— Убей! Убей!
Сердце Отени сжалось смертной тоской. Не брать бы с собой тех биарминов! Клялись клейменые и с ними другие, близкие по крови роду Расту, что они при первой же встрече с нурманнами свою смерть примут, но возьмут нурманнскую жизнь…
Не бросать же товарищей! И нельзя долго думать.
— Эй, — прохрипел Отеня, — побежим, выручим сразу, тогда уплывем!.. — И у него заперло горло, присох язык.
Засадники побежали меж сосен и елей к ухвостью, к нижнему по течению голому концу острова. Выскочили на чистое место, а нурманны уже здесь и толпой добивают биарминов.
Отенины глаза просветлели, всё-то он видит, до черточки. Горло чистое, голос вернулся. Нет тоски, и совсем ничего не жаль.
— Ну, берегись! — выдохнул удалой охотник, взмахнул топором на длинном топорище и наискось, между латным плечом доспеха и низким краем завешенного кольчужной сеткой рогатого шлема, врубился в первую жилистую нурманнскую шею.
Усть-Двинецкая пристань — длинная и широкая. Сваи забиты на десяток аршин от берега, чтобы и в приливную и в отливную волну было удобно причаливать тяжело груженным расшивам. От тесаного бревенчатого настила пристани устроен помост для съезда телег на дорогу, ведущую к городку.
Выставленные Одинцом защитники не скрывались. Их дело застрельное: они ввяжутся, втянут нурманнов, а старшина всей силой и ударит из Усть-Двшща. Здесь управлял Карислав, который вернулся из своей засады против острова.
После истребления островной засады обе рыбьеголовые лодьи пошли вверх, к пристани. Выше острова река расширялась, нурманны держались подальше от материкового берега, и их нельзя было достать стрелой.
Нурманны опять гребли не спеша, разглядывали Усть-Двинец, пристань и её защитников. Помедлив против пристани, обе лодьи ушли вверх версты на две с лишним. Там одна лодья осталась на реке, а другая побежала вниз, к устью, где ждали две большие лодьи.
Время же шло и шло. Летний день долог. От устья тронулись две лодьи, низкая повела большую, с птичьей головой на носу. Самая же большая лодья, со звериной головой, осталась на якоре одна.
Низкая лодья быстро проскочила мимо пристани, а орлиноголовая приближалась. Над её высокими бортами не было видно голов гребцов, и весла ходили будто сами собой. Готовясь к бою стрелами, защитники встали за вытащенными на берег расшивами поморян и лодками биарминов.
Рулевая доска на лодье шевелилась как бы без кормчего. По левому борту корму прикрывал деревянный щит из досок, такой же просмоленный и черный, как вся лодья. Биармины, вызывая нурманнов, закричали изо всей мочи. В кормовом щите что-то мелькало — нурманны глядели в щель.
Карислав воткнул стрелу в черную доску, другие лучники спустили тетивы, иные стрелы скользнули в рулевые дыры, но лодья шла и шла, как железная.
На её носу сам собой поднялся такой же щит, как на корме.
Лодья подошла уже на половину полета стрелы. Громадная, величиной с барана, орлиная голова носа наставила загнутыи клюв на речной берег. Знатная работа, вырезано каждое перышко. Дерево вызолочено. Когда лодья подплыла ближе, стало заметно, что пооблезшая позолота выпестрила орла.
Над щитом, прикрывавшим нос, взметнулся якорь и бухнул в Двину. Что это? Нурманны не пойдут на берег! Не пойдут. Лодью потащило, якорь зацепился за дно, и тихое течение уложило по борту брошенные гребцами весла. И хоть бы показался один нурманн! Спать они, что ли, пришли? И вверху на воде застыли обе низкие лодьи.
Дружина Карислава перестала попусту метать стрелы. Бить в черную лодью было всё равно, как в пень или в глину. По двинским протокам рыскали чайки. Что им до поморян, до биарминов, до нурманнов! Бездумные птицы приподнимались над неподвижной лодьей и летели дальше, вверх — вниз, вверх — вниз, поднимаясь и падая с каждым взмахом гнутых крыльев.
Ветерок приносил к берегу тяжкую вонь с лодьи; от навязчивого чужого запаха делалось тошно.
Нурманны, видно, ждали чего-то, и защитников от тревоги брала усталость. Один, не желая спать, невольно зевал, другой ковырял пальцем петлю тетивы. Забыв осторожность, люди вставали на поваленные расшивы и вглядывались, вслушивались.
Вода плеснет — это выбросили ковш из черпальни. Слышится и храп спящего. Нурманны живы и ждут, но чего?
Нижней, самой большой, звериноголовой лодьи не стало видно, она куда-то ушла от входа в устье.
Карислав всё больше терял власть над своей сборной бездеятельной дружиной.
— Поберегись! — покрикивал он. — Придерживайся за расшивами, не выставляйся так!
Свои поморяне кое-как слушались, а биармины совсем отбились от рук. Их у Карислава почти сто человек, и все они горели великим гневом на нурманнов за неслыханное злодейство, совершенное над родом Расту. Им думалось, что пришельцы постоят, постоят и уйдут, не решившись выйти на берег. «Раз нурманны не хотят, боятся идти на берег, следует столкнуть на воду лодки и расшивы и напасть самим», — требовали биармины. «Нельзя, — уговаривал их Карислав. — Будем ждать. Сюда нурманны приплыли не спать, на воде мы их не возьмем».
…Далеко-далеко будто бы застучал биарминовский бубен. Все сразу затихли и насторожились. Сделался слышен тонкий комариный звон. Через этот такой привычный звон, что его никогда не замечает человеческое ухо, пробивался сухой стук по натянутой коже. Дальний бубен бил к тревоге и будил в сердцах сомнение и тоску.
Невольно Кариславу вспомнились бубны при первой кровавой встрече с биарминами. К первому бубну прибавился второй и третий. Стучали откуда-то из устья.
Карислава осенило — не напрасно ушла самая большая нурманнская лодья! А не пошли ли нурмапны на высадку за устьем, на самом морском берегу, сзади Усть-Двинца? И оттуда же, от взморья, что-то затрубило. Звук доходит едва-едва, но понять можно — это рог, и у поморян не такие рога.
Карислав закричал:
— Готовься! Оружайся!
Нурманны словно ждали его приказа. На лодье упали дощатые черные щиты, на берег полетели стрелы и камни. Глядя поверх края окованного щита, Карислав видел на лодье густую толпу лучников и пращников.
— Укрывайся! За расшивы, за расшивы!
Поздно… Поморяне как будто целы за бортами расшив, а где биармины?
Кариславу показалось, что их побили сразу всех. Нет, кое-кто успел присесть за укрытие, но не половина ли их уже полегла? Кто сразу уснул, кто ещё корчится с головой, разбитой пращным ядром, или пробует встать со стрелой, выставившей железное жало из спины.
Об окованный край Кариславова щита ударилось и раскололось ядро из обожженной глины. Карислава ослепило пылью, и щит ударил его по щеке. Пригнувшись, он протер глаза и опять выглянул.
Из-за лодьи отходили две лодки, спущенные с борта, обращенного к другому берегу. С орлиноголовой лодьи попрежнему целили лучники и пращники, но не били — все живые попрятались. Карислав приподнялся — и тут же о его щит сломалась стрела, а глиняное ядро ухнуло по шлему. В ушах Карислава зашумело, и он на миг оглох, однако новгородский шлем на упругом кожаном наголовнике выдержал.
Защитники пристани попали в капкан. Они не могли напасть на нурманнов, когда те начнут выходить
