потребовал немедленно доставить все аэрофотоснимки с наших бомбардировщиков, наносивших в тот день удары по целям в Берлине. Вскоре на площадь рядом с КП сел на По-2 штурман авиакорпуса Ромашов, привез еще мокрые фотоснимки, и их тут же разложили на большом столе в зале па третьем этаже. Спустя короткое время мой адъютант Масюк доложил, что приехала группа на двух «Виллисах». Они пришли наверх, и прокурор с порога поднял крик. Мне с трудом удалось утихомирить его, разъяснить, как организовано управление авиацией над Берлином. Затем мы спустились на третий этаж и по фотоснимкам, плановым таблицам, зафиксированным позывным, времени подхода экипажей, нанесения удара по целям и возвращения на свои аэродромы я убедительно доказал, что мы не могли бомбить Катукова. Прокурор даже вспотел, поняв всю безосновательность своих обвинений, потом позвонил Коневу:
— 2-я воздушная армия участия в нанесении удара по танкам Катукова не принимала.
Все это разбирательство происходило под непрерывным обстрелом, в разгар штурма Берлина, продолжалась боевая работа нашей авиации. В конце концов, я накормил проверяющих обедом, с тем они и уехали в штаб фронта. Вопрос закрыли, однако Жуков этого случая с Катуковым не забыл. Как известно, Георгий Константинович очень ценил его, но все же отказался представить к третьей Звезде Героя за взятие Берлина, что позже мне подтвердил и маршал С. Руденко.
После завершения Берлинской операции с 3 мая моему корпусу поставили задачу наносить удары в районе Мельник западнее Праги по отступавшей лесами на запад группировке. Существовала опасность, что они войдут в Прагу, и требовалось этому воспрепятствовать. Ночью 9 мая в штабном автобусе Жадова мы разрабатывали план операции по уничтожению отступавших немцев, когда поднялась бешеная стрельба — это пришло известие о капитуляции Германии.
В начале июля 1945 года корпус перебазировался в Австрию.
К званию Героя Советского Союза Красовский представлял меня трижды: два раза во время войны и один раз уже после Победы. Но документы на представление так и не утвердили — у меня с руководящими военными политработниками отношения были далеко не лучшие. Приведу только один пример: вскоре после окончания войны уже из Австрии меня вызвал в Москву Новиков. Я на своем «Бостоне» сел на Центральном аэродроме, приехал в 23-й дом. Еще на лестнице ко мне кто-то подошел и пригласил к Члену Военного совета ВВС Шиманову — тот уже узнал о моем прибытии. Шиманова в свое время назначили в ВВС из ЦК, чтобы он получил звание «генерал-полковник». Увидев меня, он сразу спросил:
— Трофеи привез?
— Какие трофеи? — опешил я. — Я что, трофейная команда?
Короче говоря, мы с ним повздорили, и возмущенный до предела я ушел к Новикову. Тот, узнав причину моего возмущения, успокоил:
— Не удивляйся, ему все трофеи привозят, вот он и привык.
Пока одни рисковали жизнью на фронтах, другие обзаводились дачами и барахлом, теряли всякую совесть…
Вызов меня в Москву, о котором я уже упомянул, был связан с подготовкой к войне с Японией… Однако, попасть на Дальний Восток тогда мне было не суждено, и я вернулся в Австрию.
Вскоре после завершения войны на Дальнем Востоке, весной 1946 года советские войска стали покидать территорию Северо-Восточного Китая. По советско-китайскому договору 1945 года в южной части Ляодунского полуострова осталась в совместном пользовании на 30 лет Военно- морская база Порт-Артур, небольшие советские гарнизоны сохранялись вдоль линии КВЖД. Статус советских войск предусматривал их полное невмешательство во внутренние дела Китая…
В должность командира 7-го БАК, входившего в состав 9-й ВА я вступил в марте 1948 года. К моменту моего прибытия в Дальний в корпус входили четыре авиадивизии, отдельный разведывательный авиаполк и отдельная транспортная авиаэскадрилья.
Все аэродромы достались от японцев с так называемые «пескобетонными» полосами из утрамбованной смеси песка и цемента. Засыпные бараки, где размещался личный состав, были холодными и требовали замены. Хорошее впечатление производили построенные японцами в Дальнем и Саньшилипу бетонные укрытия для самолетов, кислородные станции. Радиолокационных станций на аэродромах Порт-Артура еще не было.
При выводе в 1948 году советского дальнебомбардировочного корпуса из Кореи я вывез все его боеприпасы на свои склады в Дальний, поэтому мы смогли активно отрабатывать практические стрельбы и бомбометание. Бомбили цели на полигонах — оборудованных безлюдных прибрежных островах. Когда я в первый раз поднялся на КП, то пришел в ужас: вплотную к острову-полигону собралось множество джонок. Оказывается, китайцы по своим каналам точно узнавали о времени бомбометания и плыли к острову прямо под падающие в воду бомбы, чтобы собрать глушеную рыбу. Я тут же встретился по этому вопросу с Председателем народного правительства Северо-Восточного Китая Гао Ганом, но он только развел руками. Тогда мы стали внезапно переносить начало полетов, место стрельб и в конце концов добились только того, что «рыбаки» стали дожидаться улова за пределами зоны вероятного отклонения бомб.
На вооружении частей корпуса состояли Ту-2, Ил-10, Ла-9, Р-63 «Кингкобра», и старые полосы были для них слабоваты. Поэтому вопрос о строительстве новых ВПП и необходимой для нормальной службы инфраструктуры стоял очень остро.
За неполных два года мы построили металлические полосы из американских плит в Дэншахэ, Тунчэнцзы и Инчэнцзы, а также бетонные полосы длиной 2400 метров в Саньшилипу и 2600 метров в Дальнем.
Последняя стройка была самой крупной и сложной. На ее время все шесть полков перебазировались на аэродром Инчэнцзы. Требовалось снести большую деревню на южной стороне аэродрома, этот вопрос согласовывался с Гао Ганом. Взаимовыгодное сотрудничество было налажено быстро: Гао Ган выделил две тысячи китайцев с корзинками на коромыслах. Под руководством наших специалистов они с помощью своих корзинок и ишаков быстро снесли деревню и выполнили все необходимые земляные работы. Мы за работу расплачивались гаоляном, чумизой, хлебом.
В этот период из Дальнего были выселены почти все японцы. В то же время, мы оставляли работать японских специалистов в доках, коммунальных службах, на заводах, так как китайцы заменить их еще не могли.
По воскресеньям я обычно летал, так как в другие дни было много работы. Приехав как-то в выходной на аэродром в Дальнем, я увидел, что вдалеке двое китайцев с арбой ковыряются возле Ла-9, тянут на себя воздушный винт. Это показалось мне странным, и мы подъехали к ним. В этом месте стена, ограждавшая аэродром, прерывалась, чтобы не создавать помехи заходящим на посадку самолетам, поэтому на стоянку истребителей можно было беспрепятственно попасть с дороги.
Из объяснений китайцев выяснилось, что пропеллер они купили у «капитана» за мешок юаней. Все стало ясно. Я отправил адъютанта по дороге в ближайшую забегаловку. Там и обнаружился предприимчивый техник с мешком денег, уже порядком выпивший. Оказывается, к нему на дороге пристали китайцы с просьбой что-нибудь продать, например, алюминий. Он ничего лучше не придумал, как ради смеха предложить купить винт с якобы его самолета. Китайцы поверили, расплатились, а техник пошел пропивать
