Лорелей Манн.
— Лора? — прошептал Каплан, весь как-то съежившись.
— Да, — подтвердил Филипп. — Вы помните ее? Она, во всяком случае, так и не смогла вас забыть и все рассказывала мне о вас, когда я был ребенком. Это были бесконечные истории о романтической любви, которая соединила вас в самом конце войны, последним летом. Солнце играло в листве деревьев, а холодный ветер дул с востока. Вы с моей матерью лежали на одеяле прямо на траве. Мать поведала мне и о своем горе: ведь вы вновь должны были вернуться на фронт. Она рассказывала мне о вашем героизме. Каким храбрым и галантным солдатом вы были. Бедная мать. Как же она оплакивала вас. Она до конца не могла понять, кем же вы были на самом деле. Она была так наивна. Так добра. Как многие немецкие женщины ее поколения. Мать даже и представить себе не могла, чтобы офицер и джентльмен мог делать нечто подобное тому, что вы делали всю вашу жизнь. Она верила, что власти ее никогда не обманут, а для нее вы были лучшим представителем власти, вы, одетый в черную красивую форму, с медалями на груди. Вы говорили ей, что вы герой, и мать верила в это до самой своей кончины. Она сказала мне, что моего отца убили на войне. Но позднее, когда я стал старше, я узнал о вас все. Я прочитал все, что касалось вашей военной карьеры, ваших истинных, а не выдуманных подвигов. Не собираюсь даже описывать своих чувств, Клаус. Сами можете их представить. Недостатка в информации для любопытного юнца не было, тем более что речь шла о собственном отце. Ваше имя было вписано во все книги о злодеяниях СС. Многие жертвы вспоминали именно вас. И вы можете гордиться, что вошли даже в энциклопедию по холокосту.
— Сын Лоры?
—
— Лора. Она жива?
— Нет. Умерла, когда мне исполнилось шестнадцать. Я похоронил мать на кладбище маленькой немецкой деревушки и уехал в Америку. Решил навсегда распрощаться с прошлым, да и с вами. Начать новую жизнь. Но ваша тень не отпустила меня. В течение многих лет она являлась ко мне в самых страшных кошмарах. Не важно было, что делал я или какого успеха добивался, — вы уничтожали все. Иногда мне казалось, Клаус, что ваши убийства лежат на моей совести. И каждый убитый вами вопиет о возмездии. Говорите, что провели пятнадцать лет в аду? Но ваш ад не сравним с теми страданиями, которые пришлось пережить мне. Я невольно разделял вашу вину, зная только то, что являюсь вашим сыном. Ведь в моих жилах текла кровь убийцы. И когда муки стали невыносимыми, я решил отыскать вас во что бы то ни стало.
Только сейчас Анна догадалась, что в лице Каплана показалось вчера подозрительным. Старик действительно имел что-то общее с Филиппом.
Ужас и жалость переполнили ее сердце, когда она все наконец поняла. Теперь Анна осознала, почему лгал ей Филипп.
Взгляд Филиппа встретился с ее взглядом, и он слегка кивнул ей:
— Я врал тебе, Анна. Прости. Это трагическая ситуация. Твоя мать искала Красновского, а я — фон Ену, его убийцу, Я все знал о существовании организации «Ртуть» и знал, что фон Ена попробует использовать этот канал для бегства. Но следы не вели в Южную Америку или куда-либо еще. Когда КГБ решился рассекретить часть своих архивов, в моем сознании родилась догадка, что мой отец так и не смог достичь Запада, и русские убили его. — Филипп взглянул на старика. — Пожалуй, этого вы не могли предположить. Думали, что русские испугаются, увидев документы, подтверждающие американское гражданство. И мне понадобилось несколько месяцев, чтобы связать имя фон Ены с именем Джозефа Красновского. В прошлом году, в Москве, мне удалось переговорить с Алексеем Федоровым, который вел допросы по линии КГБ в 1945–1946 годах. Федоров всегда был уверен, что так называемый Красновский на самом деле — офицер СС, но он так и не смог ничего доказать. Правда, и по одному только этому подозрению русские все равно не выпустили этого человека. Федоров сказал, что разговаривал с твоей матерью, Анна. Он не поделился с ней своими подозрениями, хотя они его мучили. Именно Федоров назвал Кейт организацию «Ртуть», надеясь, что это выведет ее на правильный путь. Я связался с твоей матерью, Анна, как можно быстрее. Нам срочно надо было переговорить. Ее необходимо было предупредить о возможной опасности. По собственной глупости я не подозревал, насколько эта опасность реальна. Но оказалось поздно. Паук успел раскинуть сеть. И неонацистские организации помогли ему. Тогда я решил продолжать поиски вместе с тобой. Я знал, что опасность угрожает и тебе, и мой долг был защитить тебя. Но для этого следовало признаться в ужасной тайне, а этого я никак не мог сделать.
Рамон опустил ружье и теперь, открыв рот, смотрел то на старика, то на его сына. Анна чувствовала, что ее легкие сжигает огонь, ее дыхание становилось все более прерывистым. Она открыла рот, чтобы обратиться к Филиппу, но так и не смогла издать ни звука. Филипп инстинктивно двинулся к ней, но Каплан резко выкрикнул:
— Нет!
Рамон вновь поднял ружье. Филипп застыл на месте.
— Трудности с дыханием, — пояснил Каплан. — Типичный синдром действия яда. Внучке Красновского не долго осталось.
— Ты не можешь дать ей умереть! — крикнул Филипп.
— Почему нет?
— У тебя есть противоядие. Ты можешь спасти ее!
— Но она же еврейка.
— Я люблю ее. И я твой сын.
— Мой сын? Все эти годы я ничего не знал о тебе. И наконец ты явился, чтобы обвинять меня. Ты обманут еврейской пропагандой. А твои глаза закрыты для правды.
— Правды?
— Да. Правды национал-социализма.
— Но в этом нет никакой правды, — возразил Филипп. — Я изучал документы в течение двадцати лет, пытаясь понять хоть что-нибудь. И увидел только одно — зло!
— Не важно. Вообще, что ты для меня значишь? — сказал старик.
— Ничего. Как, впрочем, и ты для меня, — ответил ему сын.
— Убей его, Рамон, — прошипел фон Ена.
Анна увидела, как Филипп сунул руку за спину и быстро вынул оттуда огромный тяжелый черный револьвер. Раздался выстрел, он отозвался громом в помутившемся сознании Анны.
У Рамона появилось удивленное выражение на широком скуластом лице. Он осел на землю, и ружье выскользнуло у него из рук, а на халате выступило кровавое пятно. Индеец непонимающе смотрел на грудь. И вдруг кровь хлынула у него изо рта, и здоровяк повалился на бок.
Фон. Ена издал душераздирающий вопль, подобный клекоту орла. Он схватил Анну за волосы и прижал острое лезвие ножа прямо к горлу, глядя на Филиппа волчьим взглядом.
— Я убью ее! — заорал старик.
—
— Зачем ты пришел? Зачем?
— Не причиняй ей зла.
—
— Я пришел, потому что должен был прийти.
— Но зачем? Чтобы убить меня? — орал старик.
— Опусти нож. Она значит для меня больше жизни. Не причиняй ей зла.
— Ты отдал свою жизнь еврейке?
— Опусти нож.
С неожиданной силой фон Ена толкнул Анну по направлению к трупу Рамона. Нож он по-прежнему держал у горла своей жертвы:
— Тебе не следовало здесь появляться. Это была серьезная ошибка.
— Стой! — крикнул Филипп в отчаянии.
— Ты пришел убить меня ради еврейки. Теперь ты заплатишь за все.
