бы в хаос.
— Доброе утро, миледи. — Лортон поклонился с величественным видом.
— Доброе утро. — Маргарет улыбнулась старику.
— Подайте нам, пожалуйста, чай в кабинет. — И, взяв Маргарет за руку, Хендрикс повел ее по холлу.
Маргарет шла с озабоченным видом, надеясь, что Эстелла ошибается и что Хендрикс не собирается дарить ей что-то из драгоценностей своей матушки. Принять такой подарок при существующих обстоятельствах было бы ничуть не лучше, чем украсть его. Но если она откажется, старику будет, конечно же, очень горько. А ей не хотелось этого. Он и без того пережил много горя.
Хендрикс торопливо распахнул дверь в свой кабинет и указал жестом на камин из белого мрамора.
— Вот. Вчера я чуть ли не целый вечер искал этот портрет, но наконец нашел его на чердаке.
Полагая, что он хочет показать ей свою покойную жену, Маргарет направилась к камину, но, едва взглянув на портрет, вдруг резко остановилась. Как могла жена Хендрикса так походить на нее — ведь Маргарет ей не дочь!
Маргарет стало не по себе, и по коже ее пробежали мурашки. Казалось, она смотрится в туманное зеркало.
При виде ее явного изумления Хендрикс весело улыбнулся. — Я так и знал, что вы будете удивлены. Когда мы встретились вчера, у меня появилось странное ощущение, что я уже видел вас раньше. «Это потому, что она моя дочь», решил я поначалу. Но вечером я наконец понял, в чем дело. Вы просто словно сошли с этого портрета.
— Все-таки сходство неполное, — возразила Маргарет; ей хотелось отдалиться от того, чего она не понимала. Старик кивнул.
— Неполное. У вас глаза больше и темнее, подбородок более волевой, но все равно сходство поразительное.
— Это сверхъестественно.
— Вам это не по душе? — Хендрикс казался разочарованным.
— Нет, не в этом дело, — солгала Маргарет, не желая отравлять ему удовольствие. — Просто дело в том… Вы никогда не читали никого из восточных философов? Они утверждают, что человек, умирая, попадает не на небеса, а рождается заново.
Хендрикс от изумления заморгал.
— Нет, не могу сказать, что читал что-либо подобное. Как это вы могли начитаться таких вещей в монастыре?
— Там было великое множество книг, — уклончиво сказала Маргарет, — Никто не возражал против того, что я читаю.
— Так и должно быть. Но не стану утверждать, что подобные представления мне по душе. Ведь получается, что ты уже не хозяин собственного тела, а некий временный пользователь. И еще мне, — продолжал он, — пожалуй, стоит предупредить вас, дитя мое, что не нужно… я имею в виду — в обществе… — И он растерянно махнул рукой.
— Мысль и женская головка — вещи несовместные? — подсказала Маргарет. Хендрикс кивнул с несчастным видом.
— Боюсь, что в обществе считают именно так, дорогая. И как это ни прискорбно, но поскольку вы намерены обосноваться здесь…
— Негоже посягать на условности, — закончила Маргарет, радуясь, что ей придется сдерживать свой язык самое большее всего лишь несколько недель. Как только Филиппу удастся добиться принятия своего законопроекта, она снова сможет быть самой собой.
Хендрикс похлопал ее по руке, утешая:
— Всякий раз, когда вам захочется побеседовать о разных идеях приходите ко мне, дорогая. На самом деле мне весьма хотелось бы обсудить эту идею насчет предыдущих существований. — Вид у него был задумчивый. — Я изучал греческих философов в Оксфорде, будучи молодым, но не помню, чтобы что-то у кого-то из них показалось мне столь интересным.
— Вероятно, потому, что греки проводили все время, обсуждая весьма эзотерические вопросы.
— Вот как? — нерешительно проговорил Хендрикс. — Может быть, книга, которую вы читали, была плохо переведена?
— О, я читала древнегреческих философов в оригинале, — успокоила его Маргарет, но, увидев, как он потрясен, осознала свою ошибку. «Будь оно все проклято! — подумала она. — С Хендриксом опасно разговаривать. Он кажется таким безобидным, что забываешь следить за каждым своим словом». Если она вызовет у Хендрикса подозрения… Она с трудом подавила дрожь, охватившую ее при мысли о том, как отомстит ей Филипп, если из-за нее рухнет его тщательно разработанный план.
— Неужели монахини обучили вас греческому? — недоверчиво спросил Хендрикс.
— Настолько, чтобы я могла читать в оригинале рукописи, — мгновенно нашлась Маргарет. Хендрикс взглянул на нее.
— Разумеется. И что, это было интересно?
— Скорее, поразительно, — призналась Маргарет. — Великое множество самых интересных книг остались за пределами Священного писания. Евангелие от Фомы мне понравилось гораздо больше, чем четыре Евангелия, входящие в Библию.
Хендрикс просиял.
— И мне тоже, дитя мое, и мне тоже. Но когда я попробовал поговорить об этом с епископом, он отказался от обсуждения. Маргарет засмеялась.
— Поскольку я женщина, у меня хватало здравого смысла не сообщать о своих пристрастиях духовным лицам. — М-м-м, дорогая, а вы не… я хочу сказать, вы… Маргарет посмотрела на него, не понимая, куда он клонит. Во всяком случае, что-то явно его тревожило.
— Вы папистка? — наконец решительно выговорил он.
— Нет, я принадлежу к англиканской церкви, хотя должна признаться, что глубина моей набожности весьма сомнительна.
— Что мало отличает вас от большей части высшего общества, — сказал он, — В церковь ходят, чтобы быть замеченными, а не для того, чтобы напитать душу.
— Милорд…
— Я счел бы за великую честь, если бы вы называли меня папой. — Он задумчиво посмотрел на нее, и Маргарет стало стыдно. Что они с Филиппом делают! Ей оставалось лишь кивнуть:
— Сочту за честь. — Из-за той лжи, в которой она так сильно была замешана, отказаться она никак не могла. — Папа. — Маргарет с трудом выговорила слово, накрепко связанное для нее с горестными воспоминаниями. Последний раз она произнесла его, стоя в коридоре и умоляя отца не покидать их.
— Кто эта дама на портрете? — спросила Маргарет.
— Ее звали Джейн Хендрикс. Она была женой одного из наших предков. Я посмотрел, нет ли записей о ней в нашей семейной Библии, но там есть только ее имя и сказано, что она умерла при родах в 1713 году в возрасте двадцати девяти лет. Маргарет взволнованно сглотнула. Джейн Хендрикс умерла, будучи в том же возрасте, что и она сейчас. Но все это не давало ответа на тревожный вопрос, почему эта женщина так сверхъестественно похожа на нее. Конечно, должно существовать логическое объяснение этому, но сейчас Маргарет не могла ничего придумать.
— Я хочу повесить его здесь, пока у меня не будет вашего портрета. Вы не откажетесь попозировать художнику? — Нет, конечно, нет. — У Маргарет не хватило духу погасить радостное ожидание в его глазах. «Это не имеет значения, — сказала она себе, — потому что к тому времени, когда дело дойдет до позирования, я исчезну, а Хендрикс узнает правду». Это утешение обдало ее холодом. — Ах вот и Лортон с чаем! — Хендрикс потер руки от удовольствия, когда дверь отворилась. — Садитесь же, дорогая, и наливайте чай.
Маргарет послушно села на диванчик, обитый темно-розовым дамасским шелком. Взяв чайник, она налила чаю Хендриксу и подала ему чашку.
Хендрикс просиял.
