— Сероват псевдоним-то! Раньше был красивее…
— Зато полностью соответствует действительности.
Алкиной дружески треплет меня по плечу и, кивнув на прощанье, выкатывается из палаты. Я в изнеможении откидываюсь на подушку и тут же отключаюсь.
5.1. Я в руководстве ЮНДО оказался не сразу. В самом начале, вскоре после заключения Договора, судьба мне мило улыбнулась. В отличие от десятков тысяч офицеров французской армии, уволенных вчистую, меня направили во вновь создаваемую спецчасть, призванную способствовать Великому Процессу разоружения. Сами понимаете, отношение к Договору изначально было неоднозначным: очень многим не слишком-то улыбалось превращаться из доблестных вояк в мирных обывателей. Спецчасти помогали этаким колеблющимся сделать решительный шаг… Впрочем, инциденты случались довольно редко. В обществе царила самая настоящая эйфория, и немалая часть увольняемых находилась под ее гипнозом. Непросто, знаете ли, переть против всего человечества.
Вот и сохранить бы эту атмосферу надолго!.. Увы, нормальное общество не способно все время жить в состоянии опьянения. Рано или поздно наступает пора похмелья, и тогда… Ведь в отличие от алкоголиков общество похмеляется человеческой кровью…
Да еще и ошибок наворотили целый Эверест. И первой стало, по-моему, решение возложить юридическую ответственность за процесс на специально созданную организацию — ЮНДО. Правительства разных стран явно стремились отойти в сторону, переложив всю тяжесть проблемы на плечи самих военных: вы, мол, все это строили — вам, парни, и разрушать! Вон вы у нас какие герои!.. Даже президенты России и Америки — застрельщики процесса — скрепив Договор своими подписями, умыли руки. Мавр, мол, сделал свое дело — мавр может уходить!.. Уйти-то и впрямь пришлось — избиратели заставили, ну да было уже поздно. К тому времени обратная связь ЮНДО с общественными организациями, которые могли бы вносить коррективы в пути и темпы развития процесса, была утеряна. Кроме того, лидеры многих стран так называемого “третьего” мира и вовсе не желали настоящего разоружения. Их идеалом было исключительно разоружение соседей, и они были не прочь сыграть на ошибках, которые совершили другие… Так и пошло дело вразнос!
Теперь-то понятно становится, что разоружение, по-видимому, процесс постепенный и очень длительный. Что главные проблемы здесь не военные и не экономические, а социальные. Мы же пытались сломать социальные проблемы не путем медленных, с оглядкой, реформ, а самым настоящим революционным тараном. Как будто человечество до сих пор не разобралось, чем заканчиваются революции.
Впрочем, это я сейчас такой умный. А в ту пору, как и многие, считал, что мое дело: ать-два, задача ясна, приказ выполнен! Имеется начальство, оно и должно ломать голову. Армия есть армия: если каждый приказ оспаривать, то это уже будет стадо, а не доблестное воинство. Хотя, надо сказать, находились и сомневающиеся, находились… Но разговор с ними был коротким. Вызовет полковник: “Ты что, против разоружения?!” — “Нет, но…” — “Никаких “но”, у нас здесь не парламент!” И через пару месяцев приказ о демобилизации в связи с реорганизацией.
Так что я помалкивал себе да и приказы начальства выполнял. Конфисковывал оружие, громил арсеналы, разгонял демонстрации демобилизованных, поощрял отличившихся… Дальше — больше. Конфисковывал контрабанду (на девять десятых то же оружие!), громил в лесах базы (те же арсеналы, только подпольные!), разгонял демонстрации (теперь уже в поддержку демобилизованных!), поощрял отличившихся….. И меня тоже поощряли. Спецвзвод, спецрота, спецбатальон, начальник штаба спецподразделения, командир этого спецподразделения, спецуполномоченный западноевропейского подсектора Восточного сектора Секретного отдела ЮНДО, начальник вышеупомянутого подсектора… Ступенька за ступенькой, прыжок за прыжком, поощрение за поощрением…
Но вот скребут с некоторых пор на душе кошки, гложет меня одна мысль: почему для того, чтобы человек перестал убивать другого человека, надо угробить несметное количество народу? Или это удел всех, кто двигает прогресс?.. Конечно, если смотреть по большому счету, то все эти Бывшие Военные и их приспешники — всего лишь колдобины на дороге истории, тщетно пытающиеся остановить колесо развития. Колдобины, правда, живые, мечущиеся, разумные, но их жизнь, метания и разум направлены лишь на одно — столкнуть колесо с широкой проезжей части на обочину, в грязь и болото, где оно поневоле остановится… А с другой стороны, вернешься с задания, устроишься под горячим душем, смывая с тела пот, только разогреешься и успокоишься, и тут мыслишка, гаденькая такая, подлая: “А то ли это развитие? То ли колесо, если его ось приходится смазывать этакими потоками крови?! И не в тупик ли скрипим?..”
И наверняка не у меня одного были такие мысли. Или вы думаете, от несчастной любви повесился в сортире Жердина Хантер? Или полагаете, что в припадке геопатриотизма бросился под танк кригеров Филиппинец? Не с гранатой, между прочим, бросился, а просто так, ни с того ни с сего. Следователи посчитали: с перепугу, но кто из них знал Филиппинца, как знали его мы? Филиппинец боялся только одного — пули в живот. Не в голову и не в ногу, а именно в живот. И потому носил усиленный бронежилет, весивший больше обычного, хотя это и требовало от Филиппинца лишнего часа физических упражнений каждый день. Такому бронежилету был страшен только гранатомет. Он, этот жилет, не очень-то и пострадал от гусеничных траков. Я знаю, я видел его. И то, что осталось от Филиппинца, видел. А следователем, думается, истина и не нужна была вовсе…
Потом, когда я ушел с непосредственной “работы”, стало полегче. Все-таки когда сам не видишь выпущенные наружу кишки и мозги, все происходящее становится чем-то абстрактным, далеким, тебя вроде бы и не касающимся. Но мысли не уходят, они остаются и продолжают кусать за сердце в самое неподходящее время. Я и в глазах других видел чувство вины перед всем миром. Я видел, как смотрел на мир перед своей отставкой бывший начальник Глинки Сковородников. Все мы люди. Это только у Рыманова в глазах стылое железо. Поначалу я думал, что так и должно быть, ведь русские они все такие. Но потом я познакомился с Громовым, Сковородниковым, сотнями других русских, и все они — люди как люди. Но почему-то именно Рыманов шагал к вершине пирамиды. Я ничего не имею против Рыманова: он умен, находчив, смел, у него отличная реакция, но в глазах у него стылое железо… Его почему-то никто не любит. Он отличный парень, хороший товарищ, он весел, когда надо веселиться, и серьезен, когда не до веселья, он умеет сказать над свежей могилой, под грохот салюта, проникновенные слова, такие, что с трудом проглатываешь комок в горле… Но в глазах его стылое железо!
Говорят, он отголосок прошлого века. Говорят, лет семьдесят назад среди русских было много таких. Не знаю, я не спец по истории России, но сомневаюсь, потому что государство таких людей долго существовать не может: они перегрызут друг другу глотки. А Россия жива и поныне… Но, наверное, ЮНДО нужны именно такие люди, ведь не зря же он так быстро выдвинулся из самых низов… Может, будь в ЮНДО побольше таких парней, как Рыманов, — и не валандались бы мы с кригерами столько лет. И не было бы вовсе “Мэджик стар” с обширным радиоактивным заражением. И не убили бы моего приятеля Жюля Карне…
Но мы такие, какие есть, со всеми нашими недостатками, и Рыманов среди нас один. Исходит от него некая магическая сила. Уж он бы на месте Вацлава Глинки не застрелился. Уж он бы нашел выход. А вот начальник мой бывший свел счеты с жизнью. Видно, господа кригеры накопили что-то против него, несмотря на всю нашу секретность. Не случайно же, в самом деле, приходил к нему этот неизвестный.
А вообще, клянусь мамой, мне вся эта история не нравилась с самого начала. Но начальство скомандовало — деваться некуда! Умри, но исполни во славу! Вот и исполнили…
Но это я так, в порядке ерничанья. А сложилось все очень серьезно: Карне был наш лучший диггер, зубы мужик съел на этой работе. И кокнули его вчистую, без всякой надежды на будущее. В Ассоциации тоже не дилетанты ошиваются. Так что прощай, друг мой Жюль Карне, псевдоним Орфей, товарищ по оружию и приятель в жизни. Бакстер только и успел некроматрицу записать, в надежде на хорошего акцептора. Это он уже потом нам все объяснил: и идею, и возможности, — и об отсутствии гарантий не забыл сказать. А шеф-то и ухватился! Им, шефам, на самого Жюля, конечно, плевать, главное, чтобы
