вскоре гордость Пулидо взяла верх: сеньорита вытерла глаза, с презрительно сжатыми губами глянула на сержанта и подобрала платье, когда он приблизился к ней.
Слуги подали повозку к дверям, дон Карлос с женой и дочерью сели в нее, и началось позорное путешествие.
Сердце их могло разорваться от горя, но ни один из Пулидо не показывал этого. Они высоко держали голову, смотрели прямо перед собою и делали вид, что не слышат низких колкостей солдат.
Ехали мимо разных лиц, которых кавалеристы сгоняли с пути. Все с удивлением смотрели на сидевших в повозке, но не услышали от них ни слова. Некоторые смотрели на них с сожалением, другие смеялись над их бедой, в зависимости от того, были ли то приверженцы губернатора или честные люди, ненавидевшие несправедливость.
Таким образом они подъехали к Рейна де Лос-Анжелес и там встретились с новым оскорблением. Его превосходительство решил, что Пулидо должны быть унижены до крайности, и поэтому разослал несколько кавалеристов распространить весть о том, что должно было произойти, и раздать деньги туземцам и поденщикам, чтобы они глумились над арестованными, когда те прибудут. Губернатор хотел дать урок, который научил бы другие знатные семьи не становиться против него, и доказать, что Пулидо были одинаково ненавистны всем классам.
На краю площади они были встречены чернью. Раздавались жестокие насмешки и шутки, многие из которых ни одна юная сеньорита не должна была бы слышать. Лицо дона Карлоса было красно от злобы и негодования, в глазах доньи Каталины блестели слезы, губы сеньориты Лолиты дрожали, но все трое не показывали вида, что слышат издевательства. Вокруг площади по направлению к тюрьме ехали намеренно медленно. В дверях тюрьмы была толпа негодяев, которые напились вина за счет губернатора и теперь увеличивали шум. Один человек бросил грязью, и она попала в грудь дону Карлосу, но он сделал вид, что не заметил этого. Одной рукой он обнимал жену, другой дочь, оказывая ту защиту, какую только мог оказать, но смотрел прямо перед собой.
Несколько человек знатного происхождения были свидетелями этой сцены, но в суматохе они все же не приняли участия. Некоторые из них были так же стары, как и дон Карлос, и подобные вещи вызывали в их сердцах острую, но пассивную ненависть к губернатору.
Были там и молодые с горячей кровью в сердцах; они смотрели на страдающее лицо доньи Каталины и представляли себе, что это их собственная мать. Видели они и хорошенькое личико сеньориты и воображали ее своей сестрой или невестой.
Некоторые из этих людей украдкой бросали друг на друга взгляды, и хотя не говорили ничего, но думали все об одном и том же: узнает ли об этом сеньор Зорро и даст ли он знать членам новой лиги, чтобы они собирались?
Наконец повозка остановилась перед тюрьмой, и толпа глумившихся туземцев и поденщиков окружила ее. Солдаты делали вид, что отстраняют их, сержант сошел с лошади и приказал дону Карлосу, его жене и дочери выйти из повозки. Грязные и пьяные люди толкали их, когда они поднимались по лестнице. Кто-то бросил грязью, которая измазала платье доньи Каталины. Но если толпа ожидала вспышки гнева со стороны престарелого кабальеро, то она должна была разочароваться. Дон Карлос высоко держал голову, не обращая внимания на своих мучителей, и так провел своих дам до дверей.
Сержант постучал тяжелой рукояткой своей шпаги. Открылось окошечко, и в нем показалось злое усмехающееся лицо тюремщика.
— Кто здесь? — спросил он.
— Три арестанта, обвиняемые в измене, — ответил сержант.
Дверь отворилась. Донесся последний взрыв насмешек из толпы, зятем пленники очутились внутри, и дверь снова закрылась за ними.
Тюремщик повел их по вонючему коридору и открыл камеру.
— Входите! — скомандовал он.
Три пленника очутились внутри, и эта дверь также закрылась за ними на задвижку. Они зажмурили глаза в полутьме, Постепенно они различили два окна, несколько скамеек и фигуры возле стен.
Им даже не оказали снисхождения, чтобы отвести чистую отдельную комнату. Дон Карлос, его жена и дочь были брошены в одну камеру с подонками села, с пьяницами, ворами, гулящими женщинами и презренными туземцами. Они сели на скамейку в углу как можно дальше от остальных. Затем донья Каталина и ее дочь разрыдались, а по лицу престарелого кабальеро, старавшегося утешить их, заструились слезы.
— Много бы я дал, чтобы дон Диего Вега был моим зятем теперь! — шепнул дон Карлос.
Дочь пожала ему руку.
— Может быть, отец, к нам придет друг, — шепнула она. — Может быть, злой человек, причинивший нам эти страдания, будет наказан.
Сеньорите показалось, что сеньор Зорро явился перед ней.
У нее была глубокая вера в человека, которому она отдала свое сердце.
Глава XXIX
Дон Диего нездоров
Час спустя после того как дон Пулидо с женою и дочерью были заключены в тюрьму, дон Диего Вега, одетый самым изысканным образом, медленно поднимался во склону горы в гарнизон, чтобы посетить его превосходительство губернатора.
Он шел слегка раскачивающейся походкой, оглядываясь кругом и смотря как будто бы на горы в отдалении. Раз он остановился, чтобы полюбоваться на цветок, росший около дорожки. У него была шпага, самая модная шпага с драгоценными каменьями на рукоятке, а в правой руке — платок из тонких кружев. Помахивая им, как денди, он то и дело подносил его к кончику носа.
Церемонно поклонился двум или трем встречным кабальеро, но не заговаривал ни с кем, обмениваясь лишь необходимыми словами приветствия. Они также не искали разговора с ним. Вспомнив о том, что дон Диего Вега ухаживает за дочерью дона Карлоса, они еще не могли угадать, как он отнесется к заключению сеньориты вместе с отцом и матерью. Обсуждать это дело им не хотелось, потому что они сами были возмущены и боялись, что у них невольно могут сорваться выражения, которые могла бы быть истолкованы, как изменнические.
Дон Диего подошел к парадной двери гарнизонного помещения, и караульный сержант вызвал солдат для отдачи чести Вега, как то подобало его общественному положению. Дон Диего ответил на это, помахивая рукой, улыбаясь, я вошел в комендатуру, где губернатор принимал тех кабальеро, которые желали зайти и выразить ему свою лояльность. Он приветствовал его превосходительство тщательно обдуманными словами, почтительно поклонился и затем сел на стул, на который любезно указал ему губернатор.
— Дон Диего Вега, — сказал губернатор, — я вдвойне рад, что вы зашли ко мне сегодня, так как в переживаемые нами времена человек, занимающий высокий пост, невольно хочет знать, кто ему друг.
— Я бы зашел раньше, но был в отъезде, когда вы приехали, — произнес дон Диего. — Долго ли намереваетесь вы оставаться в Рейна де Лос-Анжелес, ваше превосходительство?
— До тех пор, пока этот разбойник, именуемый сеньором Зорро, не будет убит или взят в плен, — ответил губернатор.
— Клянусь святыми! Неужели я никогда не перестану слышать об этом мерзавце? — воскликнул дон Диего. — Только о нем и слышу все эти дни. Я поехал провести вечер с одним монахом, как вдруг туда ворвалась целая толпа солдат, преследовавшая этого сеньора Зорро. Возвращаюсь в гациенду моего отца, чтобы там обрести тишину и спокойствие — приходят толпа кабальеро, ищущих известий о сеньоре Зорро! Беспокойные нынче времена! Человек с наклонностями к музыке и поэзии не имеет права существовать в нынешней век.
— Мне весьма прискорбно, что вы себе не могли найти покоя, — смеясь, ответил губернатор. — Но я надеюсь, что скоро молодчик будет пойман и таким образом будет положен конец этой неприятности. Капитан Рамон послал за своим громадным сержантом и его кавалеристами с приказом вернуться. Со мною эскорт из двадцати человек, так что у нас теперь вполне достаточно людей, чтобы захватить это «Проклятие Капистрано», когда он появится в следующий раз.
— Будем надеяться, что все окончится, как должно, — сказал дон Диего.
