясь к Думитру. У нее затеплилась слабая надежда.
– Конечно, – ответила Айгуль. – Но чтобы освободить такого человека, как ваш муж, понадобится много денег, чтобы подкупить высокопоставленного чиновника.
Алси помолчала.
– Но если я не могу освободить его… я могу что-то для него сделать?
– Эго зависит оттого, что именно, – сказала служанка так, словно это само собой разумелось. – Много денег не понадобится, поскольку заплатить нужно только надзирателю. Легче всего послать еду. О ружье нечего говорить, поскольку первым узник застрелит тюремщика.
– А нож? – с колотящимся сердцем спросила Алси, сознавая, какой выход предлагает. – Маленький. С которым сбежать невозможно.
Айгуль, поняв план Алси, с состраданием посмотрела на нее:
– Да. Для этого высокие связи не понадобятся. В свое время я знала тут почти всех тюремщиков, кто-то из них, наверное, и сейчас здесь работает.
– Сегодня вечером, – торопила Алси. Раньше чем с Думитру случится что-то ужасное.
– Если будет на то воля Всевышнего, то я до заката пошлю хороший ужин и нож, – поклялась Айгуль.
Порывшись в быстро тающих запасах денег, Алси отдала Айгуль требуемую сумму. У Алси не было способа проследить за тем, чтобы ее не обманули. Но что еще она могла сделать? Только доверять. Сейчас она была единственной надеждой Думитру, и она сделает – должна сделать! – все, что в ее силах. Если она не способна спасти его в буквальном смысле этого слова, то, по крайней мере, может дать ему освобождение другого рода, хотя у нее душа разрывалась от такого выбора.
Алси и Айгуль успели договориться, когда в дверь постучали и вошла какая-то женщина. Поговорив с Айгуль – Алси ни слова не поняла из их разговора, – женщина исчезла так же быстро, как появилась.
– Что случилось? – со страхом спросила Алси.
– Похоже, сегодня вас ждет великая честь, – ответила Айгуль, разрываясь между удивлением и благоговейным трепетом. – Султан желает видеть вас в тронном зале.
У Алси неистово застучало сердце. Это шанс, возможно, ее единственный шанс. И если она сможет что-то сделать, то будет к этому готова.
Должна быть готова.
Думитру смотрел в темноту, стараясь не обращать внимания на зловонный смрад разлагающейся пищи и экскрементов. Если он позволит себе думать об османской тюрьме, то в его ушах тут же зазвенят душераздирающие стоны и крики. В камере было тихо, камень поглощал все звуки, только едва слышно падали капли воды, да что-то изредка шуршало: то ли где-то человек прошел, то ли мышь пробежала. Оглушительная тишина путала, пожалуй, больше, чем самые ужасные звуки.
Думитру не успел рассмотреть темницу в свете лампы тюремщика, когда его бесцеремонно втолкнули внутрь. Пройдясь на ощупь вдоль стен, Думитру понял, что камера с отхожим ведром в углу не больше пяти квадратных метров, а потолок такой низкий, что невозможно выпрямиться во весь рост. Перед дверью стражники обыскали его на предмет оружия – и ценностей, подумал Думитру, – и, не потрудившись снять кандалы, заперли. Он сидел в углу, глядя на дверь, зажав между колен скованные руки.
Думитру думал о пути, приведшем его сюда. Этот путь начался много лег назад с решения использовать в собственных целях иностранных дипломатов, настойчиво добивавшихся его лояльности. Было так естественно скармливать одним информацию разной степени достоверности, которую сообщали другие. И еще более естественно брать за это деньги. Отсюда
