крупный гаечный ключ, послуживший, видимо, орудием убийства. Следы крови, тянувшиеся по переулку, вели к дому номер 19, где, очевидно, и совершено было преступление.
Маленькая Мохиниса, потрясенная виденным, долго не могла ответить на вопросы работников милиции. Наконец, с трудом проглотив слезы, она рассказала, как утром, выбежав из ворот, наткнулась на «дяденьку, который спал прямо на улице и совсем без подушки». Она осторожно подошла к «спящему» и присела на корточки. Тут дяденька застонал, открыл глаза, сказал одно слово и больше уже ничего не говорил. Мохиниса испугалась и убежала.
— Какое же слово оказал дяденька? — спросили ее.
Девочка наморщила лобик и ответила:
— Старуха.
Все это казалось более чем странно. Почему умирающий лейтенант вспомнил о какой-то старухе? Бред? Какое отношение могла иметь старуха к убийству, совершенному, судя по рэне, очень сильным человеком? Кому принадлежал тяжелый гаечный ключ? Особенно неприятным казалось одно обстоятельство: у Хасанова был похищен пистолет. Значит, теперь убийцы вооружены огнестрельным оружием.
Дом номер 19 оказался нежилым. Небольшое полуразвалившееся строение было заколочено досками, окна забиты фанерой, крохотный дворик завален мусором.
— Здесь давно уже никто не живет, — сказали соседи.
— Ничего подобного! — заявили вездесущие мальчишки. — Сюда ходили двое ребят, только ночью.
При более тщательном обследовании обнаружилось, что фанера на одном из заколоченных окон легко отодвигается. Впрочем, пахнущая пылью комната имела нежилой вид, и только две кучки тряпья в углу свидетельствовали о том, что тут кто-то ночевал. Рядом с «постелями» валялось несколько винных бутылок. Наконец, разворошив кучу тряпья, обнаружили самую важную улику: похищенный из совхоза железный ящичек. Он оказался пустым. Итак, вот где скрывались похитители!
В доме устроили засаду, но прошло несколько ночей, и никто не являлся. Преступники бежали…
— А не поручить ли это дело Пожарнику? — предложил начальник управления милиции, когда на совещании обсуждалась трагическая гибель Хасанова.
«Пожарником» в управлении называли капитана Касыма Рахманова. Он не обижался. Когда-то, еще до поступления в милицию, он и в самом деле служил в пожарной охране. Прозвище это удержалось с тех пор. Правда, в последние годы оно приобрело уже другой смысл: Рахманову поручались самые трудные — «пожарные» — дела. Он брался за них неторопливо, но цепко и в путанице фактов, улик, свидетельских показаний умел отыскивать самое главное, словно шел сквозь дымовую пелену пожара прямо к его очагу.
Это был невысокий, но широкоплечий человек, смуглый и черноволосый, с лицом, чуть тронутым щербинками оспы. Говорил Касымов немного и великолепно умел слушать — качество, весьма ценное для оперативного работника. При этом лицо его всегда оставалось спокойным. В нем была сдержанность крепко скрученной пружины: отпусти ее сразу — и она ударит, дай ей раскрутиться постепенно — она долго будет двигать механизм.
Изучая синюю папку с делом, начатым лейтенантом Хасановым, Рахманов поражался количеству ошибок. Не допрошен часовой, дежуривший ночью у бухгалтерской палатки; не опрошены ближайшие друзья Ляпунова и Максудова, шофер, отправившийся за ними в погоню; небрежно осмотрено место происшествия.
Наконец, упущена была из виду существеннейшая деталь. Ляпунов с Максудовым бежали из совхоза на велосипедах, очутились же они в Бухаре. Не на велосипедах же добрались они до Бухары! Несомненно, беглецы сели в поезд. Где же тогда велосипеды? Спрятаны или проданы? С них-то капитан и решил начать поиски преступников.
В районе, на территории которого был расположен новый совхоз, оказалось около шести тысяч зарегистрированных велосипедов. Вдвоем с дорожным инспектором Рахманов просидел целый день над кучей регистрационных карточек. Большинство велосипедов было приобретено владельцами давно, и только десять зарегистрированы после Первого мая. Из этих десяти дорожный инспектор, превосходно знавший свой район и его обитателей, сразу отложил в сторону шесть карточек, объявив, что знает этих владельцев и знает, где приобрели они велосипеды. Оставалось еще четверо. Вместе с инспектором Рахманов отправился по записанным адресам.
Первые три владельца приобрели своих «пензевцев» в районном универмаге, у них сохранились даже копии чеков. Четвертым оказался буфетчик железнодорожного буфета Акопян. Ударяя себя волосатым кулаком в жирную грудь, он клялся, что велосипед принадлежит ему много лет, а зарегистрирован недавно только потому, что «времени нет, очень большой объем работы». Буфетчик весьма неохотно разрешил осмотреть дровяной сарайчик, в котором стоял велосипед. Идя с ключом по двору, он все время сокрушался:
— Зачем смотреть такую старую машину, когда можно посидеть в прохладном уголке, выпить стаканчик винца, а то и коньячку? — Но, глянув просительно в суровые глаза Рахманова, оборвал на полуслове свое бормотание и заспешил к двери.
В сарайчике оказалось два велосипеда! Буфетчик представился удивленным и объявил, что решительно не знает, откуда взялся второй велосипед и кому он принадлежит.
— Значит, чужой велосипед? — переспросил инспектор. — Придется забрать, чтобы отыскать владельца.
Тут природная жадность, видимо, взяла верх, и буфетчик неохотно буркнул:
— Ладно, мой велосипед! Чего надо?
Так же неохотно он признался, что купил обе машины у каких-то мальчишек в ночь на Первое мая за тысячу рублей, и, конечно, соврал: как выяснилось впоследствии, заплатил он за велосипеды шестьсот. Довольно точно описав Ляпунова и Максудова, Акопян добавил:
— Уехали утренним поездом в Бухару. Я же их и накормил… — И опять соврал: беглецы выпили на свой счет по две кружки пива и съели порцию остывшей шурпы.
— Какие вещи были у них с собой?
— Два узелка, больше ничего.
— А кто из них держал железный ящичек? — попробовал Рахманов простейший прием.
— Железный ящичек? — На жирном лице буфетчика отразилось неподдельное удивление. — Никакого ящика не было.
«А ящичек все же очутился в Бухаре, — размышлял Рахманов. — Штука эта довольно тяжелая — в узелок не упрячешь. Может, врет пройдоха-буфетчик?»
Возвращаясь со станции, Рахманов спросил инспектора:
— Техосмотр машин в совхозе уже произведен?
— Нет, — удивился инспектор — А зачем — техника у них вся новая.
— Нельзя ли это сделать завтра?
— Пожалуйста! — чуть обиженно повел плечами инспектор. — Хоть сейчас!
— Сейчас поздновато, да и занят я: свидание с одним человечком назначено.
«Одним человечком» оказался секретарь комсомольской организации совхоза Сайд Юнусов.
— Я привез то, о чем вы мне писали, — сказал он Рахманову, кладя на стол две бумажки.
Это оказались характеристики Ляпунова и Максудова. Составлены они были в почти одинаковых скупых выражениях и отражали не характеры Ляпунова и Максудова, а скорее растерянность писавшего, явно не знавшего, чем заполнить страницы.
«На освоение Голодной степи поехал по собственному желанию, — читал Рахманов характеристику Максудова. — Работал прицепщиком на транспортном агрегате. С порученным делом справлялся. В общественной жизни ничем себя не проявил. Бежал из совхоза, похитив деньги».
В тех же выражениях была составлена и характеристика Ляпунова; к ней Юнусов добавил только, что «похищение денег и побег Ляпунов совершил под влиянием бывшего уголовника Максудова».
Рахманов с досадой отодвинул бумажки:
