— О’кей, забудьте об имени. Почему вы звоните?
— Я видел вчера вашу статью о Белом доме и кандидатах на назначение.
— Это хорошо. Не только вы, но и миллионы других. Почему вы звоните мне в такое неприличное время?
— Извините. Я звоню по пути на работу из телефона-автомата. Я не могу это делать из дома или из конторы.
Голос был чистый, хорошо поставленный и, похоже, принадлежал интеллигентному человеку.
— Из какой конторы?
— Я адвокат.
Здорово. В Вашингтоне насчитывалось около полумиллиона адвокатов.
— Частный или государственный?
— Я… я лучше не буду говорить, — последовало после легкого колебания.
— О’кей, я лучше буду спать. Зачем конкретно вы звоните?
— Я, возможно, знаю кое-что о Розенберге и Джейнсене.
Грантэм сел на край кровати.
— Что, например…
Последовала более долгая пауза.
— Вы записываете наш разговор?
— Нет. А нужно?
— Я не знаю. Я действительно очень напуган и смущен, господин Грантэм. Я бы предпочел, чтобы вы это не записывали. Может быть, следующий звонок, о’кей?
— Как хотите. Я слушаю.
— Этот звонок можно проследить?
— Наверное, можно, я полагаю. Но вы же звоните из телефона-автомата, правильно? Какая вам разница?
— Я не знаю. Я просто боюсь.
— Все нормально. Я клянусь вам, что не делаю запись и не буду пытаться определить, откуда вы звоните. Так что вы имеете в виду?
— Ну, я думаю, что мне, возможно, известно, кто убил их.
Грантэм вскочил на ноги.
— Это довольно ценные знания.
— Эти знания могут погубить меня. Вы думаете, они следят за мной?
— Кто? Кто должен следить за вами?
— Я не знаю. — Голос зазвучал так, как будто говорящий смотрел через плечо.
Грантэм ходил вдоль кровати.
— Успокойтесь и назовите мне свое имя, о’кей. Я обещаю, что оно останется между нами.
— Гарсиа.
— Это не настоящее имя, не так ли?
— Конечно, нет, но это все, что я могу.
— О’кей, Гарсиа. Расскажите мне.
— Я не совсем уверен, но мне кажется, что я натолкнулся на кое-что такое в конторе, чего не должен был видеть.
— У вас есть копия этого?
— Возможно.
— Послушайте, Гарсиа. Мне позвонили вы, правильно? Вы хотите говорить или нет?
— Я не уверен. Что вы станете делать, если я расскажу вам кое-что?
— Тщательно проверю это. Если мы будем намерены обвинять кого-то в убийстве двух судей Верховного суда, то, поверьте, информация об этом будет преподнесена очень деликатно.
Наступила очень долгая тишина. Грантэм замер у кресла-качалки и ждал.
— Гарсиа! Вы у телефона?
— Да. Можем мы поговорить позднее?
— Конечно, но мы можем поговорить и сейчас.
— Я должен подумать над этим. Я не ел и не спал неделю. Я не в состоянии мыслить рационально. Я, возможно, позвоню вам позднее.
— О’кей, о’кей. Это отлично. Вы можете позвонить мне на работу в…
— Нет. Я не буду звонить вам на работу. Извините, что разбудил вас.
Он повесил трубку. Грантэм посмотрел на ряд кнопок на своем телефоне и набрал семь цифр, подождал, затем набрал еще шесть, а затем еще четыре. Полученный номер он записал в блокнот у телефона и положил трубку. Телефон-автомат находился на Пятнадцатой улице в Пентагон-сити.
Гэвин Вереек проспал четыре часа и поднялся в состоянии алкогольного опьянения. Через час, когда он прибыл на службу, алкоголь начал выветриваться, а боль в голове слегка отпустила. Он проклинал себя и ругал Каллагана, который, несомненно, будет спать до полудня и проснется свежим и бодрым, готовым лететь в Новый Орлеан. Они ушли из ресторана в полночь, когда тот закрывался, затем заваливались в несколько баров, все шутили, что не смогут попасть на пару порнографических сеансов, поскольку их любимый кинотеатр был взорван. Таким образом, они пили до трех или четырех часов.
В одиннадцать Вереек должен был встретиться с директором Войлзом. Ему было крайне необходимо появиться трезвым и собранным, что казалось невозможным. Он приказал секретарше закрыть дверь и объяснил ей, что подхватил ужасный вирус, возможно, гриппа, и что ему необходимо побыть одному, если только не случится что-либо из ряда вон выходящее. Она внимательно посмотрела ему в глаза и, как ему показалось, все поняла. Ведь запах пива обычно не исчезает после сна.
Она вышла и прикрыла за собой дверь. Он запер ее. Позвонил Каллагану, но телефон в его номере не отвечал.
Что за жизнь! Его лучший друг зарабатывал почти столько же, а работал всего по тридцать часов в неделю и при этом мог выбирать себе молодых и стройных пассий на двадцать лет моложе себя. Потом он вспомнил об их грандиозных планах провести неделю в Сент-Томасе и представил разгуливающую по берегу Дарби. Он обязательно поедет, даже если это ускорит развод.
Волна тошноты прокатилась в груди и подступила к горлу. Он быстро лег на пол и замер. Дешевый казенный ковер. Он дышал глубоко, вскоре у него застучало в висках. Потолок перед глазами не плавал, и это вселяло надежду. Прошло три минуты, и стало очевидно, что его не стошнит, по крайней мере сейчас.
Его «дипломат» находился в пределах досягаемости, и он осторожно подтянул его к себе. Нашел внутри конверт, лежавший среди утренних газет. Открыл его и развернул изложение дела, держа его обеими руками в шести дюймах над головой.
Оно состояло из тринадцати страничек, распечатанных на компьютере через два интервала с большими полями. Столько он мог одолеть. На полях от руки были сделаны пометки и целые разделы носили следы правки. Сверху были написаны от руки фломастером слова «Первый вариант». Здесь же были отпечатаны ее имя, адрес и номер телефона.
Он пробежит его за несколько минут, пока лежит на полу, затем, даст Бог, почувствует себя в состоянии сесть за стол и приступить к своим обязанностям важного правительственного адвоката. Он вспомнил о Войлзе, и удары в голове усилились.
Она излагала в хорошем стиле, принятом среди ученых-правоведов, с использованием распространенных предложений и сложных слов. Но ее мысль прослеживалась ясно. Она избегала двусмысленности и юридического жаргона, к чему так неравнодушны студенты. Адвокат, состоящий на службе у американского правительства, сделал бы это иначе.
Гэвин никогда не слышал о ее подозреваемом и был уверен, что он не значится ни в одном из списков. С технической точки зрения это было не изложение судебного дела, а, скорее, повествование о судебной тяжбе в Луизиане. Она приводила факты сжато и делала их интересными. Даже увлекательными. Она не страдала верхоглядством.
