угрозу. Он несомненно приказал бы своим людям открыть огонь, будь сам хоть чуточку подальше от нас. Полковник Гурло, казалось, тоже многое бы отдал, чтобы стереть нас с лица земли. — Пальсикас сделал знак вертолету, чтобы тот был готов приземлиться на площадке поблизости. — Самое печальное, что это еще не конец. Они наверняка вернутся, прихватив с собой еще больше солдат и техники. И даже скорее, чем мы думаем. Голодные волки не упустят свою добычу.
Колгинов хорошо видел, что его шеф волнуется, — он инстинктивно шарил глазами, прощупывал каждый куст на местности, будто старательно изучал обстановку накануне тяжелой и неизбежной битвы.
Наконец Пальсикас произнес:
— Пойдем посмотрим, как там фермер со своей семьей, успокоим. Мечутся, наверное, бедняги, в страхе, не зная, что и думать.
Фермер и впрямь готов был лезть на стенку от безысходности. Пальсикасу и Колгинову пришлось выслушать кучу, прямо скажем, нелестных слов по поводу всех идиотов-военных, и белорусов в частности.
— Бог мой, кретины, они не могут ровно танк провести! — кричал рассерженный хозяин-старик. — В Отечественную я водил все, что угодно — от мотоцикла до Т-34, — и мог сманеврировать, чтобы, паче чаяния, не снести забор, не въехать случайно в чей-нибудь дом.
— Пожалуйста, генерал хотел бы записать ваши имя и фамилию, — умолял Колгинов, но старик не унимался. Так продолжалось до тех пор, пока в комнату не зашла молодая женщина.
— Его зовут Микус Егорович Куликаускас, — сказала она, тронув старика за плечо, чтобы успокоить. — Это мой отец. Извините, он плохо слышит. Такое скопище народа, военных просто вывело его из себя.
— А я вас знаю, — неожиданно произнес Пальсикас. — Вы, очевидно, Анна Куликаускас[1], молодой борец за демократию. Я видел ваши фото в газетах «Саюдиса». Теперь ясно, где вы черпаете свою энергию.
Женщина, на вид ей было лет тридцать с небольшим, посмотрела на Пальсикаса с благодарностью. Анну Куликаускас можно было с уверенностью отнести к молодому поколению новой Литвы левого толка (многие, включая самого генерала, называли их радикалами). Они яростно выступали за независимую Литву как часть «Нового европейского порядка». Насколько помнил Пальсикас, этот «Новый порядок» не предусматривал такие вещи, как армия, флот, военно-воздушные силы, ядерные установки, таможенные барьеры, заводы, способные загрязнять окружающую среду, иностранные компании, желающие вложить деньги в исконно литовский бизнес, потеснить национальный капитал. На своем поприще Анна проявляла большую активность, занимала видное положение в рядах «Саюдиса» и первой завоевала мировое признание как ведущий «голос протеста». Одним из результатов ее работы стало закрытие Игналинской АЭС на северо-западе Литвы — весь мир обошли снимки, где Анна со своими соратниками стоит напротив вооруженных до зубов солдат Красной Армии и «черных беретов». Ее отличали непреклонность, интеллигентность, быстрая реакция, решимость и напористость.
Она носила обычную неяркую кофточку, «крестьянскую» юбку из простого домотканого сукна, которая завоевала такую популярность в Европе и особенно в Балтийских государствах, что ее копировали на свой манер ведущие модельеры мира. Как и многих прибалтов, природа наделила ее густыми светло- каштановыми волосами с золотистым оттенком, у Анны были красивые голубые глаза, полные губы, чуть крупноватый нос. Впрочем, в ее жилах наверняка текла кровь мужественных викингов, потому что при своей довольно плотной фигуре она могла гордиться тонкой изящной талией, высокой грудью. Пальсикас невольно обратил внимание на ее крутые бедра, очерченные узкой юбкой.
Колгинов мялся с ноги на ногу, пытаясь сдержать неуместную улыбку.
— Надеюсь, здесь никто не пострадал? — озабоченно спросил Пальсикас.
— Из людей, слава Богу, нет, но из животных — да. Солдаты напугали лошадей, две из них перемахнули через забор и убежали. Думаю, их забрали. Да и другая живность, помельче, разбежалась сквозь пролом в ограде. Все это значительные убытки, понимаете?
— Ясно. У меня к вам просьба. Составьте список того, что было разрушено, впишите туда пропавший скот и птицу, направьте в мой штаб, в Тракай. Правительство незамедлительно компенсирует ваши убытки, а я со своей стороны пришлю людей, чтобы поправить сараи и ограду.
— Мне не нужна ваша помощь, чтобы вы здесь что-то поправляли, — вдруг закричал старик. — Только оставьте меня наконец в покое! Я по рублю копил всю жизнь, чтобы купить эту ферму, и мне не нужно, чтобы здесь все вытоптали ваши солдаты.
— Прошу прощения, это не мы, это солдаты Содружества, — не преминул возразить адъютант. — Не литовцы.
— Что? А вы-то сами кто будете? — От неожиданности фермер опешил, он явно заметил русский акцент, с которым разговаривал Колгинов. — Самый что ни на есть русский. Чепуха какая-то! Сначала мы имеем войска СНГ, затем белорусов, теперь вот русские пожаловали…
Колгинов криво ухмыльнулся, Пальсикас поспешил ему на помощь:
— Майор — ассимилированный литовец и, да будет вам известно, служит в «Бригаде Железного Волка», господин Куликаускас.
— 'Бригада Железного Волка'! — вскричал старик. — Как вы смеете, креста на вас нет! Вы порочите имя доблестной армии Великого Князя Литовского. — Фермер окинул взглядом форму генерала и моментально наткнулся на красный значок с изображением конного рыцаря на белом овальном фоне. — Боже, вы носите национальную святыню, чтобы прикрыть дырки на обмундировании. У вас на трусах тоже изображение Витовта? Позор!..
— Тише, не горячитесь, господин Куликаускас, я ни в коем случае не порочу имя Великого Князя. Напротив, я оказываю ему дань уважения. Те, кто носит в моем соединении такой знак, поклялись на Библии защищать Отечество и литовский народ до самой смерти.
— Что вы, современные вояки, знаете о таких вещах, как уважение, верность или, допустим…
— Как ни странно, многое. Мы чтим военные ритуалы и традиции, даже клятва осталась нетронутой со времен Великого князя Гедиминаса. Период военной подготовки длится два года, как в старину. А что касается конкретно майора Колгинова, то могу заверить: он прошел не одно испытание, не раз доказывал свою верность и в полной мере заслужил право произнести клятву на рыцарском мече. Вот вы — ветеран и, если хотите своими глазами увидеть ритуал воинской чести и верности, милости просим в Тракайский замок, будете моим гостем. В следующее полнолуние приходите туда в одиннадцать вечера, церемония начинается в полночь.
Колгинов достал из кармана специальный пропуск на предъявителя. Пальсикас быстро подписал его, вручил старику и, попрощавшись, повернулся к выходу.
Анна Куликаускас сказала офицерам уже за порогом:
— Спасибо, добрый урок вы преподали моему папаше. Он у меня, увы, слабо разбирается в переменах, еще «студент».
— Ничего, мы все сегодня учимся, — засмеялся Пальсикас. — Пожалуйста, проследите, чтобы он побыстрее составил перечень нанесенного ущерба, и посоветуйте, когда прислать солдат устранить поломки.
— Спасибо, вы очень любезны. В наше время не часто можно встретить таких галантных военных, но признайтесь честно: ваше повышенное внимание к нашим персонам вызвано моей относительной известностью в некоторых кругах?
— Нисколько. Вы удивляете меня своим вопросом. Я понятия не имел, кому принадлежит эта ферма, когда стучал в вашу дверь. Я лишь исполняю свой долг. Для меня все равны — и министр, и домашняя хозяйка, и общественный деятель — все имеют равные гражданские права, да я и не привык лебезить ради своей карьеры. Впрочем, не скрою, рад нашему знакомству. Может быть, мне удалось хоть чуточку изменить ваше мнение насчет военных, служивого люда, к которому принадлежит и ваш покорный слуга.
Он знал, что Анна с большим сомнением относится к существованию «Бригады Железного Волка». Она последовательно выступала за полностью демилитаризованную Литву, за ее нейтралитет, считала, что нет необходимости в регулярной армии, а для поддержания порядка нужно иметь только полицию и, возможно, полувоенные формирования, что страна не должна связывать себя никакими договорами о коллективной безопасности, принадлежностью к каким-либо военным блокам. Хотя в данном случае ее
